Развод. Да пошёл ты! (СИ) - Ясенева Софа

— Помогите! — раздаётся крик откуда-то сбоку. Дверь напротив открывается, в проёме — мужчина в майке. — Вызываю ментов!

Женя снова бросается, цепляется за меня с каким-то надрывом, как раненый зверь. Я отвечаю ударом коленом в живот. Он оседает, охает, скребёт пол пальцами.

Гул сирены приближается почти сразу. Через минуту нас разделяют двое в форме. Один резко отдёргивает меня, второй — поднимает Женю.

— Руки за спину! — слышу окрик.

— Он первый начал! — хрипит Женя, утирая кровь с подбородка.

— Да вы оба хороши, — бурчит один из полицейских, закручивая мне руки.

Никто не разбирается, никто не слушает. Всё по отработанному сценарию.

Нас сажают в разные машины и везут в отделение. Улыбка Жени уже давно слетела. И слава богу.

49 Вик

Если быть до конца честным, это далеко не первый мой визит в ментовку. Молодость у меня была бурная — драки, стычки, пара задержаний за хулиганство. Процедуру я знаю почти наизусть: протокол, пара часов в обезьяннике, потом, если без заявлений, отпустят. Но сейчас всё ощущается иначе — слишком много личного замешано.

Сижу на жесткой лавке в тесной камере, прислушиваюсь к шагам в коридоре и ловлю отголоски голосов. Знаю, что Женю определили в другую — так положено, чтобы мы снова не сцепились. И всё равно представляю, как он там сейчас, с опухшим носом, и от этого внутри будто теплее.

Многим ли такое задержание помогает встать на путь истинный? Сомневаюсь. Для таких, как я, это всего лишь неприятная пауза. Но для рафинированных типов вроде Евгения Баренцева, может, станет уроком. Хотя что-то мне подсказывает — он не из тех, кто делает выводы.

Я же рассматриваю это как шанс. Пусть и через решётку, но поговорить. Спокойно, без свидетелей, донести простую мысль: Саша теперь со мной. И за каждое своё слово и действие в её адрес он будет отвечать. Хоть здесь, хоть на свободе.

Когда нас, наконец, распределяют и двери камер захлопываются с гулким лязгом, я встаю, облокачиваюсь на холодные прутья и, повернув голову в сторону, откуда доносится его тяжёлое дыхание, лениво, почти насмешливо произношу:

— Ну что, теперь ты готов меня выслушать? А главное — услышать?

Сначала тишина, потом всё же отвечает:

— Я на тебя заяву накатаю. Посмотрим, как тогда заговоришь. Думаешь, ты тут самый умный?

Я усмехаюсь, качая головой:

— Думаю, тебе пора взглянуть на свои поступки. Ты же считаешь себя мужиком?

— Дурацкий вопрос, — ворчит он.

— Очень даже в тему. Давай по порядку. Ты своей жене изменил?

Пауза. Шорох ткани, будто он ёрзает на лавке.

— Да.

— Едем дальше. С жильём помог?

— С какого перепуга я должен ей помогать? Хотела бы нормально жить — вернулась бы в квартиру, а не строила из себя жертву.

— Значит, нет. Машину отдал?

— Отдал.

— А заяву на угон зачем написал?

Он отводит взгляд, и я слышу, как он глухо цокает языком, жуя губу. Молчу, давая паузе сделать своё дело.

— Недолго она по мне страдала, — выдыхает он наконец. — Пришла, надавила на жалость, мол, добираться сложно, машина бы пригодилась. Я повёлся. А потом? Нашла мужика и каждый день к нему гоняет. Я что, должен был молча это хавать? Нифига подобного.

Мысли вертелись простые: передо мной человек, который всегда будет винить кого угодно, только не себя.

— Ты живёшь с другой женщиной и при этом считаешь, что твоя бывшая должна хранить тебе верность и годами убиваться по тебе?

— Если нет, а уже через месяц у неё новый мужик — это точно не любовь, — усмехается он.

Я прижимаюсь лбом к холодному металлу и, слушая его самодовольный тон, понимаю: не зря расквасил ему нос. Даже с синяками он ведёт себя так, будто мир обязан ему по праву рождения. И если бы Саша осталась с ним, он бы продолжал давить и ломать её, пока не выжег бы всё живое.

— Я тебе так скажу, нормальный мужик никогда своей женщине не будет делать подлянки. Даже если у вас всё разладилось — разойдись по-человечески. Тем более что косяк был на твоей стороне. Иначе чему ты удивляешься?

