Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя

Я нравлюсь своему генеральному.

И если отбросить ложную скромность, то заметила это уже давно.

— Майя? — Амина потихоньку заглядывает в дверь, как жонглер, держа на одной руке маленький круглый поднос.

Я киваю, разрешая войти.

Она ставит на стол чашку и маленькую вазочку с печеньем.

— Все хорошо? — задает осторожный вопрос.

— Просто… — Я делаю глоток кофе, давая себе маленькую паузу, чтобы придумать что-то внятное. Потому что это внятное нужно сказать обязательно. Не каждый день я возвращаюсь с летучки с таким лицом, что это настолько очевидно бросается в глаза.

— У нас ЧП? — предполагает она.

— У меня, — выдавливаю через силу. — Забыла сделать сводку. А ты же знаешь Резника.

Получается убедительно, раз моя помощница тут же складывает руки на груди с боевым видом выдает в его адрес пару нелестных эпитетов. Мне даже почти не стыдно — за этих несколько месяца работы он вполне заслужил, если не за сегодняшнее, то за что-то раньше.

— Не мог хотя бы перед праздником людям настроение не портить, — продолжает негодовать Амина.

Я поджимаю губы, согласно киваю, выслушиваю еще минуту ее возмущений, а потом выразительно подтягиваю к себе ноутбук. Амина успела выучить мои повадки, поэтому моментально покидает кабинет.

А я кладу пальцы на клавиатуру и… снова ковыряю наш короткий обмен репликами.

Резник — красивый мужик. Это неоспоримый факт. Особенно без бороды. Импозантный, уверенный, прямой как гвоздь. Умный, образованный. Он карьерист и в этом мы с ним совпадаем как ложечки. А если совсем начистоту, то не будь он моим непосредственным начальником, я бы давно сама к нему присмотрелась.

Или уже присмотрелась, но торможу, потому что где-то на задворках памяти существует еще слишком яркий образ Дубровского?

А что я подумала в ту минут, когда допустила мысль, что циничный, но какой-то очень интересный Шершень и Резник — это одно лицо? Хотелось ли мне думать, что это с Резником я могла бы так интересно и остро общаться за пределами наших рабочих отношений?

Я быстро уношу ноги прочь от этих мыслей. Потому что даже когда столкнулась с Потрошителем в кинотеатре и наша встреча очень смахивала на то, что мой анонимный спорщик решился на развиртуализацию, Шершень и Резник никак не увязывались в одно целое.

Господи, да почему я вообще думаю о ноунейме из интернета, который исчез из моей жизни месяц назад?

Я переключаюсь на работу. Это уже не обязательно, все дедлайны я закрыла еще в начале недели. Но сейчас это единственное, что может помочь переключиться.

Резник не дал понять, что кушать не может — как ждет от меня какой-то ответ, тем более, в ближайшее время.

Около шести на телефон приходит сообщение от Натки — мы договорились встретится в «ДЕПО» — купить что-то нарядное для нее, пошататься по магазинам, а потом выпить кофе и съесть что-то в новой, но уже ставшей мегапопулярной кондитерской. По такому случаю, а еще потому, что меня внезапно стали давить стены родного офиса, ухожу «по звонку», вместе со всеми. Даже не обращаю внимания на удивленные взгляды коллег, которые выходят вместе со ной.

На стоянке обращаю внимание на машину Резника.

Стоит рядом.

Значит, генеральный еще на работе.

Я побыстрее усаживаюсь в машину и мысленно радуюсь, что в ближайшие несколько дней мы точно не увидимся.

Пишу Натке «Уже мчу!», выруливаю на дорогу.

Конец декабря, а на улице внезапно потеплело до нуля градусов. Снег давно растаял, новогодняя мишура на витринах кажется немного чужеродной. Или все дело в том, что лично у меня нет никакого праздничного настроения? Я даже на эту Наткину авантюру не очень хотела соглашаться. Но подруга знает меня слишком хорошо, чтобы не заметить: после рождественского семейного застолья я словно на иголках. И поэтому применяет весь арсенал убийственных аргументов, выдавая в конце: «С кем мне еще про своего мужика сплетничать, как не с самой трезвомыслящей подружкой?!» Мне немного льстит, что она так думает даже после того, как я нашла в себе силы рассказать ей, что на самом деле случилось на корпоративе и как это связано с нашей с Юлей ссорой.

