Элизабет Адлер - Персик
– Он приехал, он приехал! – кричала Леони, спеша к двери.
Неожиданно почувствовав смущение, Пич завертелась на балконе. Прошло пять лет с тех пор, как папа видел ее. Тогда она была совсем маленькой девочкой, а теперь ей одиннадцать, и для своих лет она была довольно высокой. Он, должно быть, ожидает увидеть свою малышку, а встретит этакого неуклюжего подростка.
Папа выглядел поразительно худым, настолько худым – Пич могла бы поклясться, что можно пересчитать все его ребра. Волосы, которые она помнила темными и блестящими, стали почти совсем седыми, а голубые глаза – бесконечно усталыми, несмотря на то, что он улыбался. Он тяжело опирался на трость с серебряным набалдашником, а Эмилия бережно поддерживала его.
Глаза Пич встретились с его взглядом – и долгих лет как не бывало. Палка покатилась куда-то в сторону, когда он, позабыв о ней, протянул руки к Пич, и она бросилась к нему.
– Я думал, что ты совсем взрослая, – шептал он ей, целуя, – но вижу, что ты все еще моя малышка.
– Всегда, папа, – отвечала Пич, как сумасшедшая обнимая его. – Я всегда буду твоей малышкой.
Ко всеобщему удивлению, опять раздался звонок, и на мгновение наступила тишина. Они еще не отвыкли от ужаса, который вызывал неожиданный звонок в дверь.
– Надеюсь, я не слишком опоздал к обеду, – произнес знакомый голос в холле.
Джим, в форме полковника Американских военно-воздушных сил, вошел в комнату.
– Ну-ну, – сказал он, оглядывая накрытый стол, шампанское и собравшуюся семью. – Я вижу, что меня ждали.
– Джим! О, Джим! – вскричала Леони, сорвавшись с места и бросаясь к нему. – Почему ты не предупредил меня? – протестовала она. – Почему?
Смех Джима раздался в изящной гостиной.
– Я служу в армии, мэм. Я один из солдат армии освободителей. Конечно, они не поверили мне, когда я сказал, что хочу повидаться со старой приятельницей Каро. Они думают, что где-то в Париже у меня есть хорошенькая любовница. – Он улыбнулся Каро. – Должен признать, что не ожидал увидеть всех вас здесь вместе. Я так же удивлен, как и вы.
– И папа тоже вернулся домой, – кричала Пич, – и мама!
– О, Джим, это чудо, настоящее чудо! Это уже второе чудо сегодня, – сообщила Эмилия. – Мы с Жераром навестили Лоис в госпитале. Жерар держал ее за руку, тихо разговаривал с ней. Говорил, что вернулся домой, что будет ухаживать за ней, и что все будет хорошо. Он сказал: «Все вернулось на круги своя, Лоис». А потом он поцеловал ее и мы пошли. У двери мы оглянулись – глаза Лоис были открыты.
25
Одетый в голубую льняную рубашку и свои лучшие фланелевые брюки, которые до него в прошлом году носил Робинсон и которые сантиметров на пять были ему коротки, Ноэль копался в автомобильном двигателе. Увидев масляное пятно на накрахмаленном рукаве, он нахмурился. Конечно, здесь, в гараже, лучше быть в рабочем комбинезоне, но миссис Гренфелл предупредила, что сегодня приедет важная гостья, которая жертвует огромные суммы на благотворительность.
Благотворительность! Ноэль ненавидел и презирал это слово. Благотворительность хороша, только когда ты даришь. Когда же ты принимаешь, это означает, что благодаришь за то, что в жизни других существует как должное, – благодаришь за хлеб, который ешь каждый день, и брюки, которые слишком коротки и путаются вокруг твоих костлявых коленей.
