Измена. Просчиталась, но...где? (СИ) - Дюжева Маргарита

Стыдно ли мне за свои действия? Нет.

Сомневаюсь ли я в принятом решении остаться с Прохоровым? Нет.

И пусть меня осудят приверженцы резких мер. Их право.

А мое право – самой решать, что мне нужно для счастья.

Новый мужик? Я однолюбка.

Жизнь, начатая с нуля на пепелище воспоминаний? Да с фига ли? Если я в прежнюю вкладывалась по полной и не хочу от нее отказываться?

Не всегда сила – это уйти, громко хлопнув дверью. Иногда гораздо больше усилий требуется для того, чтобы остаться.

Я осталась. И не жалела. Это моя новая принципиальная позиция – не жалеть. А еще не выносить мозг. В первую очередь, самой себе.

Зачем мне это? Чтобы тошнило дольше? Чтобы растягивать агонию до бесконечности? Вот еще. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на фигню и страдания. Если уж решила остаться, то незачем себя накручивать. А если знаешь, что будешь мусолить изо дня в день эту ситуацию, язвить, постоянно напоминать о ней, не позволяя забыть ни себе, ни ему – тогда какой смысл оставаться? Как раз тот случай, когда надо уходить.

Мы один раз с Глебом обсудили эту ситуацию, проговорили от и до. На этом все. Повторов не будет.

Свое право на одну ошибку он использовал. Преднамеренно или нет – не важно. Второго шанса не будет – уйду, не сомневаясь, не жалея и не оглядываясь. Вычеркну из жизни так, будто его и никогда и не было.

Я знала, что он понял, что услышал каждое мое слово, и что изо дня в день будет доказывать преданность семье.

Да, заноза в сердце останется. Я просто привыкну к ней и перестану замечать. Просто, потому что я сама так решила.

После возвращения из отпуска было очень трудно возвращаться к прежнему ритму. Дети ревели навзрыд, когда поняли, что завтра снова в школу, и что суровые родители не собираются давать им несколько дней на ничегонеделание. Близнецы попытались разыграть болезнь и были позорно пойманы за нагреванием градусников под струей горячей воды. Кира выучила новое модное слово – мигрень.

Однако, когда мы с отцом сообщили, что идем ужинать в ресторан, все хвори мигом были позабыты, и хитрая стая тут же начала всячески подмазываться, чтобы их взяли с собой.

Я тоже с содроганием думала о первом рабочем дне. Все-таки беременность, когда тебе сорок, ощущается совершенно иначе, нежели, когда тебе двадцать, или тридцать. Энергии маловато, сил. И как в мультике: то лапы ломит, то хвост отваливается. Хочется валяться на кровати, читать книги, есть вкусняшки и смотреть, как за окном моросит холодный осенний дождь.

Однако я даже мысли не могла допустить о том, чтобы отказаться от работы и до самых родов засесть дома. Я любила работу, она была нашим общим детищем, способом самовыражения и реализации самых амбициозных фантазий. Поэтому поворчала утром, побухтела и пошла собираться.

Первый день предстоял чисто бумажный, без встреч и разъездов, поэтому мы с Глебом отправились вдвоем на его машине. Сначала завезли детей в школу, потом заскочили в любимую кофейню, потому что мне до дрожи захотелось раф с халвой, и только после этого отправились в офис.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Оставили машину на парковке и, обсуждая планы на день, неторопливо отправились ко входу.

По пути Прохоров отвлекся на знакомого, я не стала мешаться и прошла вперед, попутно разговаривая по телефону. А когда обернулась, чтобы посмотреть, где там мой супруг, увидела странную картину.

К нему подошел высокий, немного полноватый мужчина и грозно спросил:

— Глеб Прохоров? — и, не дожидаясь ответа, засадил ему кулаком в глаз.

Кажется, что-то хрустнуло. Может, нос мужа, а может челюсть неведомого мужика, которому прилетела ответочка.

Глеб в молодости занимался боксом, да и сейчас нет-нет, да и ходил в зал, чтобы сбросить пар путем избиения ни в чем не повинной груши. С рефлексами у него все в порядке, удар поставлен, так что зря этот незнакомец так опрометчиво начал потасовку. Особенно рядом с офисным зданием – к нам уже мчалась охрана.