Я ставлю машину на почти забитую парковку, проверяю сигнализацию.

Замечаю стоящую на ступенях Наташу и иду к ней. Огибаю машину за машиной, лавируя в поисках самого короткого пути. А потом ноги как будто врастают в землю, потому что перед носом появляется до боли знакомая машина.

Видела ее всего раз, но ведь реально запомнила и марку, и форму кузова.

Джип «Патриот».

Дубровский сажал в такой же длинноногую красотку-брюнетку.

Или не в такой?

Я торможу, делаю шаг назад, пытаясь рассмотреть признаки того, что это тот самый джип, а не просто похожий. И не знаю, чего хочу больше — чтобы это была его тачка и Дубровский был где-то внутри, или чтобы это был просто чей-то другой джип. А самое смешное, что это абсолютно бессмысленное занятие, потому что нет ни одного признака, по которому я могла бы это определить. Ну разве что на капоте нацарапано «Собственность Дубровского».

Этот автомобиль темно-синий. А у Дубровского был вроде бы черный?

Машина чистая, несмотря на слякоть. «Патриот» Дубровского тоже был опрятным.

Резина зимняя. Стекла тонированные, что внутри — не разобрать.

— Май, ты чего? — слышу за плечом голос Наташи.

Отступаю, провожу ладонью по лицу, чтобы смахнуть наваждение.

Да не его это машина. Марка довольно старенькая, но эти джипы выносливые и уверенные на дороге, в обслуживании недорогие, и стоят сейчас нижнюю планку среднего ценника. Их в городе много. Просто этот возник перед носом, вот я и…

— Показалось, что это машина одного знакомого, — поворачиваюсь к джипу спиной, улыбаюсь Натке. — Пора очки покупать.

И чтобы исключить расспросы — сейчас я не готова обсуждать это даже с лучшей подругой — сама иду в сторону торгового центра.

Внутри так тепло, что мы снимает верхнюю одежду. Перебрасываю пальто через локоть, сумку держу на плече.

Мы бродим по ТЦ уже почти час. Мимо витрин с рождественскими скидками, киосков с пряниками и орехами, лавок с сувенирами и крафтовыми елочными украшениями. Натка просит щелкнуть ее в красиво оформленной фотозоне. Когда видит результат, пищит от восторга, нахваливая, как это у меня всегда так хорошо получается делать ее красоткой в кадре. Я искренне говорю, что она и есть красотка.

— Давай теперь я тебя! — настаивает Наташа. — У меня руки из жопы, конечно, но я постараюсь.

— Ой, нет-нет-нет, — отмахиваюсь. — У меня на лице написана бессонница.

Натка предпринимает еще пару попыток меня уговорить, но зная мою «любовь» к себяшкам, смиряется. А я правда терпеть не могу фотографироваться, а тем более — выставлять где-то свои фото. На моей странице они были сто лет назад. А вот выставить в сторис руку с чашкой или себя в спортзале, закрывшись телефоном — иногда бывает.

Наташу внезапно «подрезает» какая-то ее приятельница. И пока они энергично обмениваются «всеми новостями за минуту», я отхожу, чтобы не чувствовать неловкости.

Сворачиваю в боковую галерею. Слышу громкий, без тени стеснения, женский смех и машинально поворачиваюсь на звук.

Вмиг замерзаю на месте.

Сначала я вижу его со спины. Узнаю сразу, по походке, по тому, как он держит плечи. Только потом вижу другие «отличительные черты» — бритый под ежик затылок и виски, длинный хвост русых волос, покрытые татуировками тыльные стороны ладоней.

Во рту моментально воскресает вкус соли и лайма.

Тепло стального шарика у меня на языке.

«Потекла, Би?» — его голосом.

Дубровский.

В унисон моим мыслями — поворачивается на сто восемьдесят градусов.

Он в джинсах с рваными прорезями, совсем не по сезону, но в них его ноги выглядят просто адски мускулистыми и невероятно длинными.

В тяжелых ботинках.

В расхлябанном сером свитере с вырезом, как будто нарочно растянутым так широко, чтобы выглядывали крепкие ключицы и края грудных мышц, тоже покрытые татуировками. На шее — грубая толстая серебряная цепочка.