Барракуда - Лунина Татьяна

— Алло.

— Привет, сестренка, это я!

— Мишка, ты вытащил меня из постели, я уже спала.

— Не вешай лапшу на моих скакунов. Я названиваю весь вечер, через каждые полчаса — никого. А где ты, кстати, была?

— Шалопаев, ты наглеешь!

— Не ершись, мне очень нужно с тобой поговорить.

— Завтра.

— Сегодня.

— У тебя совесть есть?

— А что это?

— Послушай, мне вставать в семь утра.

— Если б ты меня позвала, я бросил бы все. Вообще, не ел бы, не пил и не спал, чтобы только выслушать любимую сестренку.

«Сестренка» обреченно вздохнула.

— Подъезжай, черт с тобой.

— А я уже здесь, внизу, звоню из телефона-автомата у подъезда.

Тогда поднимайся и не трать время на пустую болтовню.

Через пару минут на пороге возник Шалопаев с огромным пакетом, который прижимал к себе подбородком и обеими руками.

— А это что?

— Закусон.

— Мишка, ты хочешь, чтобы я в дверь не влезала? Перестань, наконец, откармливать меня, как свинью!

— Ты — рыбка моя золотая, а я на сегодня — твой старичок. Никаких свиней тут и рядом не стояло.

— Чай будешь, старик?

— Пару глотков хлебну, — Михаил был явно не в своей тарелке. Вздыхал, ерзал на стуле, как на раскаленной сковородке, внимательно изучал потолок и чаинки в чашке.

— Ну?

— Что?

— Сейчас вышвырну, если будешь тянуть, — строго пообещала хозяйка.

— Крись, я хочу пригласить тебя на торжественный прием, там будет сплошной крупняк.

— Опять?

— Лапуся…

— Ненавижу это слово, никогда меня так не называй!

— Не буду, — покладисто кивнул Мишка. — Я понимаю, в какое дерьмо тебя тогда втянул, но кто же знал, что дело так повернется? Этот козел нарушил все законы, я сам оборзел и…

— Заткнись, а?

Он, молча, достал из внутреннего кармана пиджака конверт и положил на стол.

— Что это?

— Посмотри.

Кристина вытащила из плоского длинного конверта глянцевый белый буклет с золотыми тиснеными буквами приглашения, в котором госпожу Кристину Дмитриевну Окалину почтительно просили явиться в Центр международной торговли на торжественный прием по случаю создания Фонда содействия перестройке. Ее надеялся лицезреть сам президент очередной новоиспеченной кормушки, какой-то Осинский Е.Е.

— Впечатляет, но с какой стати мне туда переться? Я этого Осинского не видела, не знаю и, если честно, знать не хочу.

— Глупенькая ты, Криська! — «умник» потянулся к сигарете. — Осинского скоро узнает вся страна, а может, и мир. Быть в числе первых — не так уж плохо.

— Кому как.

— Там будут не простые сливки — взбитые.

— Неужели? И кто же их взбивал?

— Время, сестренка, — серьезно ответил Мишка. — И мы будем последними идиотами, если не ухватимся за эту мешалку.

— Миксер.

— Что?

— Сливки взбиваются миксером, — улыбнулась Кристина.

— Послушай, Криська, без дураков, это не туфта. Там будут многие из тех, кого ваше Останкино в задницу целует, а народ вместо соски сосет и млеет. Политики, деловые люди, известные актеры, ваших тоже несколько штук подтянется. А чем ты хуже? Да ты даже со своим Ордынцевым не была на таких сходняках, прости, приемах, — спохватился Шалопаев. — Ты же телевизионщица, журналистка, неужели тебе не интересно покрутиться среди тех, о ком говорит сейчас весь мир? Познакомиться, побазарить, пригласить в свою передачу, — проклятый Мишка наступил на любимую мозоль. Она представила, какой бомбой может оказаться интервью с кем-нибудь из этих людей — вот тогда уж точно эфир будет ее. Кто станет резать курицу, которая несет золотые яйца? — А как, ты думаешь, ваш брат становится известным? Только через чужую славу, — добил чертов «психолог».

«Госпожа» из буклета напустила на себя равнодушный вид.

— Хорошо, я пойду с тобой на этот прием, хотя совершенно непонятно, зачем это нужно.

Рыжий довольно вздохнул и просветил.

— Не со мной.

— Не поняла?

— Таким, как я, туда пока ход заказан, — признался будущий миллионер, — ты идешь с Анатолем.

— Нет.

