Элита (СИ) - Салах Алайна

— Если ты куда-то собираешься — притормози, — негромко говорит он вполоборота. — У нас гости.

И кивает за окно.

Под ложечкой неприятно свербит. Номера начищенного «Майбаха», закатывающегося к нам во двор, мне слишком хорошо известны. У Эльвиры такие же, как и у её покалеченного отморозка брата. Станислав Олегович Морозов пожаловал к нам с визитом.

— Лучше вернись в свою комнату, Леон. — Отец наконец оборачивается. Во взгляде нет ни злости, ни желания обвинить, но есть тревога. — Не надо тебе пока с ним встречаться.

Я хмурюсь. Меньше всего я бы хотел, чтобы отец принимал весь удар на себя. То, что Морозов-старший воспринял избиение сына как личное оскорбление, мне понятно, и я был готов лично с ним это обсудить.

— Это моя ответственность. Ты не должен меня прикрывать.

— Если бы каждый брал на себя ответственность там, где должен, Денис сейчас, возможно, не лежал бы на больничной койке, а проходил службу в армии, — парирует отец с раздражением, которое явно не имеет никакого отношения ко мне. — А пока просто придётся ждать, пока мы с его отцом пытаемся договориться.

Гневно дёрнув челюстью, он снова разворачивается к окну.

Следующие слова звучат очень тихо, будто не предназначены для моих ушей.

— То, что Стас злится, не означает, что я не могу делать того же самого. Если вырастил уебана, нечего на моих детей пенять.

65

Уже поднявшись на второй этаж, я слышу хлопок входной двери и недовольный баритон отца Эльвиры. Чувство вины вспыхивает снова: но не перед ним, а перед отцом из-за необходимости сглаживать конфликт и выслушивать обвинения.

Остановившись у двери в спальню, я вслушиваюсь в повисшую тишину. Если Морозов-старший вдруг повысит голос — это будет сигнал забыть о невмешательстве и спуститься. Какими бы ни были последствия, я буду отвечать перед ним сам и не стану подвергать отца незаслуженному унижению.

Убедившись, что в гостиной тихо, я захожу в комнату, кидаю сумку и сажусь на кровать. Разрушительные мысли активно плодятся, твердя, что будь я сдержаннее, мог бы просто оттащить мудака от Лии и вызвать полицию — и тогда ничего бы этого не было. Или вместо того, чтобы играть в печального Ромео, сразу признаться Лие в чувствах и поехать на вечеринку. Или…

Сжав челюсть, я встряхиваю головой. Хватит. Какой смысл сожалеть о содеянном, гадая, как бы всё переиграть. В тот момент я бы не поступил иначе — это факт.

Лия. Мне нужна Лия с её прямотой и отсутствием ненужной рефлексии.

Я стремительно выхожу из комнаты и иду к ней.

По привычке стучусь, но ответа не дожидаюсь и приоткрываю дверь.

Представшая картина заставляет на секунду забыть и о визите Морозова, и собственном раздрае. Замотанная в халат и с полотенцем на голове, Лия танцует без музыки. Вернее, музыка наверняка есть, но звучит она в наушниках. Её бедра игриво раскачиваются из стороны в сторону, глаза закрыты, на губах застыла расслабленная улыбка.

Я прислоняюсь к косяку и молча наблюдаю за ней, не желая спугнуть. Всё же она удивительная. Чуть больше суток назад пережила серьёзный стресс, а сейчас как ни в чём не бывало продолжает наслаждаться жизнью.

Во что значит крепкий стержень. Вернее, корни. Только на моей памяти ей столько пришлось пережить: смерть отца, смену места жительства, коллективную травлю, абсолютное непонимание матери, потом вот это…

— Привет… — Её разноцветные глаза распахиваются, и на мгновение исчезнувшая улыбка становится ещё шире. — А я шаманские хороводы вожу… Давно тут стоишь?

— К сожалению, нет, — я шагаю вперёд, чтобы поскорее оказаться ближе к ней и её запаху. — Мне нравится смотреть, как ты танцуешь.

— Приятно это слышать.

Я подхожу вплотную, и реакция следует незамедлительно: пахнущее ванилью тело прижимается ко мне, тёплые руки обвиваются вокруг шеи.

— Я быстро высушу волосы и всё, — шепчет Лия, вставая на цыпочки. — Даже краситься не буду.

