Кейт Фернивалл - Содержантка
— За удачную встречу, — улыбнулся он.
— За это я выпью.
Ощутив на языке вкус золотистой жидкости, Алексей вспомнил другие коньяки, которые он пил на других террасах и в других курительных комнатах. А взглянуть на него теперь! Даже одежда — и та с чужого плеча. Почувствовав абсурдность этого, он не удержался и хмыкнул.
— Что вас рассмешило?
— То, какая странная штука — жизнь. Никогда не знаешь, что или кто ждет тебя впереди.
Она улыбнулась, и впервые взгляд ее перестал быть настороженным.
— Не это ли делает ее такой интересной?
— Нет. Не для меня. Я предпочитаю быть готовым, а для этого нужна информация.
— Понятно. Вам что-то от меня нужно.
Он расслабленно откинулся на спинку кресла и негромко засмеялся.
— Так же как вам что-то нужно от меня.
Выражение ее лица не изменилось, разве что взгляд снова сделался пристальным.
Алексей одним глотком допил коньяк и встал.
— Прошу вас, — он протянул руку, — потанцуйте со мной.
Глаза ее изумленно округлились и пробежали по его грязной одежде.
— Не беспокойтесь, — сказал он, — я не замараю вас.
Они оба знали, что слово «замарать» означало в советском государстве. Провокаторы здесь могли замарать пролетариат. Диссиденты — свои семьи и друзей. На миг ему показалось, что она откажется, но он ошибся. Она явно была отчаянным человеком. Бросив быстрый взгляд на остальных женщин, она поднялась и взяла его руку. Чувствуя через перчатки теплоту ее пальцев, Алексей провел ее к танцевальной площадке. Покосившись на них в удивлении, пианист тут же заиграл вальс.
Алексей, как и обещал, держался на расстоянии, и все же он почувствовал терпкий запах ее духов, увидел, рассмотрел тени под глазами, которые она пыталась скрыть косметикой.
— От вас пахнет, — улыбнулась она.
— Я прошу прощения, — рассмеялся он.
— Ничего. Мне это даже нравится. Вы…
— Тише, — шепнул он и чуть-чуть приблизил ее к себе. Рукой, лежавшей у нее на спине, он чувствовал плавные обводы каждого ее ребра. — Просто танцуйте.
20
— Скажи, Алексей, зачем ты носишься по России, как сумасшедший? — Антонина прижалась к его плечу. — Зачем тебе это безумие?
Серов сел и выругался про себя из-за того, что раны все еще мешали ему свободно двигаться. Потом осторожно повернулся и опустил ноги с кровати на скомканное шелковое одеяло, лежавшее на полу. Теперь он сидел к ней спиной. Он услышал шуршание и почувствовал, как легонько качнулась кровать, когда ее затянутые в перчатки пальцы мягко прикоснулись к его голой спине и стали спускать вдоль позвоночника от шеи до ягодиц. Нежно и настойчиво.
— Расскажи, Алексей.
Ее губы нашли точку между его лопаток, где неутомимо пульсировала жилка. Алексей запрокинул голову, коснулся затылком ее волос, и в ту же секунду она обвила его руками, прижалась обнаженной грудью к спине, прошлась пальцами по шраму на боку. Какое- то время не было слышно ничего, кроме биения их сердец.
— Я родился и вырос в Ленинграде, хотя для меня это все еще Санкт-Петербург, — сказал он. — Человек, которого я считаю своим отцом, был приближен к правительству. Он выполнял прямые распоряжения Думы и царя. Я почти не видел его. — Помолчав, он задумчиво добавил: — И я совсем не знал, какой он человек.
Ее тонкие пальцы, выглядевшие в своем сером кожаном облачении странно эротично из-за того, что больше на ней не было ничего, нашли шрам на его бедре и стали плавно очерчивать вокруг него круги. От взгляда на это движение у него закружилась голова.
— А моя мать, — продолжил он, — вела великосветскую жизнь. Постоянные балы, приемы, званые вечера. У меня был свой учитель. Других детей я не видел. Меня окружали только взрослые.
— Скучная жизнь для мальчика.
— Был один человек. Я называл его дядя Йене. Каждую неделю он приходил, и с ним я узнавал, каким на самом деле должно быть детство.
— Ты улыбнулся, — рассмеялась она, хотя его лица ей не было видно. — Этот дядя Йене мне уже нравится.
Ее волосы, как бархат, прошлись по его коже, и он снова почувствовал подступающий к чреслам жар.
— Мать увезла меня в Китай, когда мне было двенадцать. — О большевиках он не упомянул. — Как только ей стало известно, что мой отец погиб в гражданскую, она сразу вышла замуж за французского фабриканта.
— Только не говори, что ты жил в Париже. Я умру от зависти. Там такие платья!
— Такты, оказывается, легкомысленная! — рассмеялся он. — Нет. Мы остались в Китае. Там большая русская община, и меня, когда я подрос, разумеется, взяли в связную часть, потому что я говорю и по-русски, и по-китайски.
Она потянула его за прядь сальных волос.
— Значит, где-то здесь, под всей этой доброй советской грязью, находится совсем не глупый мозг.
Он опять засмеялся и почувствовал, до чего это хорошо. Он уже и забыл, как сильно помогает смех. Развернувшись, он обхватил руками ее обнаженное тело, поцеловал ее губы и отдался наслаждению, которое принес их мягкий, податливый ответ. Но через секунду она оттолкнула его от себя. Ее ладонь осталась у него на груди.
— И?.. — настойчиво произнесла она.
— И что?
— И как ты из офицера связи в Китае превратился в грязного бродягу в этом захолустном советском городке?
Он легко коснулся губами ее скулы и подумал о том, какие из его слов будут переданы кому-нибудь еще, но уже не мог остановиться.
— Все очень просто. Я узнал, что у меня есть единокровная сестра. — Он заглянул в темные беспокойные глаза Антонины, и ему не захотелось обманывать ее, делать тени на ее прекрасном лице еще темнее. И все же он произнес: — Мне надоела вся эта буржуйская жизнь. Да и все равно в то время я уже собирался вернуться в Россию. Навсегда.
— Зачем?
— Я хотел быть частью этого великого дела. Формирования целой новой нации, передела мысли и преобразования материалистического общества в идеалистическое.
Она высвободилась из его рук и легла на подушки, вытянула стройные ноги и стала водить руками по бедрам, как будто они принадлежали кому-то другому. В этом медленном показном движении было что-то отстраненно-чувственное.
— Так вы приехали сюда вместе, — промолвила она, не глядя на него, — ты и твоя Лида, чтобы найти Иенса Фрииса?
— Да.
— В Тровицком лагере его уже нет.
— Ты уверена? Ты приехала, чтобы сказать Лиде об этом? — Да.