— Бабы сами сливают в унитаз отношения, — бурчит он, — а потом ещё и жалуются.

— Нет, Женя, — я чуть наклоняюсь ближе к решетке, — это ты так оправдываешь свою трусость и эгоизм.

— А ты самый умный тут, строишь из себя долбаного специалиста по отношениям.

— Я с тобой сейчас разговариваю только потому, что хочу помочь Саше. Если бы не она, я бы с тобой на одном поле нужду справлять не стал.

— Взаимно.

— В общем, советую тебе прислушаться ко мне и перестать Саше портить нервы. Иначе я со своей стороны сделаю ход. Поверь мне, он тебе не понравится.

— Ты мне угрожаешь?

— Предупреждаю. Я не Саша, сопли на кулак мотать не буду. Просто решу вопрос с твоим присутствием в её жизни радикально.

Он шумно выдыхает, и я слышу, как нервно стучит пальцами по металлической спинке лавки.

— И что ты в неё вцепился-то? Понять не могу.

— Это уже не твоё дело.

Наш разговор обрывается, когда в дверном проёме появляется хмурый дежурный. Он медленно проходит вдоль камер, открывает замок, и, остановившись у нас, бросает усталый взгляд:

— Свободны. Если ещё раз попадётесь на драке — будете сидеть пятнадцать суток. Надеюсь, вам хватило впечатлений.

Металл двери холодно лязгает, мы выходим в коридор.Нам выдают обратно вещи и отпускают. На улице к Жене бросается Кристина.

— Жень, с тобой всё в порядке? — она бросает на меня взгляд, полный упрёка.

— Не совсем, — бурчит он, потирая плечо.

— Ты написал заявление, я надеюсь?

— Нет.

— Почему? — её брови взлетают.

— Потом расскажу.

— Он тебя вынудил, да? Угрожал? — Кристина разворачивается ко мне всем корпусом, упирая руки в бока. — Только попробуй, я тебя в порошок сотру.

— Правда? — я чуть усмехаюсь. — Уже страшно.

— Посмотрим, кто будет смеяться последним, — шипит она и в этот момент вдруг морщится, схватившись за живот. — Ой!

— Что такое? — Женя моментально оказывается рядом, подхватывает её за локоть.

— Что‑то у меня живот тянуть стало, — голос её дрожит, и она нарочито глубоко вдыхает.

— Поедем, покажемся врачу.

— Да, точно. Если с моим ребёнком что‑то случится из‑за стресса, — она сверкает на меня глазами, — я найду способ тебя посадить.

Она цепляется за его руку и, картинно охая, уводит его прочь. Я провожаю их взглядом, чувствуя, как напряжение медленно стекает с плеч, и достаю телефон. Экран пестрит — несколько пропущенных звонков и десяток сообщений от Саши. Потеряли меня.

«Да, Саш. Со мной всё в порядке. Кое‑что задержало, но уже еду к вам.»

50 Саша

Как только Вик ушёл, мы с Машей уселись на мягкий ковёр в гостиной, рядом с низким журнальным столиком. Комната наполняется тёплым светом настольной лампы, а за окнами уже сгущаются сумерки. На полу разложены яркие детали паззла — леопард на фоне густых джунглей, пятна и листья которого словно оживают под нашими руками.

— А вот эту куда? — Маша крутит в маленьких пальчиках уголок картинки, морщит носик и сосредоточенно щурится.

— Давай подумаем, — я наклоняюсь ближе, чувствуя, что от неё пахнет так, как свойственно пахнуть только детям, чем-то совершенно неуловимо трогающим душу. — Видишь, тут две стороны прямые? Значит, это угол.

— Да-а, — протягивает она.

— У нас осталось только два пустых угла. Куда поставим этот?

— Похоже, сюда! — радостно восклицает она и с важным видом вставляет кусочек в нижний левый угол, где оказывается хвост леопарда.

— Умничка, — я ласково глажу её по волосам, ощущая мягкость тонких прядей.

Через несколько минут Маша уже начинает ерзать — однообразие ей быстро надоедает. Мы переносим мягкие игрушки в импровизированный «детский сад», придумываем для них уроки и сказки. Потом она усаживает меня на стул и, взяв расческу, начинает «делать причёски». Иногда так сильно дёргает, что я тихо вздыхаю от боли, но виду не подаю, потому что в её глазах сияет азарт.