Элизабет Адлер - Персик
Ноэль отключился и уже не слышал их голосов. Он довёл до совершенства искусство отсутствовать там, где ему не хотелось быть. Больше всего он желал стать человеком-невидимкой, тогда он смог бы бродить по свету сам по себе, одинокий, наблюдая за предметами, изучая людей, как насекомых под микроскопом.
– Ну, хорошо. Отныне, когда другие мальчики будут получать удовольствие от занятий спортом, ты, Ноэль, будешь работать. Будешь убирать гараж. Я хочу, чтобы ты разобрал и вымыл полки и все аккуратно расставил. Моя машина должна быть вымыта и вычищена. Затем ты обслужишь машины всех сотрудников… Это займет тебя. Может быть, потом ты поймешь, что спорт – лучший способ развиваться физически и налаживать общение. Начать ты можешь сегодня вечером Мистер Хилл проверит твою работу и доложит мне. Теперь все, можешь идти.
Ноэль быстро удалялся от кабинета с решительным и хмурым лицом. Они могут придумывать ему любое наказание, давать столько работы, сколько захотят, ему все равно. Может быть, они отошлют его, чтобы избавиться, – он был неуправляем и смущал их. Старшие мальчики игнорировали его, младшие над ним смеялись. А девочки даже не замечали, что он существует. Ему хотелось умереть.
Один в гараже, он нехотя убирал полки, но машина магнитом притягивала его внимание. Автомобиль был не новый, но в прекрасном состоянии, большой и солидный. Знакомство Ноэля с машинами ограничивалось автобусными поездками на ярмарку, да на ежегодный пикник. Он никогда не ездил в частных автомобилях. Вода и щетки были забыты. Через мгновение он был за рулем. Машина пахла кожей, нафталином и слабым запахом одеколона миссис Гренфелл. Ноэль взялся зад руль, подвигал переключателем скоростей, пристально рассматривая щиток с показаниями мощности и скорости машины. Неожиданная радость охватила его. Боже, он влюбился в эту машину! Больше всего на свете Ноэль желал, чтобы машина принадлежала ему. После отъезда Люка он запретил себе все чувства, но он так страстно хотел эту машину, что готов был расплакаться.
Слезы неожиданно полились на кожаное сиденье между его костлявыми коленями, как будто кто-то открыл кран Ниагарского водопада. Ноэль не мог остановиться, сидел и плакал, слезы струились по лицу по крайней мере полчаса. Потом он вытер кожаное сиденье, уткнулся в него носом и почувствовал себя лучше. Лучше, чем за многие годы.
Ноэль долго разбирался, пока не нашел ручку, которой открывался капот. Двигатель был красивым, совершенным, простым, и тем не менее являлся сложным образцом техники. Он вдохнул горячий воздух, пахнувший маслом и бензином, охваченный желанием разобраться, как он работает.
Позже Ноэль взял в библиотеке книги и приносил их с собой в гараж, разбираясь в чертежах двигателя, пробуя все приборы, рычаги и кнопки, как это делал бы механик, испытывая необыкновенное удовлетворение. Отношение миссис Гренфелл к нему изменилось от гнева до безразличия, когда Ноэль перестал быть для нее проблемой. Наконец-то он, занявшись машинами, стал полезен.
В течение шести месяцев субботы, проведенные в гараже и магазине запчастей в городе, когда другие были на футбольном поле или бейсбольной площадке, научили Ноэля понимать красоту точного инженерного дела. И эти же субботы заменили ему тепло человеческого общения. Вполне достаточно было наблюдать, как механик превращал двигатель из неработающего предмета в блистательный мощный организм.
24
Оголив все цветочные ящики на балконе Каролины Монталвы, Пич бросала цветы вниз, американским солдатам-победителям, которые продвигались по Парижу на своих джипах и бронированных машинах, смеялась, когда они поднимали головы и улыбались ей.
– Я тоже американка, – кричала она, подавая знаки поднятыми вверх большими пальцами.
Жители Парижа смеялись и пели, а город сверкал под весенним солнцем. То там, то здесь джипы останавливались, и хорошенькие молоденькие девушки целовали освободителей.
– Париж снова ожил, – восклицала Леони, – они обнимаются на улице, как бывало.
– Как ужасно, – посетовала Каро, – что я уже слишком стара, чтобы принять в этом участие. Как ты думаешь, – продолжала она, – когда нам ждать Эмилию и Жерара?
Леони посмотрела на мейсенские фарфоровые часы, изящные золоченые стрелки которых меряли жизнь Каро, сколько она ее знала, а сейчас они отмеряли минуты до прибытия Жерара.
– Скоро, – сказала она, улыбаясь, желая, чтобы это было возвращение в родной дом на Иль-Сен-Луи. Но там сейчас располагалась штаб-квартира американского командования и ставка.
Пнч посмотрела на стол, накрытый для празднования возвращения домой отца. Серебро Каро, которое извлекли из потайного места под плитой, где его прятали во время войны, сияло на старинной скатерти из дамаста, букет цинний яркой красивой мозаикой украшал центр стола, а на серванте охлаждалось в ведерке со льдом шампанское. Пич знала, что оказалась среди тех, кому повезло, – ее папа возвращался домой. Им было известно много семей, для которых не будет праздника возвращения, и чьи букеты цветов будут возложены на холодные могильные плиты и омыты слезами.
– Они сейчас в госпитале, – сказала Пич, не в силах сдерживать счастье, – и скоро папа будет здесь!
Она затанцевала по сапфирово-голубому ковру, сходя с ума, от радости. «Папа возвращается домой!» Если бы только Лоис могла разделить с ней ее радость! Но Лоис лежала на огромной белой кровати со сложной системой растяжек и креплений, среди подвешенных бутылочек и трубок, которые поддерживали ее жизнь через вены на руках и шее. Вокруг Лоис теснились уродливые металлические столы с сосудами, наполненными растворами, а в комнате пахло антисептиками и увядающими цветами. Лоис жила в сумеречном мире, – шторы были опущены, чтобы защитить ее от солнца. Дома в комнате Лоис царила невероятная путаница картин, книг, миниатюрных чудесных вещичек. Яркая, нарядная, заполненная вещами Лоис, комната пахла пудрой, духами, лаком для ногтей. А сейчас Лоис лежала бледная и совершенно невесомая, глаза закрыты, чтобы не видеть больничного убожества, а простыня, которой укрыты ее длинные стройные ноги, белая и аккуратная, никогда не сминалась…
Каждый день, когда Пич ходила навещать ее, она не забывала о дежурной улыбке на случай, если Лоис очнется и увидит ее. Пич была уверена, что Лоис знает о ее присутствии. Но с той ужасной ночи она ни разу не открывала глаз.
Снова и снова Пич чувствовала раскаяние – это была ее вина, и это она должна была лежать здесь, в больнице, если бы отважная Лоис не закрыла ее собой, хотя бабушка объяснила, что Крюгер целился в Лоис и что это несчастный случай. Если бы она не вернулась за Зизи, если бы не начала паниковать… Особенно по ночам, когда она оставалась одна, чувство вины Охватывало ее помимо воли, и Пич снова и снова переживала ужас той ночи. Она ощущала запах крови, в ушах стоял жуткий крик Лоис. Холодный страшный взгляд Ферди, когда он направил пистолет на Крюгера, и фонтан крови из горла капитана – слишком много крови для такого маленького человечка. Это Леонора обнаружила слабый пульс и приказала, чтобы хоть кто-нибудь вызвал «скорую помощь», пока немецкий врач пытался остановить кровотечение. Наконец-то раздался звонок.
