Милфа (СИ) - Малиновская Маша

Но спасения не будет.

Это место вбирает тебя целиком. Здесь у тебя нет прав, нет выбора, нет голоса.

Медсестра заходит ровно в девять вечера. Все как всегда. Пижама аккуратно сложена на стуле. Таблетка в пластиковом стакане на тумбочке. Вода. Ее улыбка дежурная, выученная.

— Пора спать, Лилия Андреевна, — говорит женщина мягко, но мягкость эта холодная и заученная.

Я медленно надеваю пижаму, движения отточены до автоматизма. Таблетка горько ложится на язык, я запиваю водой и опускаю взгляд в пол. Сердце бьется тяжело и глухо. Мысли вязнут в тумане, эмоции притупляются, желания растворяются в безликой трясине.

Я ложусь в постель и засовываю ступни под сдвинутое одеяло. Мне немного холодно, но я не спешу укрываться полностью. Почему — не знаю. Мне как будто всё равно. Замерзла, не замёрзла…. какая разница?

И вдруг…. Дверь снова открывается, и та же медсестра уже не такая спокойная. Глаза напряжены, голос звучит торопливо.

— Лилия Андреевна, одевайтесь. Вас забирают.

Я моргаю, не веря услышанному. Сажусь на кровати и встряхиваю головой, пытаясь хоть немного разогнать медикаментозный туман.

— Что значит… забирают? — голос мой звучит хрипло и сухо.

— Я не знаю, — торопливо отвечает она. — То ли выписка, то ли перевод.… Приказ с самого верха. Быстрее, пожалуйста.

Сердце уходит в пятки. Меня пробирает холодный страх. Перевод? Куда? В еще более закрытое учреждение? Роман решил не просто запереть меня в психушке, а ещё и подальше от дома? От моего сына?

Но выбора нет. Я дрожащими руками натягиваю спортивные штаны и кофту, которые были у меня на смену. Волосы собираю в пучок. Каждое движение даётся с трудом, словно в замедленной съёмке.

Меня выводят на первый этаж. Фойе пустое, каждый шаг здесь отдаёт гулко.

— Ждите здесь, — кивает медсестра мне на небольшой диванчик у стены.

Я опускаюсь на самый край, сжав пальцы до побелевших костяшек. В спине словно кол вбили — такое напряжение.

Медсестра уходит, оставив меня одну. Я же замираю, сжав зубы. Даже собственное дыхание кажется непозволительно громким.

Когда дверь с металлической решёткой рядом медленно открывается, я вздрагиваю всем телом.

А потом в проёме вижу Илью.

Мое сердце рвётся в горло. Я не верю глазам.

Шок. Тревога. Неверие.…

Радость, такая острая, что перехватывает дыхание.

Он делает шаг внутрь, и я будто перестаю себя контролировать. Бросаюсь к нему. Пальцы вцепляются в его футболку, лицом прижимаюсь к его шее, вдыхаю знакомый запах.

Меня начинает бить крупная дрожь.

— Забери.… — шепчу исступлённо. — Забери меня отсюда… забери, прошу.…

— Я здесь, Лиля, — шепчет он, обхватывая ладонью мой затылок и прижимая к себе крепче. — Я пришёл забрать тебя отсюда.

Слёзы текут сами собой. Руки дрожат, колени слабеют.

Это ведь правда? Это мне не кажется?

Это же не действие препаратов? Он настоящий?

— Правда?

— Правда.

— Правда? — еще раз переспрашиваю, всхлипнув.

— Правда, Лиля, правда. Я забираю тебя, пойдём скорее.

Мы выходим из клиники, и я всё еще не могу поверить, что рядом нет стен и решёток, нет медсестёр с приклеенными неискренними улыбками.

Холодный воздух кусает кожу через тонкую ткань, но мне всё равно. Я жадно вдыхаю его, словно впервые.

— Идём скорее в машину, тут холодно, — говорит Илья. Он и сам в одной футболке.

— Сейчас.

Горечь таблеток всё еще на языке. Понимаю, что вечерняя доза уже начала действовать, затуманивая мозг, но мне хочется исторгнуть хотя бы остатки, чтобы быстрее отпустило.

Я отворачиваюсь и отхожу к ближайшему дереву, засовываю пальцы в рот и заставляю себя выплюнуть всё, что осталось. Желудок заходится в спазме, Горло саднит, глаза слезятся, но я ощущаю себя чище. Хоть немного.

Мы садимся в машину. Илья заводит двигатель, но перед этим бросает на меня взгляд, полный тревоги.

— Как ты? — осторожно спрашивает.

