Элита (СИ) - Салах Алайна

Его лицо, смягчённое полумраком, кажется особенно красивым, а устремлённый на меня взгляд — выразительным.

— Привет, — повторяю я, чувствуя, как теплеют щёки. Но не от смущения, а от удовольствия. — Как спалось?

— Хорошо. А тебе?

— Тоже. Давно не было так спокойно и тепло.

— Ты имеешь в виду — жарко? — уголок его рта дёргается вверх. — Я тебя не выпускал из рук, кажется.

— Наверное, ты чувствовал, что именно это мне и было нужно.

Его лицо находится всего в десятке сантиметров от моего, но хочется быть ещё ближе. Я провожу кончиком пальца вдоль линии бровей, мягко касаюсь виска, спускаясь к скулам. Не дышу, чтобы сосредоточиться только на ощущениях. Большое чувство, родившееся вчера, вновь заполоняет собой грудь: нежность, глубина, трепет, восхищение, верность… любовь.

— Сколько сейчас времени, интересно? — шёпотом спрашиваю я, поглаживая его ключицу.

— Не знаю, — голос Леона тихий и непривычно мягкий. — Я вчера выключил телефон.

Внутри радостно щёлкает ещё до того, как до меня доходит смысл этой фразы. Он выключил телефон, чтобы быть со мной.

— Классная идея. Часто такое практикуешь?

— В первый раз.

— Круто. — Я кокетливо прикусываю губу. — Сколько будет длиться эта акция?

— Не знаю. Вчера я наворотил дел.

Даже в полумраке я вижу сгущающиеся тени в его глазах и испытываю отчаянное желание их растворить. Потому что Леону совершенно не за что себя винить. Потому что я его должница на всю оставшуюся жизнь. Потому что он прекраснее, чем о себе думает.

— Сможешь послушать и поверить в то, что я скажу? — я прижимаю ладони к его груди в попытке удвоить внушение. — Обещаю говорить предельно честно.

Леон делает едва заметное движение головой.

— Если бы ты не появился, у меня всё было бы очень плохо. Так плохо, что я не знаю, когда смогла бы оправиться. Ещё никогда в жизни мне не было так страшно…

Слова набегают сбивчиво и торопливо. Откуда-то я знаю, что от их точности и искренности многое зависит. Может быть, даже то, как в дальнейшем сложится его жизнь и моя.

— В кино иногда показывают, как люди писаются от ужаса — видел, наверное. Я думала, это преувеличение, а оказалось, что нет. Если бы не нужда защищаться, я бы точно напрудила огромную лужу — уж прости за такие подробности. Он навалился на меня, лапал, а я не могла даже вздохнуть или позвать на помощь… Это ощущение животного страха и безысходности навсегда останется у меня в памяти, как и у всех жертв насилия. Когда я поняла, что не могу его скинуть, я стала умолять. Я плакала, звала его по имени, просила прощения, обещала извиниться при всём университете, говорила, что моя мама сойдёт с ума, если со мной что-то случится… Но ему было абсолютно всё равно. Он был взбешённым, пьяным и совершенно невменяемым. Остановить его можно было только так, как сделал ты.

Я сглатываю, чтобы перевести дух. Воспоминания о вчерашнем кошмаре уже не так ранят, но всё же…

— Я знаю, что ты станешь убеждать себя в том, что мог остановиться раньше. Просто потому, что ты глубоко порядочный и ответственный… Поэтому я хочу напомнить, что события могут выходить из-под контроля, и мы не властны это изменить. Люди неидеальны, Леон. И ты тоже. Нужно прощать себя там, где по-другому бы не поступил. Никто и никогда не делал для меня того, что сделал ты. И сейчас, благодаря этому поступку, я чувствую вот здесь… — я касаюсь левой половины своей груди, — так много всего, столько любви, что не могу описать… Плохие поступки не рождают такой красоты. Так что ты всё сделал так, как надо.

От поднявшихся эмоций глаза намокают, и мне приходится смахнуть выкатившуюся слезу. Леон слушает молча, лишь сердце под моими пальцами барабанит напряжённо и гулко.

— Спасибо, — глухо выговаривает он. — Мне очень жаль, что тебе пережить всё это… И мне хочется тебе верить. Я очень устал жить так. По какой-то причине мне всегда хотелось быть идеальным. Когда произносишь эти слова вслух, понимаешь всю смехотворность идеи.