Но впереди охраны была я.

Подскочила к ним, не помня себя от страха, и как заорала тем самым командирским голосом, от которого рабочие на стройке вытягивались по стойке смирно:

— А ну, разошлись живо!

Подействовало. Мордобой остановился. Для верности я оттолкнула кипящего Прохорова подальше и встала у него на пути, не позволяя снова ринуться в бой.

— Таня, — прорычал он, но я не сдвинулась с места. Не потому, что боялась, что ему наваляют. Нет. Скорее наоборот.

— Что вы себе позволяете? — спросила у запыхавшегося мужика, вытирающего кровь с разбитых губ. Если честно, то ему досталось больше.

— Это что он себе позволяет! Урод зажравшийся!

Я судорожно пыталась сообразить, что не так. Кто это такой, и в чем причины такой агрессии. В памяти ноль – мне определенно никогда прежде не доводилось встречать этого типа. Даже если Глеб с ним что-то не поделил, то мне об этом было не известно.

Я бросила вопросительный взгляд на мужа, но тот лишь нервно дернул плечом, выражая таким образом недоумение.

— И все-таки я хочу получить объяснения.

— А вы, собственно говоря, кто? — отчеканил мужик.

— Жена.

— Ах… жена, — его глаза недобро блеснули, — ну раз так, то у меня для вас плохие новости.

А можно не надо, пожалуйста? Я еще после прошлых новостей до конца не оправилась и с трудом прихожу в себя. Боюсь, новых мне не пережить.

— Вы в курсе, что этот… козел, — брезгливый кивок на моего мужа, — вам изменяет?

Что? Опять?!

Я почувствовала, как Глеб за моей спиной подобрался и сделал шаг вперед, но я снова преградила ему путь.

— Уточните, пожалуйста, что вы имеете в виду.

— Он пудрит мозги молоденьким девочкам, использует их, а потом, удовлетворив свою похоть, выкидывает!

Сзади раздалось рычание.

И снова я сделала шаг, не позволяя Прохорову обойти меня.

— А вы…

— Я отец! И если он думал, что ему просто так сойдет с рук то, что он сделал с моей девочкой…

И тут я поняла, о какой девочке речь. Проследила за его мимолетным взглядом куда-то за спину и увидела бледную Ольгу, которую обнимала какая-то взволнованная женщина. Наверное, мать.

Да вашу ж…

Белобрысая выглядела как бедное, забитое, измученное нечто. Не накрашенная, с хвостиком на голове, в скромной одежде. Прямо забитая мышь-библиотекарша. Куда только делась самоуверенная курва, жаждущая пристроить сою жопу в жизни за счет чужого мужика.

Не уймется никак, сучка. Не получилось нахрапом, решила зайти с другой стороны и натравить на нас своего бешеного папашу.

Хотя почему бешеного? Обычный папаша, который встал на защиту своей бедной, несчастной дочери, вероломно обманутой и использованной взрослым богатым мужиком. Я представляла, что она наговорила своим родителям, и только диву давалась изобретательности молодого поколения. Их бы энергию и фантазию да в мирное русло – цены бы не было. Но увы, некоторые выбирают другой путь – ждут всего готового и за чужой счет. И плевать они хотели на то, что при этом с хрустом ломаются чужие жизни.

Что ж…

Пришла моя очередь ломать.

— Я предлагаю не устраивать балаган у всех на виду и подняться к нам в офис, — по-деловому сдержанно предложила я.

— А нам нечего скрывать! — возразил мужик. — Пусть все знают, что он из себя представляет!

Глеб уже тоже понял, о ком речь, и я буквально чувствовала спиной, как он закипает.

Я едва заметно пошевелила пальцами, показывая мужу наш тайный знак, который использовали на переговорах. Мне сейчас нужен не бык, способный рогами стену снести, а партнер с холодной головой.

Надо добивать эту дрянь, и нервы с криками тут не лучшие помощники.

Прохоров заметил мой жест, кое-как запихал свою ярость подальше и совсем другим тоном произнес:

— Если вы настроены на серьезный разговор, а не на петушиные бои, то вам лучше послушать мою жену. Поднимемся в офис и все обсудим.