Рон Фауст - Когда она была плохой
Глава сороковая
Накануне открытия соревнования в доках состоялся праздник. Его начало было довольно спокойным. Владельцы и команды стали украшать суда национальными флагами, вымпелами, сигнальными флажками, флагами яхт-клуба. Звучали неформальные речи и тосты, хвастливые заявления. Заключались пари. Шанталь я не видел. Большинство из владельцев с наступлением сумерек отправились на банкет, посвященный открытию соревнований.
Я сидел на террасе кафе, расположенного на берегу бухты. Горели огни на пирсах, время от времени в ночное небо взвивались ракеты, бросая на мгновение вызов звездам.
Праздник стал гораздо более шумным, когда ушли владельцы судов. Еще не были выпиты бочонки с пивом, к тому же на столы выставили бутылки с текилой и ромом.
Первоначально праздничный гул стоял в основном возле яхты «Поларис», но затем разгоряченная толпа переместилась к другому пирсу, где музыка играла громче, пиво было холоднее, похвальбы и угрозы звучали энергичнее. Я не видел среди этих людей капитана Мендосы, хотя уже в начале вечера он был настроен весьма воинственно.
Я заплатил по счету, взял свой чемоданчик и по цементным ступенькам спустился в доки. Ворота были открыты, охрана ушла. Я вышагивал по докам, напустив на себя важный вид патрона, американского морского волка.
Был отлив, вода пахла тухлятиной и рыбой. Помимо этого я ощущал запахи дизельного топлива, красок и лака. Из тени вынырнул пьяный мужчина, обругал меня, затем извинился и тут же протянул мне бутылку. Я отказался, но он настаивал, и чтобы не спорить попусту, я сделал глоток неочищенного мескаля, поблагодарил его и пошел дальше.
Возле «Полариса» я остановился, терзаемый сомнениями: огни в каюте горели, но изнутри не доносилось ни звука. На борту ли капитан?
На палубе, ближе к корме, стояли два стула. К перекидному мостику вела лестница. За лестницей на уровне палубы находилась каюта с приборной доской, электронным управлением, столиком для морских карт и шкафчиками. Я прыгнул и мягко приземлился на палубе «Полариса». Судно почти не качнулось, приняв мой вес на борт.
С минуту я напряженно прислушивался, готовый пуститься в бегство, затем вошел в каюту. Прямо передо мной находилась дверь с жалюзи, ведущая вниз в кают-компанию и в две каюты. Я открыл дверь и по лестнице спустился в кают-компанию. Капитан Мендоса, растянувшись на канапе у иллюминатора, громко храпел с раскрытым ртом. В салоне воняло спиртным и блевотиной.
— Воры, — сказал я. — Грабители. Покидай судно.
Капитан тихо застонал и перекатился к стене, спрятав лицо от света.
Здесь были шкафчики и диванчики, которые при необходимости можно превратить в койки и компактный вельбот. Одна дверь вела в маленькую каюту с гальюном, другая — в более просторную каюту.
Я вошел туда и закрыл за собой дверь. Было темно, и пришлось чиркнуть спичкой, чтобы найти на стене выключатель и включить верхний свет. «Поларис» питался от береговой энергии, и батареи не будут расходоваться.
Это была каюта Шанталь. Двуспальная кровать застлана простыней; косметика, шкафчики и шкатулки, книжная полка, цветной телевизор, прикрепленный скобами к шпангоуту, и огромный для такого судна гальюн с душем.
Воздух был тяжелый, затхлый. Я распахнул иллюминаторы — по три с каждой стороны — и приоткрыл на несколько дюймов люк. Над люком на передней палубе лежал перевернутый ялик.
Я взглянул на часы: десять тридцать. Скорее всего «Поларис» выйдет на рассвете, часов в пять, а члены команды появятся не раньше четырех. Наверняка капитан до этого времени будет дрыхнуть, человек он немолодой и быстро переработать изрядное количество алкоголя не в состоянии.
Я обыскал все шкафчики и рундуки: одежда, косметика, пакет сделанных «Полароидом» снимков, запечатлевших графиню на яхте, рецепты, толстый гроссбух, в котором заполнены лишь несколько страниц, и пистолет 25-го калибра с нарезкой для надевания глушителя. Самого глушителя я не нашел. Обойма была полна. Шанталь стреляла в меня из похожего пистолета, и мои шрамы зачесались: плоть помнила то, что пытался забыть мозг. Гадюка…
Я выбросил пистолет в иллюминатор и услышал всплеск воды. Затем расстегнул свой чемоданчик и достал кольт и баллончик с газом. У Шанталь свои любимые игрушки, у меня — свои. Я выключил свет и растянулся на кровати. Легкий ветерок шевелил занавески. Праздник в дальних доках потихоньку замирал. Спать я не собирался, хотел лишь на какое-то время расслабиться, однако через несколько часов проснулся от шума голосов в кают-компании. Было еще темно. «Поларис» легонько покачивался, поднимаясь вместе с приливом.
Капитан Мендоса жалостно застонал, и кто-то — его брат? — засмеялся. В каюту проник аромат крепкого кофе и разогреваемого бекона. Я взглянул на светящийся циферблат своих часов. Три тридцать пять.
Медленно, то и дело замирая на манер крадущегося кота, я поднялся и разгладил кровать ладонью. Из иллюминатора в каюту лился прохладный воздух. Где-то затарахтел двигатель, но вскоре заглох.
Я сунул кольт и баллончик с газом в карманы своей ветровки, прихватил чемоданчик и сделал пару шагов по направлению к гальюну.
В кают-компании послышался ломкий юношеский голос третьего члена экипажа. Очевидно, это был юнга, который подносил пиво и зажигал сигареты. Уверен, что склонная к шику графиня де Вилье называла его «мой стюард». Такой неуклюжий парнишка, в наши дни так трудно найти толкового слугу!
Я сделал еще несколько осторожных шагов, нащупал щеколду в двери гальюна и приподнял ее, поморщившись от громкого металлического звука. Я замер. Однако в кают-компании капитан сказал что-то про «aquella puta»[9], и двое других засмеялись.
Я проскользнул в гальюн, дождался, пока раздался новый взрыв смеха, и быстро захлопнул дверь. Здесь я буду в безопасности, если кому-нибудь из команды не взбредет в голову помочиться в заповедный унитаз шефини.
Опустив крышку стульчака, я сел. Безбилетник. Налетчик. Пират. Бунтовщик.
Что произойдет в ближайшие несколько часов? У меня не было четкого плана. Но я подумал, что если все обойдется и я выживу, то уеду в Европу. В Грецию. Буду жить на маленьком, опаленном солнцем острове. Сниму дом на горе, откуда мне будет виден белый город. Научусь изъясняться на греческом настолько, чтобы можно было препираться с хозяином дома или во время игры в домино в таверне рассказывать правдоподобные небылицы любопытствующим соседям. Заведу небольшой садик, буду ездить на велосипеде и купаться в море в душные и знойные послеобеденные часы. Буду есть баранину, козлятину и рыбу, а еще — оливки и неведомые блюда, приготовленные в виноградных листьях. И пить густое, тягучее вино и греческую, с лакричным привкусом, водку под экзотическим названием «Оузо».
