Кристина Щукинская - Лабиринты
- Пойдем, ты дрожишь, замерзла. - Костя приобнял Ксению, и она направились в подъезд.
Ксения с трудом преодолела узкие ступени, чувствуя, как с каждым шагом ноги становятся непослушными. Ее лихорадило, голова кружилась, и единственное, чего хотелось девушке - забыться, провалиться в яму, где нет ничего и никого.
- На тебе куртка Вадика? Откуда? - спросил актер, открывая дверь квартиры.
- Андрей... Я забыла ему вернуть.
- Ничего, перебьется. Оставь себе. Пусть будет памятью.
- Памяти у меня и так много. Кому бы отдать половину, - вздохнула Ксения, борясь с решившими пролиться градом слезами.
Меркулов распахнул дверь квартиры, приглашая войти ее первой. Девушка робко ступила за порог, подождала, когда мужчина затворит за собой дверь. Их окутал полумрак прихожей. В комнатах не горел свет, лишь свет фонаря падал пятном на пол в гостиной, видневшейся из дверного проема. Тикали часы, и у Ксении вновь сжалось сердце от непрошеных воспоминаний, которые так и норовили в очередной раз подсунуть картинку из прошлого, дать испробовать на вкус новый глоток тоски и муки.
Костя зажег свет в прихожей и гостиной, Ксения поморщилась, пытаясь совладать с собой; глаза болели, в висках ломило. Меркулов аккуратно снял с ее плеч куртку. На мгновение показалось, что ее лишили кожи, убрали тот кокон, который надежно укрывал от внешнего мира, способного раздавить жестокостью, несправедливостью, ужасной правдой. Ксения хотела было дернуться, попросить вернуть назад вещь, из которой уже ушел неповторимый запах Вадима, но которая была ярким напоминанием о нем, о том, что Метлицкий был, жил, дышал.
У девушки закружилась голова, она коснулась рукой плеча Кости, а он внезапно подхватил ее на руки, не слушая слабых и неуверенных протестов. Меркулов зашел в гостиную, уложил Ксению на диван, сам присел рядом.
Она даже не пыталась рассматривать интерьер квартиры, в которой оказалась впервые. Из всего непростого убранства помещения ее внимание привлекла всего одна незначительная вещица - на стене висела черно-белая фотография, с которой улыбался Вадим, а рядом с ним застыл Костя, приобняв друга за плечо.
Таким Метлицкого Ксения никогда не видела. И дело было не в том, что на снимке он был гораздо моложе, чем когда они познакомились, моложе, того возраста, в котором остался навсегда...
На фотографии Вадим улыбался открыто, всем ветрам на зло, он был настоящий, живой, как будто еще не было той злой силы, выпившей его душу до дна, забравшей неистовую любовь ко всему сущему, подменив его истинные чувства на суррогат из ленивого интереса к происходящему и отголосков кипучей энергии, которая виднелась в его глазах.
Ксения перевела взгляд на Костю. Светлая челка, обычно разделенная на два пробора, падала на лоб, в серо-голубых глазах подстреленной птицей билось то же горе, неизбывная тоска, которую испытывала она. Меркулов попытался ободряюще улыбнуться, но вместо этого уголки его красивых и четко очерченных губ мелко дрогнули, а девушка заметила, что щеки мужчины украшены щетиной пшеничного оттенка.
Этот образ человека растерянного и сломленного внезапной смертью лучшего друга резко контрастировал с тем Костей, который и в жизни стремился быть франтом и героем-любовником, стараясь не выходить из выбранного им когда-то амплуа.
- Ксюша, когда ты ела в последний раз? - заботливо спросил Меркулов.
- Не помню. Да я и не хочу. Ничего не хочу, - равнодушно обронила Ксения.
- Давай, я сейчас что-нибудь принесу, - Костя хотел подняться, но девушка отрицательно помотала головой.
- Не хочу есть, - устало проронила она. - Я ничего не хочу. Просто побудь со мной, не оставляй, иначе я свихнусь. Не верю, до сих пор не верю, - плечи Ксении дрогнули, она хотела задержать слезы, но в носу защипало, и плотину прорвало.
Захлебываясь в рыданиях, Ксения прижалась к Косте, пытаясь уцепиться за него, почувствовать хоть какой-то ориентир, указывающий направление, в котором ей предстоит двигаться дальше.
Меркулов нежно перебирал волосы, затем его теплые пальцы принялись стирать блестящие дорожки со щек, а губы переместились к виску. Ксения почувствовала его дыхание, и то, как близко губы Кости находятся от ее лица, как щетина колет нежную кожу. Она не перестала плакать, но замерла, не в силах понять, что именно делает друг. Казалось, что между ними появилась преграда, которая должна вот-вот рухнуть, будто кирпичная кладка в ветхом доме. Невесомый поцелуй в уголок глаза, из которого катились крупные слезы, прожег насквозь, ударил током.
- Моя хорошая, когда-нибудь всё пройдет, больно не будет, - прошептал ей на ухо Костя, от дыхания которого Ксению затрясло, сотни электрических импульсов пробежали по позвоночнику. Она попыталась высвободиться, но Меркулов еще теснее сжал ее в своих объятиях.
Ксения замерла, пристально разглядывала мужчину, пытаясь понять, чем же вызвано такое поведение, почему в его глазах застыло еще большая тоска, а лицо на мгновение исказила гримаса, которую она так и не смогла разобрать. Их взгляды встретились.
- Не бойся меня, Ксюша, не надо. Прости, - Костя бережно завел за ухо растрепанные волосы девушки, вновь стер бегущие соленые ручейки со щек. - Я знаю, что с Вадиком мне не тягаться, всегда так было. Не могу смотреть, как ты медленно уходишь вслед за ним.
- Костя, я не понимаю...
Меркулов приложил указательный палец к ее губам. Ксения вздрогнула, судорожно схватив воздух, стремительно покинувший легкие и не хотевший возвращаться назад.
- Всё ты понимаешь, - горько усмехнулся мужчина, убирая палец с губ, и тыльной стороной ладони обвел контур ее лица. - Ксюш, я ни на что не претендую, не требую от тебя. Всегда считал, что мой племянник тебе не пара, но и тогда ничего не ждал, а когда тебя в квартире Вадима увидел, то, как что-то во мне оборвалось, и я внезапно вдруг понял...
Первое, что хотела сделать Ксения - закрыть уши, чтобы не слышать, не осознавать того, что пытается сказать Костя. Она всегда считала его другом, верным, надежным, способным прийти на выручку, умевшего утихомирить вспыльчивого и импульсивного Вадима, а теперь ей сделалось страшно. Эти слова она хотела услышать лишь от одного человека, но он унес их с собой в закат, в могилу. Отделавшись от навязчивого состояния спрятаться от правды, как в детстве, залезая под кровать, Ксения устало посмотрела на Меркулова.