Я не отвечаю. Только приоткрываю окно, позволяю ледяному воздуху врываться в салон. Вдыхаю глубоко, болезненно, будто пытаюсь очиститься от всего того, что накопилось за эти дни.

Машина катится по ночным улицам. Илья смотрит на дорогу, больше не трогает меня. Молчание в салоне повисает глухое, напряженное, но я не могу говорить. Я слишком опустошена.

Мы подъезжаем к незнакомому дому. Один из десятков модных жилкомплексов краевой столицы.

Поднимаемся на лифте.

Я не смотрю на Илью. У меня просто нет сил. Слишком сложными были последние две недели. Да и препарат, видимо, успел подействовать, отчего я ощущаю себя заторможенной.

В квартире тепло и тихо. Я снимаю обувь, прохожу в широкую гостиную и оглядываюсь. Небольшая студия в спокойных тонах, очередная съёмка с характерным нежилым запахом.

— Здесь безопасно, — Илья поворачивается ко мне. Смотрит внимательно. — Никто нас не найдёт. Тебе тут нечего бояться. Для Белого ты уже сыграла свою роль, ему плевать. А дядя Рома даст тебе развод. Ты свободна, Лиля.

А парень оказался не так прост. Не знаю, что он предложил моему мужу, но просто так бы Роман не отказался от возможности мстительно помучать меня.

Но, признаться, выяснять я сейчас не хочу. Меня интересует другое.

— У тебя есть номер Кости? — поднимаю на него взгляд.

Он кивает и достаёт смартфон, а потом набирает номер. Протягивает мне телефон.

Пока идут гудки, я чувствую, как мои ладони становятся влажными. Услышать голос сына — всё, что мне сейчас нужно.

— Да? — раздаётся ответ после нескольких гудков.

— Костя, это мама, — выдыхаю, стараясь не заплакать.

— Мам… ты где? Я…. я не мог дозвониться… Папа сказал, ты уехала… Я переживал. — Он говорит взволнованно, нервно, и моё сердце сжимается.

— Всё хорошо, сынок. Скоро мы увидимся.

— Мам, а почему ты звонишь с номера Ильи?

— Потом объясню, Костя. Не переживай. Я люблю тебя. — По щекам текут слёзы. Я уже не могу их сдерживать.

Закончив разговор, я опускаю телефон на стол и замираю. Илья подходит ближе и обнимает меня, вытирает ладонью мои слёзы.

— Всё будет хорошо, — он упирается своим лбом в мой, гладит мои скулы. — Никто тебя больше не обидит. Никто, Лиля. Я не позволю, слышишь? Прости меня… Прости за всё. Я….

Он прижимает меня к себе, целует в висок, губы скользят к щеке, подбородку, шее. Я вздрагиваю. Обида внутри ещё жива, но я так устала, так обессилела, что не могу сопротивляться тому, что теплится внутри меня к этому парню.

Я ведь влюбилась в него…

Он сделал мне больно, а сейчас у меня даже нет сил его оттолкнуть. Напротив, мне хочется почувствовать его тепло.

Глупо? Наивно?

Да.

Но я так устала.…

Я тянусь навстречу, наши губы встречаются. В этом поцелуе всё: страх, боль, обида, надежда. Я крепко зажмуриваюсь, позволяя себе лишь чувствовать.

Его ладони скользят по моей спине, мои пальцы вцепляются в его плечи. Мы теряемся в этом. Всё становится размытым. Неважным.

Илья медленно раздевает меня, как будто каждый жест для него — священен. Целует каждую часть моего тела с какой-то особой, трепетной нежностью, будто пытается излечить, вымолить прощение.

Я отвечаю ему, прижимаюсь, растворяюсь в этом тепле. Мое тело дрожит. Я наконец чувствую себя живой. Восковое тело начинает оттаивать, отвечая на ласки.

Мы занимаемся любовью медленно. В каждом движении Ильи, в каждой ласке какая-то особая осторожность, бережность, будто я вот-вот рассыплюсь на мелкие кусочки, но одновременно и какое-то тягучее отчаяние.

Наверное, мое тело так долго было в напряжении, отражая состояние души, весь тот страх, что пронизывал меня, всю ту боль, что когда на меня обрушивается оргазм, оно реагирует каждой клеткой.

Я словно распадаюсь на мельчайшие частицы, а потом снова собираюсь воедино. Обновляюсь. Восстанавливаюсь. Возвращаюсь.

Когда Илья засыпает, я высвобождаюсь из-под его руки и тихо встаю. Подхожу к окну, совершенно не заботясь о своей наготе.