Элита (СИ) - Салах Алайна

— Он пытался изнасиловать Лию.

На его лице появляется выражение растерянности и изумления. Если информация до него и дошла, то не в полном объёме, так что можно больше не гадать об её источнике.

— Это Лия тебе сказала? — переспрашивает он после длинной паузы.

— Это я видел собственными глазами, — говорю я чересчур резко и громко, раздражённый тем, что он ставит этот факт под сомнение. — Большая удача, что я успел приехать.

— То есть, когда ты вышел из моего кабинета вчера вечером, ты поехал прямиком туда?

— Да, если это имеет какое-то значение.

— Леон… — тяжело вздохнув, отец подходит к столу и садится в кресло, делая обстановку более понятной и привычной. — Какова бы ни была причина, ты избил сына наших друзей до полусмерти… У Дениса сильное сотрясение, сломана челюсть, нос, трещина на скуле… наложено семь швов. Слава богу, что мозг не повреждён… Ты хотя бы на секунду понимаешь, чем это могло тебе грозить?

Я киваю, отмечая, что, несмотря на состояние аффекта, мысленно предугадал почти все нанесённые Морозову травмы.

— Да, сейчас понимаю. Но вчера я думал лишь о том, что грозило ей.

— Это было безусловно по-джентльменски — вступиться за девушку, но нисколько не умаляет тяжести твоего проступка… Как отец, я не могу не думать, что мой сын может стать фигурантом уголовного дела и тем самым испортить себе жизнь…

Несколько секунд отец смотрит себе на руки, затем на меня. Его взгляд, как и его тон, полны непонимания и гнева.

— Что с тобой происходит, Леон?! Я тебя совершенно не узнаю.

— Может быть, потому что не настолько хорошо меня знаешь.

— Я достаточно хорошо тебя знаю, чтобы понимать, что агрессия и безответственность тебе не свойственны.

— Ты так много говоришь о моей ответственности и почти ничего о том, что сделал он.

Отец звонко ударяет ладонью по столу.

— Потому что не он мой сын, а ты!

Ладони крепко сжимают подлокотники кресла, пульс частит, горячо вибрируя в развороченных костяшках.

— Тогда, может, перестанешь говорить о том, что я сделал неправильно, и попробуешь ненадолго принять мою сторону? Если я так поступил, значит по-другому в тот момент не мог. Если бы Каролину кто-то пытался изнасиловать на твоих глазах? Что бы ты делал? Остановил насильника словом, а потом хватался бы за телефон, чтобы вызвать полицию?

Отец морщится.

— Леон, это…

— Что? Скажешь, что это другое? Потому что Каролина твоя дочь, а Лия — нет?

— Не нужно передёргивать. Я прекрасно отношусь к Лие и её матери…

— Но тем не менее ты первым делом поставил под вопрос возможность того, что её могли изнасиловать. Давай начистоту: ни для кого не секрет, что этот мудак — после вчерашнего я по-другому его назвать не могу — продолжительное время ведёт себя по-скотски. А слепое покровительство его отца вносит в это немалую лепту. Он зарвался, почувствовал полную свою безнаказанность. Вряд ли ты в курсе, но пару месяцев назад он подсыпал Лие наркотик и неизвестно, чем бы всё закончилось, если бы Каролина мне об этом не сообщила. Ему всё и всегда сходило с рук. В каком-то смысле случившееся вчера стало закономерной расплатой.

— Мне не нравится, что мой сын называет закономерностью жестокое избиение человека, каким бы плохим он ни был, — чеканит отец.

— Порой мне тоже много чего не нравится, пап, но я учусь с этим мириться. Что ты хочешь от меня услышать? Что я сожалею о содеянном? И да, и нет. Я считаю, что он заслужил пару месяцев на больничной койке. Но мне очень жаль, что я настолько утратил над собой контроль и тем самым подставил тебя.

Поджав губы, отец откидывается в кресле.

— Хорошо, что хоть немного осознаёшь последствия содеянного.

Я саркастично усмехаюсь. То, чего я всегда подспудно боялся, развернулось ко мне лицом: потаённый страх разочаровать отца. Недавно это бы меня раздавило, а сейчас… Не знаю, что так сильно на меня повлияло: утренние слова Лии или глубокая эмоциональная разрядка, но где-то внутри надёжно укоренилось знание, что повторись всё заново — по-другому я бы точно не поступил. А если так — то есть ли смысл себя грызть?

