Елена Рахманова - Клин клином
Надежда упала навзничь на кровать и уставилась в потолок. Сначала она ничего не видела, потом ее глаза набрели на темное пятнышко сучка, похожее на паука со скрюченными ножками. Она с детских лет дружила с ним, придумывала про него всякие истории: как он спускается ночью с потолка и разглядывает ее игрушки, залезает в тайную тетрадь вопросов и ответов, перебирает лапками свернутые в несколько раз записочки, которые имеют значение только в момент их получения и много-много лет спустя, когда становятся зримыми артефактами счастливого детства.
Но сейчас паучок расплывался перед глазами и вообще вел себя довольно отстраненно, как, впрочем, и положено обыкновенному сучку.
– Вот она, реальная действительность, – грустно усмехнулась Надежда и тыльной стороной ладони вытерла слезы.
Затем собрала волю в кулак и заставила себя трезво взглянуть на ситуацию. От прошлого еще никому не удавалось убежать, но можно попытаться изменить к нему отношение, решила она. Чтобы не мешали эмоции, Надежда представила, будто на ее месте оказалась, к примеру, Татьяна. Но нет, у той был сын, а значит, умозрительный эксперимент терял свою чистоту. Ксюша подходила больше.
Надежда мысленно вертела обстоятельства своего недавнего прошлого и так и сяк, смотрела на них глазами Жеже, случайных свидетелей, близких друзей и не менее близких недругов. И… и не видела ничего катастрофического. Посудачат, посудачат да и забудут. Правда, ее переживания от этого не станут менее глубокими и болезненными, однако она явно не та персона, чтобы ее страданиями жили как своими собственными.
– У меня просто мания величия, если я считаю, что все только и ждут моего возвращения на работу, чтобы следить за каждым моим шагом, за каждым моим словом. Как будто им больше заняться нечем. Естественно, шушукаться за моей спиной будут, как же без этого, но это еще не конец света, вполне можно пережить.
Все это Надежда произнесла громким отчетливым голосом, по-прежнему уставившись в потолок, но адресуясь исключительно к себе. Помогло. Правда, наверняка ненадолго. А потом переживания опять нахлынут и захлестнут с головой, если случайно оброненное слово или мысленная ассоциация напомнят о том, о чем напоминать не следует. Зато теперь она нашла и апробировала средство, которое поможет взять ситуацию под контроль. Надо просто посмотреть на себя со стороны.
Надежда с облегчением перевела дух и тут же поняла, что выходить на работу все равно не хочет.
– Ничего страшного. Это естественная защитная реакция организма, – объяснила она себе. – Ему еще нужно время, чтобы восстановиться после потрясения. А раз так, надо напомнить Жеже о его великодушном предложении. Вечером позвоню девчонкам и разузнаю, как там у них обстановочка.
Но разузнавать ничего не пришлось. В половине десятого вечера на связь вышла Ксюша и безо всяких там предисловий и наводящих вопросов вывалила на нее ворох новостей:
– У нас тут творится черт знает что. Ты, подруга, молодец, что вовремя соскочила с нашего паровоза, который на всех парах летит туда, никто не знает куда. Нам, кажется, существенно срезают финансирование, и руководство стоит на ушах. Назначение твоего… этого гада на должность начальника подразделения повисло в воздухе. Жеже и иже с ним сами боятся остаться не у дел, то есть без своих кожаных вращающихся начальственных кресел. В связи с полной неразберихой в институте всячески поощряются отпуска за свой счет, даже пытаются составить график, кому и когда идти. Что ты по этому поводу думаешь?
– Да я еще и подумать ничего не успела, все тебя слушала, – ответила Надежда, но сердце ее радостно забилось: никого ни о чем просить не придется, да и то, что Ладошечке нервы потреплют, узнать было ой как приятно.
Она не строила из себя святую, благословляющую своего обидчика. Маленькие женские радости были Надежде отнюдь не чужды.
– Да тут и думать-то, собственно, нечего, – сказала Ксюша. – Считай, что ты можешь гулять сколько твоей душеньке угодно. Только из вежливости поставь об этом в известность руководство. Можно через меня.
– Я-то поставлю. А если вдруг…
– Если вдруг что случится, я тебе мигом сообщу, – заверила ее подруга. Потом чуть помялась и спросила: – А помнишь, ты говорила, что хотела бы видеть нас с Танькой у себя в Коврюжинске?
Надежда помнила. Помнила она и то, что говорила искренне, более того, желала этого всем сердцем. Что же помешало ей сейчас с тем же пылом подтвердить приглашение? Отношение к подругам не изменилось. Она по-прежнему любила их, скучала без них. И тем не менее Надежда медлила с ответом.
– Впрочем, не обращай внимания на мои слова. Это я тороплю события. Возможно, когда до меня дойдет очередь выметаться в отпуск, ты уже вернешься в Москву, – затараторила Ксюша. – Да и Серега может не захотеть переться в такую глушь.
Если бы не последняя фраза, Надежда и поверила бы подруге. Но ее мужу, в его единственное недельное пребывание в доме тетки Нилы, здесь очень понравилось. Да и какому заядлому рыбаку может не понравиться Волга, которая протекает буквально под окнами!
Неизвестно, как отреагировала Ксюша на заминку с ответом: возможно, подумала, что за этим стоит что-то серьезное, и поняла подругу, а возможно, обиделась, только Надежда все равно почувствовала себя неловко.
– Я просто стала соображать, как вас всех тут разместить, ну и не сразу… – принялась она оправдываться, но Ксюша ее перебила, может быть излишне поспешно:
– Не бери в голову. Все в порядке. Пока, целую!
– Пока, – отозвалась Надежда, чувствуя, что одного этого слова в данной ситуации было явно недостаточно.
«Интересно, почему я повела себя с лучшей подругой так по-свински?» – подумала она, положив сотовый.
Над ответом не пришлось долго ломать голову. Она была в доме не одна и меньше всего хотела, чтобы здесь появился кто-то еще. Тот, кто мог бы оказаться лишним для них с Владимиром… Вот это да! Осознание сего факта стало сюрпризом для нее.
Почему-то двоих его друзей Надежда в расчет не принимала, словно их и не было вовсе. По правде говоря, Коржик и Богдаша не особенно часто попадались ей на глаза, большую часть времени проводя в разъездах. А их краткие набеги на дом не казались ей чем-то навязчивым или обременительным. Тогда как подруги – особенно длинноногая, бойкая на язык, не важно что замужняя, Ксюша, – сейчас здесь были Надежде ни к чему…
Холодный лунный свет падал на стоящий под углом к окну мольберт и холст на нем. Со следами краски он напоминал саму Луну, в пятнах которой любой мог увидеть то, что хочет.
Владимир лежал на диване, закинув руки за голову, и не мог оторвать от него глаз. Но странное дело, размытый силуэт портрета, оставшийся на холсте, меньше всего напоминал горбоносого конкурента. А ведь именно его он жаждал видеть. Во Владимире неожиданно проснулся ревнивец, и он со странным сладострастием стремился растравить в душе рану оскорбленного самолюбия и уязвленной мужской гордости.
