Хирург Коновалов (СИ) - Волкова Дарья

– И палец? – отираю щеки и поднимаю лицо. Вот теперь лицо самого любимого и самого вредного на свете человека видно четко. Между его бровей залегает морщина.

– Палец? На ноге? – вытаскивает из-под одеяла мою ногу, внимательно разглядывает. – Все в порядке у тебя с пальцами. Я хорошо все сделал. Симпатичный лак, кстати.

– Твой палец. На руке. Безымянный.

Наклоняет голову.

– А, это… Согласен.

– На что ты согласен?

– Ну, ты же мне только что предложение сделала? Я согласен.

Самое неожиданное, что в голове вдруг мелькает рудиментарно образ балонника. Какого человека я выбрала, а?

– Эй, вообще-то это ты мне должен был предложение делать!

– Ничего не знаю, ты Ласточка, я Дюймовочка, неси меня в прекрасную страну семейной жизни.

Ничего не могу поделать, все-таки смеюсь.

– Ты чокнутый.

– Кто бы говорил.

– Сделай мне предложение! Как положено.

– Я не делаю предложений. Я ставлю перед фактом. Ты – моя жена. И вся клиника в ближайшие месяцы будет обсасывать факт того, какая ты коварная и как смогла захомутать самого перспективного холостяка клиники.

Перестаю улыбаться. Вадим тоже смотрит серьезно.

– Но ведь это не так, – шепчу.

– Конечно, не так, – отвечает Вадим серьезно. – Но мы никому не скажем правды. Как я безумно, до одури тебя люблю.

И я так же безумно, до одури счастлива.

***

В какой-то старой песне поется: «Если счастлив сам – счастьем поделись с другим».

Именно этим я и занимаюсь. Я нагло и беспардонно счастлива, и только тем и занята, что осчастливливаю окружающих. С утра уже осчастливила Бурова, забрав заявление. Он буркнул только: «Я так и знал». Кир чуть ли не лезгинку сплясал от радости, а Женька одарила меня самой вкусной шоколадкой за хорошее поведение.

И вот я сижу у себя в кабинете, пью кофе с самой вкусной шоколадкой и вспоминаю самые счастливые два дня в моей жизни. Может, еще будут и покруче, но пока эти – самые-самые.

Два дня любви, смеха, секса.

В перерывах Вадим что-то делал по дому, утверждая, что следующим летом мы сюда приедем вчетвером. Так и сказал – вчетвером. Я сначала офигела, а потом выяснилось, что имелись в виду еще его мама и ее кот. Вадим утверждал, что теперь самое сложное – получить одобрение кота. Потому что его мама, оказывается, меня уже заочно любит, а вот Беляш – другое дело, он товарищ серьезный, на него хлопаньем ресниц впечатление не произведешь. Я уже заранее настраиваю себя на собеседование с котом. Вадим выдал мне инсайдерскую информацию, что вопрос можно решить с помощью креветок.

Как много вообще вместили в себя эти два дня в доме деда Вадима. Мы даже успели поскандалить по поводу моих противозачаточных. Вадим увидел у меня какие-то неопознанные таблетки, изъял, изучил и попытался выбросить.

Скандалить мы вышли на крыльцо, потому что дом, в котором нельзя говорить, был переименован в дом, в котором нельзя спорить. А мы спорили. Я – из принципа. Вадим… Не знаю, почему. В конце концов, Вадим сделала вид, что уступил, а я пообещала подумать. Но почему-то, несмотря на спор, мне хотелось счастливо улыбаться. Потому что я знала, что в принципе мы оба хотим одного и того же. И это было прекрасно.

Как и близость. Правило «не спорить» в постели работало безотказно. Мы позволяли друг другу все. А когда, совсем поздним субботним вечером, утомленные и довольные, мы лежали в постели, обнявшись, Вадим шептал мне такие слова, что даже я не выдержала.

– Ты же обещал, что не будешь говорить это часто, – у меня от его нежностей хриплым шепотом комок в горле.

– Ты меня заразила. Это, похоже, передается воздушно-капельным путем. Или половым.

– Я заразила?

– Ну а кто еще?

– Не хочешь выйти голым на крыльцо и покричать?

– Это мысль.

И в самом деле собирается встать. Я со смехом прижимаю руку к его груди.

– Эй, я-то не умею ставить уколы! Хочешь орать – ори тут.

