Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

— Алена, на высшем уровне у него только счета в банке и французский шансон в колонках, — отрезала Лера, и в голосе её мелькнула не просто обида, а презрение. — Я в какой-то момент всерьёз подумала: у него сердце прямо на мне прихватит! Так сказать в процессе! Пятьдесят два года, Алён! А здоровье — полный провал. Всё у него стресс, санкции, курс доллара… Я чуть не заржала. Он мне говорит: "санкции давят". Я ему: это Байден тебе лично потенцию заблокировал, да?

Альбина зажала рот рукой, чтобы не заржать в голос, хотя на глазах выступили слезы ужаса и смеха одновременно.

На экране продолжалось шоу. Его смотрели более пяти миллионов человек в прямом эфире. Вырезки уже расходились по Telegram-каналам, YouTube, TikTok и Instagram. И пусть имён никто не называл, это и не требовалось: фотографии в Instagram звезды были более чем узнаваемыми. Там был он — в дорогом костюме, с фирменной ухмылкой, с тем самым часами на запястье и яхтой на фоне.

То, что начиналось как региональный скандал, медленно, но верно превращалось в национальный мем.

— Где ты это чудо нашел-то? — тихо спросила Альбина у Виктора.

— Одна из бывших Мииты. Сказал, что нам нужно — она согласилась, за весьма неплохой гонорар. Но мамой клянусь, текст я ей не писал — это голая импровизация. Ну хороша же? — В его голосе звенело плохо скрытое ехидство — почти подростковое удовольствие от того, как ловко всё сложилось. Как враг оказался раздет на глазах всей страны.

За две недели слухи, случайные фразы и обрывочные намёки в социальных сетях превратились в полномасштабное шоу, которое смотрела уже половина страны. Рейтинги росли, заголовки становились всё более хлёсткими, телеграм-каналы соревновались в остроте формулировок.

— Девочка-то хоть в безопасности? — Альбина продолжала смотреть на экран, где хохмила Лера Волошина, получившая свои три минуты славы.

— Обижаешь. У нее израильское гражданство, евреи своих не выдают. Не достанет он ее там, — пожал плечами Виктор, невольно рассмеявшись над очередной шуткой девушки с экрана. Та своего не упустила, большей частью успеха кампании Альбина была обязана внезапно прорезавшемуся чувству юмора бывшей любовницы Ярослава.

А у нее от ужаса и понимания того, что все мосты сожжены, в животе скручивался тугой узел. Информационная война вышла из-под контроля — как дикое животное, сорвавшееся с цепи. Её уже никто не вёл — она жила своей жизнью. И теперь Альбине даже не приходилось платить: Лера, однажды почувствовав вкус внимания, стала желанным гостем на всех токсичных, скандальных, хайповых каналах.

Не в первый раз женщина прибегла к подобному методу, но первый раз во рту у нее стоял привкус полыни.

— Что суд? — спросил между делом Виктор, делая звук потише.

— Вчера были готовы результаты экспертизы — родство Яра подтверждено, — отозвалась Альбина хмуро, не в силах отвести глаз от экрана. — Но как обычно, все затягивается. Теперь уже Яр тянет время, чтобы поутих скандал.

Ведущая грохнула над новой шуткой Валерии. Альбина представила, что вместе с ней сейчас хохочет многомиллионная аудитория и поморщилась.

— Что-то мне подсказывает, Альбина Григорьевна, — настроение Виктора было напротив — приподнятым, — что пора тебе немного расслабиться. Настя сегодня с няней?

Женщина чуток улыбнулась.

— Да… готовят ужин…

— А мне можно пригласить вас на ужин? — вдруг в лоб спросил Казанцев.

Альбина онемела. Замерла на несколько мгновений, не веря своим ушам.

— Вить… ты что, на свидание меня зовёшь?

— Ну, не совсем… — он пожал плечами с деланным равнодушием. — Можно и просто как рабочую встречу. Обсудим дела. Под хорошее вино. В спокойной атмосфере.

— То есть свидание? — уточнила она, уже с лёгкой иронией.

Виктор не стал юлить. Его ответ был быстрым, прямым:

— Ну да. Свидание.

