Луэлла Стинбоу - Старинная легенда
Он откинулся назад, — так, чтобы Джиллиан рухнула на него, защищая ее своим телом от твердого камня. Языки сплелись. Колени соприкоснулись. Руки скользили, робко задерживались на мгновение, и снова принимались за исступленные ласки. За окном то и дело вспыхивали молнии, но над ними двумя сомкнулась непроглядная темнота пещеры, — точно кто-то набросил плотный и душный плащ. Дождь хлестал в узкую щель окна, гулко барабанил по камню. Но Катберт не замечал сырости, не задумывался о ливне. Все его чувства подчинила себе Джиллиан. Вот так буйная, могучая, многоводная река приводит в действие гигантские гидравлические турбины… В ушах у него шумело, и вскипала кровь, и огонь разливался по жилам с каждым ударом сердца, с каждым толчком участившегося пульса.
Вся она — длинные, стройные ноги, и округлые, нежные груди, и жадные губы, и напоенный медовой сладостью, настойчивый, предприимчивый язычок… Катберт гладил, и целовал, и покусывал нежную кожу подбородка, и шеи, и плавный изгиб плеча. Но каждый игривый укус только распалял его голод, каждое прикосновение пальцев к ее бедрам и талии пробуждало к жизни крохотные язычки пламени. Далтон откатился чуть в сторону, — так, чтобы Джиллиан было удобнее, — запустил руку под эластичную футболку, нащупал маленький упругий сосок…
Вытянувшись сверху, обхватив его ногами, прильнув к нему всем телом, Джиллиан изумлялась про себя: что за неодолимую магию Катберт творит каждым прикосновением, каждым движением пальцев и языка! Никогда еще не пылала она пламенем настолько жарким. Никогда не желала так ни одного мужчину. И мгновенная мысль эта настолько ее встревожила, что молодая женщина оторвалась было от любимого, приподняла голову… Дыхание ее, прерывистое и частое, заглушало шум дождя за окном.
— Катберт…
— Знаю, все знаю, — глухо отозвался он. — Ты не хочешь повторять ошибок десятилетней давности.
Он запустил пальцы во влажные огненно-рыжие пряди, не давая молодой женщине повернуть голову ни вправо, ни влево. Глаза его, приобретшие оттенок обсидиана, пылали темным огнем: обжигающую власть этого взгляда Джиллиан ощущала даже во тьме.
— Однако скажу тебе, — так, для справки, — я — не Чарли Донован.
Джиллиан со всхлипом перевела дыхание.
— Я знаю. Мне и в голову не приходило… Я вовсе не хотела дать понять, что…
— А сейчас — совсем не то, что было десять лет назад.
И с этими словами Катберт притянул ее голову к земле и поцеловал, — с властной, исступленной требовательностью. Неистово впился в ее губы, словно доказывая, что он нисколько не похож на ее первую любовь, — на обворожительного, бесхарактерного франта. Джиллиан чувствовала, как этот бешеный порыв захлестывает ее, подчиняет и сокрушает, но и в ее душе уже пробудилось нечто первобытное, столь же стихийное и неуправляемое. В этой пещере, во тьме, на холодном каменном полу, пока за окном искрами рассыпались молнии и гулко грохотал гром, Джиллиан Брайтон, эмансипированная женщина двадцатого века, на мгновение ощутила примерно то же, что, должно быть, испытывали индианки племени зуни много веков назад, когда мужчины их возвращались с охоты и требовали своего.
На краткий миг граница между реальностью и вымыслом словно исчезла, растаяла в воздухе. Настоящее слилось с прошлым. Накатило ощущение беспомощности. И не просто беспомощности, а прямо-таки паники. Подобно Плакальщице каньона Санто-Беньо, Джиллиан ощущала себя загнанной в ловушку, связанной с этим сильным, мускулистым, неумолимым мужчиной узами более крепкими, чем веревки, более неразрывными, чем цепи.
Она могла остановить поток событий одним только словом, да что там — жестом, просто-напросто уперевшись ему в плечо. Джиллиан знала, что это — в ее власти. Катберт не станет завершать яростный поцелуй не менее яростным насилием, если только она приподнимет голову и сумеет выговорить слова протеста.
Она попыталась. Даже сумела-таки оторвать голову от земли на дюйм-другой, прежде чем первобытная страсть, всколыхнувшись в груди, заглушила протест на полуслове. Теперь ей владели инстинкты более глубокие, чем мысль, более древние, чем время. Джиллиан хотелось ощущать его близость, гладить ладонями плечи, и спину, и руки, наслаждаться соленым привкусом кожи. Уступая этой темной, стихийной потребности, молодая женщина вцепилась в его рубашку, вытащила ее из джинсов, запустила руки под полотняную ткань. С губ его сорвалось глухое восклицание, — не то нетерпения, не то торжества. Но не успела Джиллиан сделать выбор в ту или иную сторону, как Катберт уже стянул с нее футболку. Небрежно смял эластичную ткань и подпихнул комок ей под плечи, смягчая прикосновение к твердому камню.
Мгновение спустя рубашка его разделила участь футболки — и послужила подкладкой для ее бедер. Джиллиан едва успела ощутить влажной кожей холодный, сырой сквозняк, как Далтон подался вперед — и принялся горячо и жадно исследовать ее груди. Он игриво покусывал то один сосок, то другой, дразня, теребя, лаская, пробуждая к жизни тысячу жалящих иголочек, под будоражащими уколами которых она выгибалась всем телом и хватала ртом воздух.
Разгоряченная, влажная от испарины кожа словно излучала лихорадочное желание. Но вот рука Катберта потянулась к «молнии» на джинсах. Он легонько задел костяшками пальцев ее живот, и эластичные мышцы с готовностью сократились. О, как Джиллиан хотелось этого сближения! Как мечтала она принадлежать этому мужчине! Мечтала принять его внутрь себя, испытать свою волю и власть своей женственности в поединке с этой всеподчиняющей мужской силой. Однако даже первобытные инстинкты, временно подчинившие ее себе, не смогли полностью заглушить здравый смысл двадцатого века.
— Нельзя, — выдохнула она. В голосе ее звенело горькое сожаление. — Я хочу тебя. Поверь мне, я очень тебя хочу. Но я не… у меня нет… у меня нет этого самого… Ну, сам понимаешь! — со стоном докончила она.
Губы его изогнулись в неспешной, самодовольной усмешке.
— Я тебе, часом, не рассказывал про своих братьев? У меня их целых трое, один — младший, двое — старших.
Про себя Джиллиан подумала, что момент для обсуждения генеалогических подробностей выбран не совсем удачно. Она же с трудом дух переводит, как уж тут прикажете выказывать живой интерес к чему бы то ни было, кроме движения его чутких пальцев, что как раз принялись выписывать миниатюрные круги вокруг ее пупка.
— С тех самых пор, как мне исполнилось двенадцать, — прошептал Катберт, с нескрываемым интересом наблюдая за тем, как упругий живот ее стремительно вздымается и опадает, — Шон и Элджи по-братски позаботились о том, чтобы я выходил из дома полностью экипированным на случай любой неожиданности.
