Милфа (СИ) - Малиновская Маша

За окном ночной город мельтешит сотнями огней, жизнь в мегаполисе никогда не останавливается.

Жизнь вообще не останавливается.

И моя тоже. Я не позволю.

Больше не позволю.

Я больше не хочу, чтобы кто-то решал за меня, контролировал, определял мою жизнь. Я много лет так жила. Больше — нет.

Мир мужчин оказался жестоким. Но я больше не буду разменной монетой. Я стану свободна. Я буду сама решать за себя.

И начну сейчас.

Обернувшись, я еще долго смотрю на обнажённого Илью. Красивого, сильного, с идеальным лицом и телом.

А потом одеваюсь и ухожу. В свою собственную жизнь.

Я больше не пешка в чьей-то игре. Я теперь буду принадлежать только себе.

48

Я иду одна.

Шаг за шагом, не глядя по сторонам.

Ночная улица раскинулась передо мной, мокрый асфальт блестит под фонарями, будто мир слегка натерли воском, чтобы он лучше отражал мою собственную пустоту.

Но я иду. Продолжаю тупо переставлять ноги.

За мной увязывается какая-то бездомная собака. Идет какое-то время, понурив голову. Ничего не просит, не лает. Просто следует тенью, как будто отражает меня саму — побитую жизнью, с изувеченной душой.

А я иду. И вдруг понимаю — пустота куда-то уходит. Растворяется. Потихоньку. Вместо нее появляется что-то другое. Что-то, что поначалу кажется страхом, но.… нет. Это не страх. Это — я.

Действие таблеток медленно отступает. Туман в голове рассеивается, мысли становятся четче. Тело будто заново оживает, чувствует себя тяжёлым, но настоящим. Каждый шаг как подтверждение тому, что я иду туда, куда хочу.

Что могу.

Что могу САМА.

Может, впервые за все эти месяцы я ощущаю себя живой.

Да что там месяцы — годы.

Если не считать тех моментов с Ильёй, я ведь годами была в мумифицированном состоянии. А то, что дал мне Илья, он забрал сторицей.

Да, я чувствую себя разбитой, выжатой, измученной до кончиков волос. Но внутри... внутри что-то дрожит, бьется, как росток, пробивающийся сквозь слой камня. Это не злость, не обида, не любовь даже. Это.… сила?

Моя.

Я сажусь на скамью возле небольшого пруда на набережной. Люди вокруг идут, кто-то смеется, кто-то курит, кто-то идёт мимо, уткнувшись в экран телефона. Несмотря на почти ночь, тут много людей.

Они живут. А я сижу, смотрю на отражение света в воде и вдруг понимаю, что не хочу больше быть ничьей. Ни женой, ни любовницей, ни пешкой, ни миссией для спасения. Я не хочу больше быть чьей-то ролью.

Я хочу быть собой.

Мне тридцать пять. Я прожила половину (дай Бог!) отмерянного мне времени, всё время стараясь быть правильной. Быть хорошей. Удобной. Верной. А в итоге?

В итоге я оказалась в психушке, преданная, униженная, сломленная.

Но не уничтоженная.

Я чувствую, как из глубины груди поднимается спокойствие. Растекается по телу, заполняя каждую клеточку.

Как ни странно, в этой точке — полной неизвестности, одиночества и безденежья — мне спокойно. Потому что я знаю: я есть. У меня есть я. Этого уже достаточно, чтобы начать.

Я встаю. Пруд остается за спиной. Я иду, не спеша, не думая, куда. Просто позволяю себе быть в этом движении.

Я больше не жертва. Я Лиля.

Дорога тянется. Дома сменяют друг друга. Огоньки окон, редкие прохожие. Чувство свободы такое сильное, что ноги будто не устают. Только через два часа я осознаю, где нахожусь. Квартал, где живет Люба. Сердце сжимается. Надо ли? Или до утра подождать?

Но я поднимаюсь. Люба — моя сестра. Единственный искренний человек, принимающий не мой образ, а меня саму, настоящую.

Нажимаю на звонок. Люба открывает почти сразу. У нее на лице такой шок, будто я привидение. Потом в глазах появляется паника.

— Господи, Лиля?! Ты?.. Что с тобой?

Я слабо улыбаюсь. За ее спиной появляется мужчина — высокий, крупный, накачанный, в майке и спортивных штанах. Его я не знаю. Но он кажется нормальным. И даже как будто немного знакомым на лицо.

