Мари Луизе Фишер - Поздняя любовь
— Доната, выходи за меня!
Она молча покачала головой и прижала два пальца к его губам.
Лицо Себастиана выразило отвращение.
— Ты сам не знаешь, что говоришь. Если это произойдет, я добьюсь лишения тебя гражданских прав и взятия под опеку. — Он повернулся к двери. — Изумительный был вечер, — произнес он тоном горькой иронии. — Но теперь прошу меня простить.
Когда Тобиас поспешил к нему, Себастиан добавил:
— Не утруждай себя, выход я найду и сам. — Взгляд, брошенный им на брата, был полон презрения.
— Мне что-то нехорошо, — промолвил Тобиас.
— Слишком много переживаний. — Доната начала собирать посуду. — Тебе лучше всего подняться наверх и прилечь.
— Но ведь ты ко мне придешь?
— Конечно. Как только ты чуточку отдохнешь. Уходя, он поцеловал Донату.
Сильвия закурила очередную сигарету.
— Его брат кажется мне разумным человеком, — заявила она.
Доната сняла чайник с маленькой плитки и выключила нагрев.
— Он предвидит все те несчастья, которые свалятся на вас обоих, — продолжала Сильвия.
По-прежнему не говоря ни слова, Доната отнесла использованную посуду на подъемник[8].
— Вам обоим не поздоровится.
— Ну и пусть, — бросила, наконец, Доната.
— Это как же прикажешь понимать?
— А какая любовная история имеет благополучный конец? Разве что в романах. Может, твоя кончилась хорошо? Или, может, Христиан и Крошка Сильви уже обрели свое счастье? Я полагаю, надо быть благодарной судьбе, если вообще любовь не обошла тебя стороной. А что будет после, это ведь не имеет значения.
Доктор выписал Тобиасу больничный лист еще на неделю и рекомендовал ему пока что щадить себя. Тобиасу же это было вовсе ни к чему. Он горел желанием выйти на работу. Утром он встал, чтобы составить Донате компанию за завтраком, а потом пошел помогать господину Ковальски по дому и в саду. В этот момент он чувствовал себя в отличной форме и делал вид, что готов хоть деревья рвать с корнем. Однако уже через несколько часов его охватила усталость, и сразу после обеда он почувствовал потребность прилечь. Он не хотел признаваться в своей слабости Донате, но она все узнала от экономки. Знала она и то, что, как только он окончательно поправится, ничто не заставит его отказаться от выхода на работу.
Наконец, утром в пятницу, он заявил:
— Ну, хватит сачковать! Сегодня я еду с тобой в офис.
Она взглянула на него и решила, что он достаточно здоров, чтобы начать с ним давно назревший разговор. Но сначала она все же сделала попытку избежать этого.
— Сегодня? В пятницу? Какой смысл?
— Смысл есть, — возразил он. — Мне представляется очень даже разумным начинать с короткого рабочего дня. Тогда в выходные дни у меня снова будет возможность отдохнуть.
Теперь у Донаты уже не было возможности откладывать неотвратимое. Наступил момент для серьезного разговора.
— Я не уверена, — осторожно начала она, — что тебе вообще следует вновь приниматься за работу.
Он не понял.
— Ты, видимо, шутишь?
— До меня дошли слухи (только, пожалуйста, не теряй спокойствия, дорогой, причин для волнений нет), что в офисе про нас разносят сплетни. Его синие глаза потемнели.
— Кто это сказал?
Она не отвела глаз.
— Штольце.
— Ну, и что теперь?
— Он считает, что это отравляет производственную атмосферу.
— Это свинство!
— Я ему ответила то же самое, но чем дольше думаю о нашем случае…
Тобиас вскочил.
— Этот закоренелый бюрократ! Как это ты позволяешь ему читать тебе мораль?
— Я уже сказала, что долго думала об этом и пришла к выводу, что не так уж он и неправ. Сядь, пожалуйста, на место! Играть в дикаря, ей-богу, смысла не имеет.
Он продолжал стоять.
— Но мы ведь при всех вели себя прилично: ну, обменяемся легким поцелуем, ну, пройдемся под ручку и все такое прочее, а больше-то ничего.
— Конечно, прилично. Никто тебя в неприличии и не упрекает. Но все же заметили.
— А если и так? — Тобиас медленно опустился на стул. — Ты ведь в своей фирме хозяйка и можешь вести себя, как душе угодно.
— С моей стороны было бы как раз довольно глупо создавать беспокойную обстановку в собственной фирме, разве не так?
— Но всем прочим наши отношения, может быть, совершенно безразличны. Да ведь так оно и есть.
— Говорят, Вильгельмина теряет голову от ревности.
— Вильгельмина? Я никогда не давал ей никаких поводов для этого.
— Но все же флиртовал с ней?
— Как с любой девушкой. Что тут особенного?
Доната закурила сигарету.
— А ты действительно флиртуешь со всеми подряд?
— Разумеется. Хорошенькие этого ожидают, а менее привлекательные тем более рады. Это же совершенно невинное занятие.
— Видимо, Вильгельмина все же тебя неправильно поняла.
— Значит, она — глупышка.
— Возможно.
Он тоже взял сигарету, что делал редко, и показался ей невероятно молодым, когда начал неумело пускать дым.
— Собственно, с какой стати мы ссоримся из-за Вильгельмины?
Хотя разговор был достаточно серьезным, она невольно рассмеялась.
— Во-первых, мы вовсе не ссоримся, а, во-вторых, не в Вильгельмине дело. Она всего лишь добровольная практикантка, с нею даже не подписывался договор о приеме на работу. Я в любое время могу ее уволить.
— Почему же ты этого не делаешь?
— Потому что толку от этого не было бы ни для кого. Штольце-то обеспокоен связью между нами.
— У него разве есть на это право?
— К сожалению, да. Он в фирме с самого ее основания, отвечает за все фирменные дела…
— Это и я мог бы, — прервал он.
— У тебя нет такого опыта.
— Зато я мыслю по-современному и знаю, какова ныне обстановка со спросом на строительные работы. А он уже покрылся плесенью с ног до головы.
— У него в фирме деньги.
Тобиас наморщил лоб.
— Без которых ты обойтись не можешь?
— Не совсем так. В крайнем случае я могла бы получить ипотечный заем под мой дом. Или даже просто продать его.
Он снова вскочил.
— Твой замечательный дом? — с ужасом вскрикнул он.
Она придавила сигарету.
— До этого еще не дошло, Тобиас, — успокоила она его. — Возможно, что никогда и не дойдет. Я об этом упомянула только потому, что, как мне кажется, надо рассмотреть все аспекты дела. Факт таков: либо ты отказываешься от своего места в фирме, либо Штольце уходит из нее вместе со своими деньгами. Он поставил передо мной вопрос именно так.
Тобиас молча отошел к окну-панораме. Она последовала за ним и посмотрела на сад, который уже выглядел почти как зимой. Деревья и кусты оголились, и лишь деревянный настил террасы мерцал своими теплыми красноватыми тонами. Вода бассейна купальщиков уже не привлекала.