Альбина вдруг рассмеялась — неожиданно для себя, громко, с каким-то облегчением, будто долго сдерживаемая пружина внутри наконец щёлкнула. Крутанулась в кресле, закинув ногу на ногу, как подросток, пойманный на чем-то запретном, но не собирающийся оправдываться.

— Казанцев, скажи мне на милость… сколько мы с тобой уже работаем вместе? — спросила она, прищурившись, как будто искала подвох в собственном воспоминании.

— Почти пять лет, — с ленцой протянул он, снимая пиджак и с удовольствием ослабляя галстук, словно наконец признавая: рабочий день закончен, начинается нечто другое. — Хочешь спросить, почему раньше не звал? Да потому что ты бы меня сразу отшила. И, зная тебя, ещё и по почкам пнула бы. Для профилактики.

— Я и сейчас могу, — усмехнулась Альбина, но в голосе уже не было угрозы — только привычная ирония, за которой, как ни странно, проглядывало что-то ласковое.

— Сейчас тебе меня станет жалко, Альбина Григорьевна, — усмехнулся Виктор в ответ, подходя ближе. Он сказал это легко, но глаза оставались внимательными, чуть серьёзнее, чем хотелось бы. — Значит, в восемь? В «Вертикали»?

— Нет… — она вдруг почувствовала легкий озноб, хотя в ее кабинете было довольно тепло и уютно. — Давай не в «Вертикали»…. Не хочу там….

— Castor’ka?

— Давай, — согласилась она. И добавила, — ну все, свободен. Мне еще нужно финансовые документы просмотреть и подписать, иначе Валентина меня съест, — она раскрыла лежащую перед ней папку от фин. директора.

Виктор подошел к ней ближе, наклонился над ухом, щекой почти задевая ее щеку, и тихо прошептал.

— Не лишайте меня премии, госпожа директор, а то мне еще девушку на свидание вести.

— Вот по итогам встречи и посмотрим, — снова рассмеялась она, чувствуя, как горячее дыхание щекочет ухо.

30

В камине мягко потрескивали дрова — огонь, скорее декоративный, чем обогревающий, не давал жара, но излучал то особенное тепло, которое ощущается не телом, а где-то глубоко внутри: успокаивающее, почти медитативное. Пламя танцевало в обрамлении чёрного чугуна, отражаясь в полированных поверхностях и размытых тенях. На столе между ними горели свечи — неярко, ровно, будто стараясь не потревожить покой. Их свет был золотистым, медовым, в нём не было ни страсти, ни тревоги — только тишина, только пауза. А из воздуха, как из самого пространства, текла музыка: лёгкая, камерная, без слов, словно напоминание о том, что здесь и сейчас можно замедлиться.

Несмотря на скромные размеры зала, ресторан умел дарить ощущение уединения. Пространство было выстроено так искусно, что даже при почти полной заполненности между столиками возникало ощущение невидимой, но прочной границы. Это было место, в котором не слышали чужих разговоров — только свой голос, только голос собеседника, только тишину между репликами.

Виктор не стал усаживать её в центре, ближе к витринным окнам и общей суете. Вместо этого он провёл её в дальний угол, туда, где было меньше света, меньше взгляда и больше тени. Тени, в которой можно было говорить не под протокол. Сегодня им обоим хотелось именно этого: не официоза, не ритуала, не игры. Просто побыть наедине. Просто помолчать. Просто посидеть в спокойной обстановке, набираясь сил перед бурей.

Альбина немного волновалась — няня обещала присмотреть за Настей сколько надо, и женщина доверяла этой девушке, вернуть которую оказалось не так и просто. Но она сделала для этого все, и теперь была спокойна за племянницу, хоть и знала — та все равно не уснет до ее возвращения. Будет тихо лежать на их широкой кровати, которую обе делили уже две недели, и ждать.

Она не стала переодеваться для свидания, пошла в той же дорогой и стильной одежде, что носила в офисе — Витя видел ее такой много раз. Он просто молча зашел в ее кабинет в половине восьмого, и просто взял за руку, уводя с работы. Как мужчина уводит свою женщину.

И она не стала сопротивляться, потому что где-то в глубине души хотела этого: снова ощутить себя живой. Не начальницей, не успешной женщиной, а просто желанной. Такой, какой раньше чувствовала только с …