Оказывается, Вадима бесполезно брать на «слабо». От его крика я чуть не глохну, захлопываю ему рот, и он уже в ладонь шепчет мне такие желанные слова, которые, как выяснилось, передаются половым путем.

А в воскресенье утром, за завтраком, спор по другому поводу затух, не успев разгореться. Я уже традиционно любуюсь руками Вадима, когда он делает нам бутерброды. И подначиваю его тем, что на его безымянном пальце – который теперь мой, Вадим сам так сказал! – будет шикарно смотреться обручальное кольцо.

– Я не буду носить обручальное кольцо.

Я даже замираю от такого заявления. Эй, это вообще-то мой ливер. Весь! И чтобы все знали, что он мой, надо носить кольцо!

– Выдохни, сейчас лопнешь, – Вадим протягивает мне бутерброд. Касается ладонью моей щеки, но я сердито мотаю головой. Кольцо, Вадим, кольцо! Какого черта?! – Не сердись. У меня профдеформация. Ничего не могу терпеть на руках. Не ношу часов. Тем более, в жизни никогда не носил колец. А даже перчатки не ношу зимой, так, в карманы – и все. Мне надо, чтобы руки были всегда… готовы. Хотя понимаю, что это никому не надо, но… Я у тебя чокнутый, помнишь?

Улыбаюсь растерянно. Я вообще не ждала такого ответа. А Вадим продолжает:

– Давай, я, как Фродо Бэггинс, буду носить кольцо на цепочке на шее, – я молчу, все еще переваривая. – Ин, я в ЗАГСе кольцо надену. И куда-то на мероприятия. К твоим родителям там, еще куда-то… Хочешь, в портмоне всегда буду носить и надевать, если надо. Ин…

Отмираю.

– Можешь вообще не носить.

– Эй… Обиделась?

– Вообще нет. Понимаю, – и правда, понимаю. Я, наверное, специально создана, чтобы его понимать. Как и он – меня.

Вадим молча берет мою руку, целует в центр ладони, прижимает к своей щеке, трется, как кот.

Такое вот оно, счастье.

Резко моргаю от того, что дверь кабинета открывается без стука. Влетает бледный всклокоченный Кир. Если бы с таким видом кто-то залетел в кабинет к Вадиму, то дело труба. А у нас что?!

– Что случилось?

– А вы не в курсе? – выпаливает, кивая но мой ноут. Я разворачиваюсь. А там все пестрит системными сообщениями. Тут же трезвонит телефон. Мигает и снова загорается свет.

Я перевожу взгляд на Кирилла. Разводит руками.

– Инна, все упало.

Через полчаса, в течение которых я бесконечно говорю по телефону, параллельно перемещаясь в подвальные помещения, где все наше добро, выясняется, что упало не все. Со мной Арсений Романович, который нудит и причитает, Офицеров, у которого телефон тоже не отлипает от уха.

Самое главное, что запустились резервные генераторы, и работает все медицинское оборудование. Но вся информационная инфраструктура отвалилась. Опускаем одновременно с Офицеровым телефоны.

– Ты думаешь о том же, о чем я?

О чем он может думать? Я думаю о том, что нам сейчас край надо переключиться на запасной сетевой контур. Он есть, но доделан не до конца. Но ручками, ручками сейчас в моменте все можно быстро допилить. Я на это надеюсь. И жду Арсения, чтобы попасть в одно хитрое место, куда доступа у меня нет. А он все не идет.

– А ты о чем?

– Пробиваю пока. Не мог ли этот… Славик обиженный… напакостить?

Я даже зависаю. Да ну. Кузнецов? Я о нем уже и думать забыла. Да и не мог он уронить всю нашу огромную инфраструктуру. Кишка тонка.

– Никакой это не Славик, – слышится запыхавшийся голос. Оборачиваемся. Кирыч стоит, придерживаясь одной рукой за стену, другой за бок. – Это Вася.

– Какой Вася?! – выпаливаем мы с Офицеровым.

– Экскаваторщик. Стойка рядом. За один заход перебил все кабели, какие только смог.

Офицеров облегченно выдыхает. Но мне от сообщения Кира легче не становится, совсем. В коридоре появляется Арсений с двумя сотрудниками, стремянкой и чемоданом с инструментами.

***

Свет в операционной мигает, потом снова загорается ровно. Я замираю, держа руки на весу. Поверх маски переглядываюсь с ассистентом, медсестрой, анестезиологом. Мы замираем все четверо на несколько секунд. Но в операционной, после краткого мигания света, все остается как обычно.