Я борюсь с желанием запустить руки ей под халат, чтобы проверить, насколько горячая под ним кожа, и целомудренно перемещаю ладони на поясницу.

— С ужином придётся немного повременить. Приехал Станислав Олегович. Сейчас они с отцом разговаривают внизу.

Лицо Лии становится растерянным.

— А для чего он приехал? Это плохо, да? — Высвободившись из моих рук, она отступает назад. — Есть шансы, что он хочет принести извинения за то, что вырастил сыночка-мудака?

— Сомневаюсь. Судя по голосу, он недоволен. Отец сказал, что им стоит поговорить наедине и пока не нужно вмешиваться.

— Тогда он точно не челом бить приехал. — Расстроенно глядя перед собой, Лия садится на кровать. — Но если станет на тебя наезжать, я, не раздумывая, пойду писать заявление. Что для этого нужно? Свидетели и мои показания? Следы насильственных действий? Они есть… — Она задирает рукав халата, демонстрируя несколько пожелтевших синяков на предплечьях.

Я разглядываю их, ощущая, как снова ускоряется пульс. Вина? Да черта в два. Если уж меня и сейчас потряхивает при виде этих следов, то что говорить про ту ночь.

— Надо дождаться окончания разговора. Потом будем думать, как поступить.

Стащив с головы полотенце, Лия швыряет его на подушку. На её лице снова появляется улыбка.

— Как всё-таки хорошо, что ты такой рассудительный. Я бы, наверное, прямо сейчас спустилась на первый этаж и разнесла бы этого горе-папашу. А потом, конечно, очень жалела.

— На тебя напали, — замечаю я. — Имеешь право.

Покачав головой, она приглашающе постукивает ладонью по покрывалу.

— Иди сюда.

Я сажусь рядом, и Лия моментально опускает голову мне на плечо. Влажный запах её волос действует умиротворяюще. Фокус внимания смещается с того, что будет потом, на то, что есть сейчас.

— Тебя не отталкивает, что я сама к тебе липну? — Вопрос приятно вибрирует у меня под кожей. — Это сложно контролировать.

— Не сдерживайся, — улыбаюсь я. — Мне всё нравится.

— Точно?

Вместо ответа я нахожу её руку. Прикосновения, к которым я никогда не питал особой тяги, ощущаются нужными и естественными. Наедине с Эльвирой я часто испытывал скованность в проявлении ласки, а публичные касания воспринимал скорее как неотъемлемую часть долга. Сейчас всё иначе.

— Ты же теперь не женишься?

Покачав головой, я сжимаю её ладонь крепче.

— Нет, конечно.

— Потому что избил её брата?

— Это вопрос с подвохом? — с усмешкой уточняю я.

— Конечно.

— Я не могу жениться на Эльвире, потому что люблю тебя. — Я смотрю на наши сцепленные пальцы. — Это было нечестно по отношению ко всем.

— Хорошо, что ты наконец это понял, — в голосе Лии слышится шутливое самодовольство. А уже в следующую секунду её руки снова обвиваются вокруг моей шеи, и жаркий шепот с привкусом зубной пасты обжигает мне ухо: — Я тоже тебя люблю. И сейчас мне даже стало по фиг на то, что задумала эта отмороженная семейка. Я очень-очень счастлива.

Не знаю, сколько времени мы сидим, просто держась за руки и разговаривая обо всём: о том, сколько времени я занимаюсь боксом, о том, что в пятнадцать Лия пыталась угнать из гаража отцовскую машину, за что была посажена под домашний арест, о любимой музыке, о Шанском, о том, почему часы больше не переводят. Говорим до тех пор, пока в дверь не стучат.

Мы с Лией машинально переглядываемся.

— Открой, — шепотом выговаривает она. — Это твой папа. Моя мама бы уже вошла.

Поднявшись, я подхожу к двери, чтобы убедиться: Лия оказалась права.

Отец стоит на пороге. По выражению лица сразу не разберёшь, с хорошими он пришёл вестями или всё-таки с плохими.

— Выйдешь ненадолго? — осведомляется он, кивнув из-за моего плеча Лие в знак приветствия.

— Конечно. — Обернувшись, я ободряюще улыбаюсь ей и прикрываю за собой дверь.

Отец направляется в сторону своего кабинета, давая понять, что надо следовать за ним. Сердечный бой нарастает с каждым новым шагом.