— Можно я войду? — спрашиваю тихо.

Люба кивает, отступает, пропуская меня в прихожую. Мужчина кивком приветствует.

— Это Мирон, мой... — она заминается. — Ну, ты поняла. Мы вместе. Недавно.

— Приятно, — выдыхаю я, чувствуя, как плечи расслабляются, хоть и на секунду.

Мы садимся на кухне. Я пью воду. Потом, коротко, без подробностей, рассказываю, где была. Что случилось. Без эмоций, будто чужую жизнь описываю. Люба слушает, сжав губы, и на последних словах не выдерживает — слезы текут по ее щекам.

— Ты бы только раньше пришла, дурочка.… — она шепчет, обнимая меня. — Я бы тебя никуда не отпустила. Илья, Роман — к чёрту их всех. Я тебе помогу. Устроим тебе съём, хочешь — останешься у меня.

Я киваю. Ничего не отвечаю. Слов слишком много было в моей жизни. Сейчас главное — просто быть. Просто выбрать себя.

— Люб, мне просто если можно на первое время бы денег, чтобы квартиру снять, а потом.…

— Замолчи уже, — хмурится сестра, всхлипывая. — Одурела совсем.

— Так, — в наш разговор встряёт этот ее Мирон, до этого слушавший нас молча и малость в шоке. — Это всё прям пиздец полный, я так скажу, дамы. Сейчас порешаем, что к чему.

Я вдруг не выдерживаю и прыскаю. Этот мужик кажется таким простым и прямым, как полено, что мне становится весело. Люба моя, интеллигентная учительница, и тут у нее ноль осуждения в глазах на нецензурщину со стороны парня. А если представить, как родители наши отреагируют…

Меня кормят пельменями и поят горячим чаем. Я узнаю, что этот мужик в майке и трениках — действующий чемпион России по боксу в тяжёлом весе, и с искренним удивлением смотрю на сестру.

Надо же, Любаша моя какая. А я думала, она замуж за ботаника какого-нибудь выйдет.

Хотя, чему я вообще удивляюсь. Я вон трахалась в закрытом БДСМ-клубе с племянником моего мужа, который младше меня на десять лет, так что… не всё в нашей жизни так однозначно.

Потом этот боксер кому-то звонит и уезжает, а мы с Любой вместе укладываемся в кровать, как в детстве, и она гладит меня по волосам, пока я не засыпаю. Наверное, впервые так сладко за последние… годы?

_____________________

ПС. История Любы и Мирона - "Училка и Чемпион".

49

Прошла неделя. Тихая, почти стерильная в своей обыденности. Я живу одна, в небольшой квартире-студии с большими окнами и видом на дворы. Сама ее выбрала.

Здесь немного мебели, мольберт в углу, запах акриловой краски и кофе — моя личная свобода пахнет именно так.

Сын заходит на чай. Мы сидим за узким столом у окна, пьем с ним чай, он болтает о сессии, о преподавателях, об общежитии. Я улыбаюсь. И впервые за долгое время понимаю — мне просто хорошо. Без подвоха. Без напряжения. Без чувства, что кто-то сожмет горло в любой момент.

Да, боль еще гнездится под рёбрами. И сердце время от времени каменеет. Ведь я влюбилась. И меня тянет к Илье, мне хочется почувствовать его тепло рядом, хочется прикоснуться к его идеальному телу, хочется, чтобы он поцеловал меня.

Но я выбрала себя. С болью и каменеющим сердцем, но себя. Давно ведь следовало.

Картина на мольберте почти закончена. Я всё еще не знаю, что именно рисую. Это просто пейзаж с серым небом и одинокой дорогой. Но каждый мазок словно снимает с меня слой боли.

Костя уходит, и я поднимаюсь со стула, чтобы провести его. Он целуем меня в щеку, улыбается и убегает в свою жизнь.

Да, это еще одна ступень, на которую я заставила себя вскарабкаться, обдирая коленки — мой сын уже взрослый. И у него своя собственная жизнь. Свои ошибки и свои выводы.

Я, конечно, всегда буду рядом, всегда помогу, чем только смогу. Но ему больше не нужны мои жертвы. И не факт, что когда-то вообще были нужны.

Когда Костя уходит, я иду к столу к журнальному столику у дивана, на котором лежит большой жёлтый конверт.

Документы на развод.

Они пришли сегодня утром, аккуратно сложенные в конверт с уведомлением. Последняя точка. Мне осталось только подписать и вызвать курьера.