Патриция Пелликейн - Опасная стихия
— Я люблю тебя.
Томми закатил грузовичок на поляну и повернулся к девушке.
— Выходи за меня, Джинни. Обещай, что выйдешь за меня, как только тебе исполнится восемнадцать!
Джинни рассмеялась и отодвинулась. Хотя ей было только семнадцать, она отлично сознавала свою власть над этим парнем. Расстегнув куртку, она стала медленно стягивать ее с плеч.
Томми во все глаза следил за этими манипуляциями, а когда под тонкой шерстью свитера обозначились девичьи груди, сглотнул, как голодный волк. Отсутствие под свитером бюстгальтера — зрелище не для слабонервных!
Джинни прикусила нижнюю губу. В следующее мгновение свитер уже взвился у нее над головой, а потом отлетел в сторону.
Томми снова сглотнул — да так, что кадык на шее дернулся.
— Я мучаю тебя, да? — спросила она с улыбкой.
— Нет, — ответил он хрипло.
Между тем Джинни уже сбросила сапоги и потянулась к пуговке на джинсах.
— У тебя такой вид, словно все зубы болят.
— Да ничего у меня не болит. Что ты выдумываешь?
— Значит, ты не будешь против, если я устроюсь поудобнее?
Томми нравилось, когда она его поддразнивала. Да что там нравилось — он от этого просто с ума сходил. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы они поженились, и Джинни получила бы законную возможность заводить его в любое время дня и ночи.
— Жалко, что сейчас не лето. Как хорошо было бы выбраться из кабины на приволье, — мечтательно проговорила Джинни. Она ткнула пальчиком в окно: — Расстелили бы там одеяло, представляешь?
Это движение снова заставило ее груди всколыхнуться. Томми охрип еще больше.
— Да уж, лучше этого ничего не придумаешь.
— Ну почему же? Вот если бы в нашем распоряжении оказался дом или хотя бы комната, — продолжала Джинни, становясь коленями на сиденье и принимаясь стаскивать с себя джинсы.
Томми думал, как он был раньше глуп. У него были девушки до Джинни — что греха таить? — но ни одна из них не говорила, что хочет близости с ним, и только с ним. Ни одна из его прошлых подружек ни разу не разделась перед ним сама — без уговоров и понуканий. Кроме того, никто из его знакомых девушек не обладал такой свободой в выражении своих желаний, как Джинни.
— Хочешь посидеть и посмотреть?
— Угу. Я люблю на тебя смотреть, — заявил Томми с улыбкой.
— А по мне дотрагиваться до тела еще приятнее, чем на него смотреть.
— Кто же сомневается? Но ты до сих пор не ответила на мой вопрос.
— Это на какой же?
— Я просил тебя выйти за меня замуж, помнишь?
— Ах да! И я тебе ничего не ответила.
— Ничего.
— А если я промолчу — ты что же, не станешь до меня дотрагиваться?
Томми ухмыльнулся.
— Это шантаж, а шантаж, как известно, дело нехорошее. — Томми рассмеялся и, облокотившись о дверцу, добавил: — Такое же, как блуд.
— Значит, мы с тобой этим самым занимаемся, да? Блудом? Это, наверное, дурно?
— Вовсе это не дурно, если ты ко мне хорошо относишься и согласна выйти за меня замуж.
— Что это такое?
— Ты блуд имеешь в виду?
— Да нет — вон то. — Джинни ткнула пальчиком в сторону засыпанных снегом зарослей невысокого кустарника.
Томми повернулся и посмотрел в указанном направлении.
— Похоже, какое-то дохлое животное.
— Может, это и животное, но только оно в шубе!
— Тогда медведь.
— Никакой не медведь. Надо вылезти и посмотреть.
— Джинни, кажется, мы обсуждали с тобой кое-что важное.
— Точно, как это я могла забыть? — усмехнулась девушка, стягивая с себя джинсы. Подстелив под себя пальто, она подняла ногу и положила ее на спинку сиденья. Теперь Томми видел абсолютно все, и даже при желании не мог дать воли воображению.
Томми это ужасно нравилось. Особенно то обстоятельство, что он был у Джинни первым, и ее сексуальная раскованность была следствием его, Томми, усилий.
— Так о чем это мы с тобой говорили? Кажется, о блуде?
Томми расплылся в улыбке.
— Понятно-понятно, но я не так прост. Сначала добьюсь-таки от тебя ответа!
— Да уж, ты не прост, это точно, — машинально повторила девушка, наблюдая за тем, как дохлое животное у кустарника вдруг зашевелилось.
Джинни тут же вскочила и, толкнув Томми в плечо, крикнула:
— Томми! Это не медведь, это женщина. Я видела ее ногу.
* * *Благодаря врачу, напичкавшему ее обезболивающими препаратами, Энн находилась в состоянии полусна-полуяви. Плечо ей вправили, а руку аккуратно уложили в гипс. В первый раз за долгое время она не ощущала никакой боли. Это было как Божье благословение. Единственным человеком, который ей досаждал, был Джим Фостер. Он без конца задавал ей вопросы.
— Что вы говорите? — уже, наверное, в десятый раз переспрашивала она, пытаясь вникнуть в смысл сказанного.
— Как звали этого человека?
— Я не знаю.
— Во что он был одет?
— Куртка военного образца. Вязаная шапка.
— Какая у него была машина?
— Белая. «Шевроле», кажется.
— Он говорил вам, где остановился?
— Он еще не снял комнату. Скажите, шериф, мои дети в порядке?
— В полном. Я перевез их к Маккензи.
— Хорошо, — пробормотала Энн, чувствуя, как снова проваливается в сон.
Джим некоторое время смотрел на спящую женщину, потом негромко выругался. Просил же он этого проклятущего доктора не давать ей слишком много транквилизаторов, но тот не послушался, и вот вам, пожалуйста, результат! Теперь остается только сидеть и ждать. Джим еще некоторое время походил по палате, потом остановился. А что еще, собственно, могла ему сообщить эта женщина? Ясно же, что это работа Коллинза. Теперь, как говорится, дело за малым — нужно этого сукина сына изловить. Джим вздохнул и направился к выходу из палаты, задавая себе по пути один-единственный вопрос: как осуществить это на практике?
* * *Мэгги и Майк играли в «Монополию». Майк сделал неудачный ход и застонал:
— Н-е-е-е-т!
— Что значит «не-е-е-е-т»? Извольте платить. — Мэгги раскрыла ладошку в надежде, что он положит туда игрушечные деньги.
— Не могу. У меня наличность кончилась, — жалобно произнес Майк, взглянув на тощую стопочку игрушечных долларов, составлявших все его богатство.
— Очень плохо. Значит, я выиграла. — Она протянула руку, чтобы сгрести с доски жалкие капиталы Майка.
Он перехватил ее руку.
— Погодите. Может, договоримся?
Мэгги одарила его игривым взглядом и прикусила нижнюю губу, стараясь не рассмеяться.
— Это что еще за договоры такие?
— Ставлю на кон свое тело за возможность бросить кости еще раз, — мрачно произнес он. Если бы не веселые бесенята, плясавшие у него в глазах, она наверняка решила бы, что он говорит серьезно.