— Поверь мне ещё раз, ладно? — наплевав на нечищеные зубы, я придвигаюсь к нему ближе. — Ты и есть идеальный. Для меня.

Я вижу, как трепещут его ресницы, когда Леон прикрывает глаза, словно это помогает ему поверить, чувствую, как ладонь, лежащая на моём бедре, сдвигается ниже и становится горячее.

Дыхание разрастается, тесня грудь, низ живота снова наливается огненной лавой.

Повинуясь импульсу, скольжу рукой по его животу. Его член в моей руке, горячий и полностью готовый. Прикусив губу, я делаю движение вниз и вверх, отчего в ладони становится влажно.

— Сядь сверху, — хриплый голос Леона заставляет кожу вспыхнуть мурашками.

Отрицательно покачав головой, я отталкиваюсь рукой от матраса и спускаюсь ниже. Касаюсь губами родинки под ключицей, провожу языком дорожку вдоль живота, слизывая солоноватый вкус кожи, щекочу впадину пупка.

Мне нравится, как он пахнет. Как выглядит и как ощущается наощупь. Мне нравится, как он думает, как говорит, как улыбается. Мне нравится в нём всё, а потому нет и толики сомнений в том, хочу ли я сделать ему минет. Обхватив его рукой, я проталкиваю тугую упругую плоть в приоткрытые губы.

Леон всасывает воздух сквозь зубы, рука зарывается в мои волосы, отчего горячая волна возбуждения ударяет прямиком в промежность.

Закрыв глаза, я насаживаюсь на него ртом: глубже, ещё глубже. Под пальцами влажно хлюпает, дыхание сбивается. Так много ощущений, что я теряюсь: незнакомые запахи, вкусы, давление в горле и на голове, горячие спазмы, вспышками разносящиеся по телу.

Я вижу, как Леон жмурится, как натягивается кожа на рёбрах и напрягаются мышцы его пресса. Это заводит сильнее, откликается, возбуждает.

Я жадно всасываю головку, беру столько длины, сколько могу. Щёки тянет, солоноватый вкус смазки растекается на языке. У меня ничтожно мало опыта в сексе, а потому его отклик отзывается в теле стократным триумфом: то, что его член каменеет с каждой секундой, то, что ладонь сжимает мои волосы сильнее, и то, что рваный звук его дыхания так напоминает звук моего имени.

— Лия…

В черноте его расширенных зрачков я вижу предупреждение и без слов понимаю, о чём оно. Мотнув головой, продолжаю двигаться вверх и вниз, ловя губами и языком приближающуюся кульминацию. Она передаётся и мне: по внутренней поверхности бедра стекает возбуждение, голова кружится и плывёт.

— Ещё, ещё, — эхом стучит в висках.

Ещё и ещё, до тех пор, пока рот не заполняет незнакомый пряный вкус.

Тяжело дыша, я упираюсь лбом в простыню. На губах дрожит улыбка, сердце бешено барабанит. Кто знает, может, начищенные ложки и минет по утрам — не так уж и мало для счастливых отношений.

60

— Хочу есть, — голос Леона вибрирует у меня под ухом и теплом растекается по груди.

— Я тоже, — лениво отзываюсь я. — В холодильнике есть еда? Я могла бы что-нибудь приготовить.

— Вряд ли. Здесь редко кто-то бывает.

— Это странно. До университета отсюда — рукой подать. Ты бы мог здесь жить.

— Мог бы, — соглашается Леон. — Но отец часто говорил о важности того, что семья должна жить под одной крышей, и у меня не было мысли сопротивляться.

— Потому что ты очень хороший сын.

— Едва ли сейчас он так считает.

— Ты слишком суров к себе. Ты умный, прекрасно учишься, занимаешься спортом, увлекаешься этой… как её…

— Криптовалютой, — подсказывает Леон.

— Именно. На месте твоего отца я бы очень тобой гордилась, и никакие поступки не могли бы этого изменить.

— Спасибо. Так что? — Леон проводит ладонью по моему голому плечу, запуская ораву мурашек. — Поедем завтракать?

— Поедем? — я приподнимаюсь на локте, чтобы посмотреть ему в глаза. — Завтрак в романтическом месте?

Губы Леона трогает улыбка.

— Я не успел придумать, куда тебя отвезти, но после твоих слов стало ясно: надо ехать в «Метрополь».

Мы одеваемся так быстро и слаженно, словно уже много раз просыпаемся вместе. Всё-таки голод — это мощная движущая сила.