— Да. Послушай, сестренка, Щука — отличный парень, у него есть шик, он уверенно двигает вверх, и он, между прочим, выручил тебя, — бесстыдно намекнул на черную неблагодарность Мишка.

— Почему именно я?

— Ты — проверенный друг и клевая девчонка, с тобой нигде не стыдно показаться.

Довод, конечно, спорный, но спорить явно бесполезно.

— Ладно, — вздохнула «клевая», — черт с вами!

— Умница, я знал, что ты не подведешь! На этот раз, сестренка, все будет тип-топ, точно не пожалеешь. Только я тебя очень прошу, потерпи еще минутку, сейчас, — и выскочил, как ошпаренный, за порог.

Только вымыла чашку — снова звонок. «Братец», видно, решил ее сегодня доконать. Чертыхаясь, хозяйка распахнула дверь. В прихожую ввалился Михаил.

— Вот, — плюхнул пару фирменных пакетов на тумбочку у вешалки.

— А это еще что?

— Прикид, без него, Криська, никак нельзя. Сам подбирал. В восемь за тобой заедет Анатоль, постарайся быть готовой.

— Шалопаев, — но договорить не успела, ушастого нахала и след простыл. Кристина вздохнула и полезла в пакеты. В одном — коробка с черными замшевыми туфлями на шпильке, в другом — роскошное вечернее платье, тяжелый антрацитовый шелк с узкими серебристыми бретельками. Бывший фарцовщик знал толк в вещах. — Черт ушастый! — улыбнулась «сестренка» и направилась к зеркалу.

Понедельник, как ни странно, принес удачу. Ее вызвал с утра Талалаев. Лев Осипович порасспрашивал о жизни, о планах на будущее и заявил.

— Мне нравится, как ты работаешь, Кристина. Сейчас обещать ничего не могу, но через месяц освобождается ставка спецкора. Считай, она твоя.

Как не бросилась на шею главреду — сама не знает. Потом позвонила Оля, попили кофейку, покурили. Фантазия второго режиссера распалилась, и неуемная Хлопушина уже видела Кристину под венцом с художником. Или доктором. Пророчить точнее Ольга не решилась.

— Они оба на тебя запали, но кто больше — сказать не берусь.

В семь была дома, без пяти восемь в длинном вечернем платье допивала кофе. Ровно в восемь раздался дверной звонок.

— Добрый вечер! — на пороге стоял Щукин, одетый в роскошный темно-синий костюм. От него веяло спокойной уверенностью и дорогим парфюмом. Этот денди доставал ей примерно до бровей.

— Здравствуйте, я готова, — вежливо доложилась «светская львица».

Анатолий почтительно посторонился, хозяйка закрыла дверь, и они поскрипели на лифте вниз. У подъезда стояла иномарка, за рулем сидел молчаливый хмырь с крепким затылком и в темном костюме. «Как в дорогом катафалке, — подумала почетная пассажирка, — никому не нужная роскошь и гробовая тишина». Щукин открыл заднюю дверцу.

— Прошу, — и львица впрыгнула внутрь.

…Шалопаев не соврал: здесь, действительно, все впечатляло. Скромная телевизионщица и представить себе не могла, какой блеск соседствует сегодня рядом с нищетой. В магазинах в дефиците соль — здесь в избытке балыки, языки и икра, на прилавках убогая продукция фабрики «Заря» — тут сверкающие бриллианты, смокинги и роскошные платья, народ давится за обычными сигаретами, а эти попыхивают дорогими сигарами. Повсюду мелькают знакомые лица: вот этот, известный режиссер, недавно в программе «Время» жег публично партийный билет, а тот, из чиновной верхушки, обещал золотые горы, клялся, что отоваривается в соседнем магазине и ездит, как все, на трамвае.

— Извините, я на минуту отойду, — пробормотал вдруг Щукин и ринулся навстречу гривастому здоровяку в светлом костюме. Завезенный в столицу зачинщиком перестройки, тот рыл теперь яму хгакающему патрону и безудержно рвался к власти. Чтобы приложиться к его вздернутой в приветственном жесте, мелькающей повсюду руке, многие из здешних не то, что спутницу, мать родную оставят.

Госпожа Окалина себя не узнавала. С одной стороны, блеск, мишура, сладкие улыбки, самодовольные лица раздражали и наводили тоску. С другой, очень хотелось быть одной из них. Так же небрежно сверкать бриллиантами, уверенно останавливать официанта с подносом, привычно трескать икру и лениво оглядываться, изредка кому-нибудь кивая. Хотелось денег, популярности, власти, без которых не жизнь, а унылый счет дней от аванса до зарплаты.