— Вчера ты называл меня своей гордостью, а сегодня выражаешь надежду, что я хоть немного осознаю последствия того, что сделал. — Повинуясь импульсу, я поднимаюсь на ноги. — Да я, блядь, порой мечтаю стать идиотом, чтобы понимать чуточку меньше! Каждый день просыпаюсь с ощущением груза на плечах — груза твоих ожиданий. И вчера наконец настал тот день, когда мне удалось ненадолго его скинуть… А что делаешь ты? Всеми силами пытаешься взвалить его на меня снова.

— О каких таких неимоверных ожиданиях ты говоришь, Леон? — тон отца становится снисходительно-наставническим. — Я когда-нибудь заставлял тебя делать что-то против воли?

— Нет, не заставлял. Скорее мастерски внушал, когда сетовал о том, какой раздолбай вышел из Макса, а меня при этом называл своей единственной надеждой и гордостью. С самого детства я только и слышу о том, какой я взрослый, ответственный, надёжный и какой молодец, если не совершаю импульсивных поступков. Как будто удобство и предсказуемость — мои главные достоинства! Разумеется, я сам виноват, что принял это на веру и из года в год пытался соответствовать… А вчера я чуть не убил человека. И это было вопиюще безответственно… Как думаешь, что это обо мне говорит?

Повисает молчание. Негодование во взгляде отца гаснет, ему на смену приходит растерянность.

— Не знаю, — тихо выговаривает он. — Ты мне скажи…

— Я далеко не идеален, и у меня тоже есть тёмные стороны. Как и у всех. И если я продолжу жить как жил раньше, вероятно, придёт день, когда моя тёмная часть снова выйдет из-под контроля. И, возможно, последствия будут ещё более плачевные, чем сейчас.

Снова молчание.

— И как я могу тебе помочь?

Мотнув головой, я с шумом выдыхаю. Впервые мне не так важно, что отец обо мне подумает. Впервые важнее, как чувствую я.

— Не нужно меня отчитывать. Я сам себе самый суровый судья.

— Я тебя понял, — отец говорит тише и участливее, словно осознал масштабы моей внутренней проблемы. — Что ещё?

— Лия. — Я снова смотрю ему в глаза. — Если Морозовы решатся на открытую конфронтацию — она должна быть максимально защищена. Лия не сделала ничего предосудительного — можешь быть уверен.

— А если она захочет написать заявление на Дениса? Ты же понимаешь, что тебе светит встречный иск.

— Значит, нужно будет искать хорошего адвоката. В университете он сейчас персона нон-грата, так что свидетелей против него найдётся немало.

— Меня заботит, как это отразится на тебе, — сейчас, когда спущен пар, в голосе отца отчётливо слышна тревога. — Если накажут Дениса, то и тебя тоже. Ты не можешь этого не понимать.

Мне почти удаётся улыбнуться.

— Предлагаю решать проблемы по мере их поступления.

Решив, что разговор исчерпан, я иду к двери.

— Ну и последний вопрос, — догоняет меня на полпути. — Что со свадьбой?

— Её не будет. На это есть масса причин.

— И Лия, я так понимаю, главная из них?

Ничего не ответив, я берусь за дверную ручку. Есть вариант, что отец снова попросит оценить всю серьёзность моего выбора, а я не готов говорить ещё и об этом. Впервые в жизни не хочется ничего ни обдумывать, ни взвешивать. Хочется просто жить.

63

Лия

После ухода мамы я проваливаюсь в беспробудный сон: измождённые тело и мозг требуют немедленного восстановления.

Когда я открываю глаза, за окном уже темно. Подушка под щекой мокрая, мышцы ног потягивает — то ли от танцев, то ли из-за секса. Улыбнувшись, я перекатываюсь на спину. Предпочту думать, что виноват Леон.

Потянувшись, я щёлкаю прикроватным выключателем и обнаруживаю тарелку бутербродов и чашку с остывшим чаем, стоящих на тумбочке. Заходила мама.

Получив напоминание о естественной нужде, желудок требовательно урчит. Не долго раздумывая, я хватаю бутерброд и жадно откусываю. М-м-м… Сколько я проспала, если так сильно проголодалась? Часов пять-шесть — не меньше.