Раздался звонок, призывающий детей в зал. Миссис Гренфелл дала указание надеть самую лучшую одежду и аккуратно причесаться. Ноэль уныло потер масляное пятно на рукаве. Он сомневался, что сможет оттереть его, и предвидел неприятности из-за этого. Звонок еще раз напомнил о встрече, и, вытирая руки о старую тряпку, Ноэль неохотно пошел к дому.
Пич смотрела в окно, где под низким свинцовым небом между деревьев виднелось бесконечное пшеничное поле. Она взглянула на бабушку. Руки Леони крепко сжимали руль, она сидела откинувшись на спинку сиденья. Огромный «крайслер» ехал по свободной дороге со скоростью 25 миль в час. Пич вздохнула: с такой скоростью они попадут туда не раньше четырех часов.
– Незачем вздыхать, – сказала Леони. – Мы доберемся вовремя.
Вместо Эмилии, которая решила остаться в Нью-Йорке, где Лоис проходила курс лечения, она объезжала американские приюты и взяла с собой Пич. Но Пич была очень нетерпеливой путешественницей. Не успели они сесть в машину, как она уже хочет очутиться на месте! Пич усмехнулась.
– Можем ли мы, по крайней мере, ехать со скоростью 35? Леони взглянула на свою одиннадцатилетнюю внучку.
– Я так еду, потому что не умею управлять этими большими американскими машинами, – извиняясь, сказала она. – Обычно всегда едет шофер или Джим.
– Да, бабушка, – дразнила Пич. – В твое время были лошади и экипажи.
– Ты права, – согласилась Леони. – Я видела, как с появлением автомобиля изменился мир, – ваш дедушка производил самые великолепные машины во Франции. Я помню вечер, когда Месье первый раз вывез меня на первой машине де Курмонов. Я вижу ее, как сейчас, с бежевыми мягкими сиденьями, маленькими вазочками для цветов. Ярко-красная, она была покрыта двенадцатью слоями специального лака, с огромными фарами и кожаными ремнями вокруг капота… На мне было красное шелковое платье, точно в цвет машины, а Месье купил букетики жасмина для ваз…
Пич ждала, затаив дыхание, ждала, что Леони скажет дальше? Может быть, она наконец-то расскажет ей о себе и о Месье?
– Мы были сенсацией в театре в тот вечер, – проговорила Леони.
– Не только в тот вечер, – быстро возразила Пич. – Ты всегда была сенсацией, бабушка.
Леони улыбнулась.
– Не всегда. Это Месье всегда был сенсацией, всегда на виду. Он был очень умным и сильным человеком.
Леони крепче сжала руль. Неожиданная откровенность Леони позволила Пич задать вопрос, который не давал ей покоя:
– Почему ты не вышла за него замуж? – Леони выглядела настолько расстроенной, что Пич пожалела о своем любопытстве. – Может быть, я расскажу тебе когда-нибудь, Пич, если придется. О, я хотела бы уберечь тебя от многих ловушек, в которые попадают женщины. Подожди, совсем скоро ты узнаешь, что любовь – это самое сложное, непостижимое чувство, И мы все равны перед ней.
– Если я полюблю кого-нибудь, я выйду за него замуж…
– Хорошо, – живо ответила Леони, отсекая прошлое, – только сначала познакомь его с бабушкой, чтобы она могла одобрить твой выбор. А теперь посмотри, Пич, – там вдалеке. Это первое здание, которое мы видим за последние полчаса, должно быть, то, что нам нужно. Мэддокский приют.
Неприятный звук колокольчика приветствовал их, когда машина въехала в железные ворота, открытые двумя аккуратно одетыми мальчиками. Пич бегло осмотрела приземистые серые здания, и у нее засосало под ложечкой. Не было цветущих вьющихся растений, чтобы как-то смягчить эти неприветливые постройки, не было заботливо посаженных роз и азалий по бокам дорожек, как в замке д’Оревилль. Группа детишек, построенных для того, чтобы приветствовать их, выглядела такой же серой, с лицами, обветренными от постоянных ветров голой равнины.
