Джудит Росснер - Стремглав к обрыву
– Слушай, Руфь, тебе сейчас лучше помолчать. Не говори больше ничего. Потом расскажешь.
– Не уходи.
– Не уйду, если ты замолчишь. – Он укрыл меня… – Закрой глаза и постарайся ни о чем не думать. – Я повернулась на бок и закрыла глаза. – Все будет хорошо. Только постарайся сейчас ни о чем не думать, – тихо сказал он и выключил свет.
Он еще что-то негромко говорил, словно усыпляя меня. Я несколько раз открывала глаза, чтобы посмотреть, здесь ли он. Потом уснула. Мне снилось, что я поднимаюсь к заснеженной вершине огромной горы, но как только сажусь в подъемник, он превращается в колесо. Я белка в колесе. Отчаянно перебираю лапками, чтобы оказаться наверху, но не понимаю, двигаюсь ли вообще, потому что времена года вокруг постоянно меняются. На пути мне все время попадается дерево; оно то сверкает пышной золотой кроной, то шелестит зелеными листьями, то ветки голые и дрожат на холодном ветру, то покрыты снегом. Я не знаю, это одно и то же дерево или разные. Хочу посмотреть, насколько продвинулась, и оглядываюсь; колесо накреняется, и я чуть не падаю. «Дурацкое колесо, – сердито повторяю я. – Дурацкое старое колесо». Наконец мне удается убедить себя, что раз пейзаж меняется, то я все-таки не бегу на месте; но тут я теряю равновесие и падаю вниз-вниз-вниз по склону, слыша за собой чей-то грубый хохот. И просыпаюсь в полной темноте. «Пейзаж не менялся, – успеваю сообразить я той частью сознания, которая еще спит. – Менялись колеса». Я включила свет и осмотрела комнату. Ничего не изменилось, только Дэвид ушел. В моем затуманенном сознании вспыхнула искра насмешливой жалости к себе, когда я вспомнила, что он обещал охранять мой сон. Я опустила голову на подушку.
Комната не изменилась, изменился Дэвид.
Свернулась под одеялом в комочек.
При чем тут Дэвид, это же сон. Сон тоже ни при чем, виновата кровать, просто чужая…
Я проснулась и сразу поняла, что спала слишком долго. Фернет не преминула указать мне на это, несколько раз повторив, что все давно позавтракали и ушли. Я старалась не смотреть на часы. Чтобы не думать, начались ли похороны или, наоборот, уже закончились. Наверное, если бы отец позвонил мне до окончания похорон, я простила бы его. Не по доброте, просто потому, что мне это было нужно самой. Я проснулась все с тем же жутким чувством нереальности происходящего: мне казалось, мои глаза – это маленькие окошечки, сквозь которые я рассматриваю меняющиеся картинки в калейдоскопе и одновременно нахожусь там, за стеклом.
Я взяла газету. Миссис Штамм оставила на столе в столовой «Таймс», и я прочла ее, чтобы удостовериться, что мир существует, хотя я и утратила в нем предназначенное мне место. Просмотрела раздел «Сдается», прикидывая, где лучше снять комнату. Я предполагала найти что-нибудь недалеко от Хантера или конторы Арлу, чтобы сэкономить время и деньги на транспорт. И Дэвиду было бы удобно туда добираться. Чем чаще мы сможем видеться, тем легче мне будет пережить следующие несколько месяцев. Беглого взгляда на цены оказалось достаточно, чтобы отказаться от мысли найти жилье в этом районе; зато я выяснила, что большинство недорогих комнат сдается в районе Колумбийского университета, значит, Дэвид сможет там часто меня навещать. Я выписала несколько адресов и захватила список с собой в комнату.
Я привела комнату в порядок, достала из коробки юбку и свитер. Попросила Фернет дать мне утюг и доску и принялась гладить юбку. В дверь постучал Борис. Я обрадовалась, подбежала к нему, обняла. Он покраснел от удовольствия.
– Рада тебя видеть. Я скучала.
– Я не знал. Папа сказал, что пойдет со мной на каток, а вы еще спали, и он сказал, может, вас лучше не беспокоить, и вообще…
– Эй, – мягко сказала я, – не волнуйся так. Я только сказала, что рада тебя видеть.
Сидя на кровати, он наблюдал за мной.
– Руфь, я сожалею, что… ну, что нам нельзя пойти, и все такое.
Второй раз он заговорил о смерти Мартина. Оба раза серьезно и с болью за меня. И так просто. Мне захотелось посадить его на колени и покачать, как ребенка.
– Я тебя очень люблю. Он вспыхнул.
– На месте Дэвида, – начал он дрожащим голосом, – я обязательно добился бы, чтобы ваш отец разрешил вам прийти. Он же не имеет права запрещать.
– Я не знаю, имеет или нет. Но тут все сложнее. Представь, я бы пошла, а он выгнал бы меня? Или устроил бы скандал? Это было бы еще хуже.
Он подумал немного и решительно заявил:
– Если бы я был с ним знаком, я бы его терпеть не мог.
Я улыбнулась. И словно увидела свою улыбку со стороны. И удивилась, что вижу ее со стороны. Странности продолжали меня преследовать.
– Что ж, спасибо, – заметила я.
– А вы его ненавидите?
– Пожалуй.
– Пусть он только попробует обидеть вас. Когда я вырасту…
– Борис, давай не будем об этом. Мне трудно сейчас о нем говорить, – добавила я, увидев, что он обиделся.
– Извините.
– Не за что. Ты не сделал ничего плохого.
Он не мог успокоиться, и я спросила:
– У вас с папой были какие-нибудь планы на вечер?
– Ну…
– Пойдем в кино?
Он просиял:
– Конечно! А куда?
– Выбери сам. Я закончу гладить, а ты пока посмотри газету.
Мы пошли втроем: Борис, его отец и я. После кино мы съели по мороженому и, несмотря на холод, пешком дошли до дома. По дороге почти не разговаривали, но, глядя на голые деревья на фоне холодного серого неба, я призналась Уолтеру, что со мной происходит что-то странное. Все вокруг кажется нереальным. Он невнятно пробормотал что-то утешительное в ответ, и дальше мы шли молча.
Тея уже ждала меня в библиотеке, очень элегантная в черном платье, которое эффектно оттеняло ее правильные черты. Она сидела на красном кожаном стуле. Уолтер Штамм сразу же ушел в свою комнату, Борис тоже направился к себе, но я окликнула его и, войдя в библиотеку, познакомила с Теей. Смущаясь, они пожали друг другу руки. Я заметила, что глаза у нее красные, припухшие от слез. Она ждала, когда Борис уйдет, но я не хотела его отпускать.
– Наверное, мне пора делать уроки, – сказал он.
– Нет, останься, – ответила я. – Ты ведь не против, Тея?
– Конечно нет. Если тебе так хочется. – Похоже, она снова собиралась заплакать.
Борис сел на диван лицом к ней; я собиралась сесть рядом с ним, но передумала. Диван стоял слишком близко – слишком близко от ее заплаканных глаз. Я обошла его сзади и закурила. Борис повернулся боком, и я чувствовала, что они оба пристально смотрят на меня.
– Ну, давай, – сказала я Tee, – давай рассказывай. Попробуй меня разжалобить. Чтобы я зарыдала.
– О Руфь. – Сдавленный шепот Теи.
Я воздела руки к небесам и, миновав большой письменный стол, подошла к окну.
