Правило Шестьдесят на Сорок (ЛП) - Уайлд Элли К.
— Кто тебя обжег?
Голос звучит мягко и осторожно, и, если я правильно понимаю, в нем нет ожидания прямого ответа. Словно знает, что не услышит откровения, но хочет, чтобы я знала: ему не безразлично. То, что я чувствую, достаточно важно, чтобы разбудить его интерес. Но мы уже приближаемся к опасной черте, и я не готова раскрыться. Не здесь, не перед ним. Игривое напряжение между нами слишком ново.
— Вне игры, — произносит он.
Это утверждение, а не вопрос, и в его взгляде — искреннее сочувствие.
— Вне игры, — подтверждаю я, вновь отворачиваясь к духовому шкафу, вдыхая аромат жарящихся яиц и слушая их шипение. — О, черт!
Тео подскакивает рядом.
— Что такое?
Я спускаюсь на колени, заглядывая в духовку.
— Фриттата! Я забыла ее приправить, — я слышу, как за спиной раздается тихий смех. — Ты знал! Почему ничего не сказал?
Он с трудом сдерживает улыбку.
— Ты сказала доверять процессу.
Я бросаю на него недовольный взгляд.
— Это просто саботаж! Настоящий подрыв спортивной этики. Ты хотел, чтобы я облажалась?
— Никогда.
— Я ожидала гораздо большего от так называемого Великого Шефа Джордана…
— Кто так называет меня?
— И вот тебе: он оказывается настоящим предателем…
— Это правда?
Звучит сигнал таймера, и, едва я встаю, Тео уже ставит шипящую сковороду на стол. Мы обступаем ее, склонив головы.
— А интересно.
— Она должна так шататься? — спрашиваю я.
— Ты мне и скажи.
— Тогда, да. Она должна шататься.
— Прекрасно. А что насчет этого серого налета сверху?
— Абсолютно нормально.
— Хорошо, — Тео уходит и возвращается с двумя вилками. — После вас.
Я задерживаю вилку над сковородкой.
— Нам стоит добавить соль?
Тео хмыкает, и я бросаю на него осуждающий взгляд. Он возвращается с пригоршней соли в ладони. Когда я хватаю его запястье и щедро насыпаю соль в сковороду, выражение ужаса становится единственным подтверждением того, что я сделала что-то не так. Я смотрю на вершину Эвереста из соли, вздымающуюся посредине фриттаты.
Возможно, Тео хотел, чтобы я, как на кулинарных шоу, щепоткой приправила. Я использую вилку, чтобы равномерно распределить соль по сероватой поверхности фриттаты. Почему она такая серая?
— Ну что ж, — говорю я, указывая на его вилку. — Давай, пробуй.
— Я? Ты, должно быть, шутишь.
— Я совершенно серьезна, ты же обладаешь тонким вкусом…
— Который ты вот-вот испортишь…
— Ты просто трус…
— Нам обоим не следует это есть…
— О, боже! Хорошо! — я, не раздумывая, втыкаю вилку в сковороду, и вижу, как на его лице появляется выражение ужаса, пока подношу кусочек к губам.
— Стой! — его пальцы обвивают мое запястье. — Стой. Если настаиваешь на том, чтобы попробовать это, я сделаю то же самое.
Он вырывает вилку из моих рук и засовывает кусок себе в рот. Я затаиваю дыхание, наблюдая, как Тео жует. Отчасти тайно надеясь, что это будет вкусно, а отчасти — намереваясь поймать первые признаки рвотного рефлекса, чтобы успеть отойти.
Тео кивает, проглатывая, и в голосе появляется неуверенность.
— Мм. Угу.
Я с недоверием открываю рот.
— Правда, вкусно?
Я тянусь за вилкой, но Тео отталкивает мою руку, снова ныряя в сковороду за новыми порциями. Я с восторгом наблюдаю, как он глотает, останавливаясь, чтобы взглянуть на меня с вилкой, нависающей над фриттатой. Но невозмутимое выражение лица сменяется чистой паникой.
— Холланд, я умоляю тебя. Перестань смотреть на меня так, будто совершила кулинарное чудо. Мне нужно прекратить это есть.
— Что? Плохо?
Тео стонет, спеша вытащить мусорное ведро из-под стола, чтобы сплюнуть.
— Я умру от сальмонеллеза48…
— Так почему это ешь?
— Я стану посмешищем! — Тео жадно делает глоток воды. — Если ты мертв, это действительно имеет значение? «Шефа, за которым следят на протяжении шести лет, убивает собственное блюдо». Ты должна взять на себя ответственность…
— Не собираюсь! Это тебе и надо за ложь!
Он горестно качает головой.
— Почему оно серое, Холланд? Почему?
И в тот момент я не сдерживаюсь. Его испуганный взгляд вызывает приступ смеха. Громкий, до слез, смех, когда перехватывает дыхание, а в ребрах словно бушует огонь. Тео наклоняется к столу, пряча лицо в локте, и плечи начинают трястись.
Он тоже смеется. Тео Джордан смеется, и этот звук такой глубокий, теплый и неожиданно радостный, что вызывает новую волну хохота.
— О боже! Ты умеешь смеяться! — я хватаю его за спину футболки и дергаю. — Дай увидеть!
— Отвянь! — его голос хриплый, наполненный смехом. Тео слепо отмахивается. — Ты не сможешь мучить меня весь день. Ты только что попыталась отравить меня!
Я дергаю его за футболку. Когда это не срабатывает, хватаю за задние карманы джинсов и тяну.
— Дай увидеть! Ну же, я заслужила этот смех. Подаришь славу?
Тео разворачивается, и я издаю возбужденный вопль, когда он перекидывает меня через плечо.
— Славу, говоришь? Думаю, ты уже достаточно ее отняла. Ты и твоя отравленная фриттата.
Слезы от смеха стекают по лбу, пока Тео обходит стол и бросает меня на табурет у импровизированного рабочего места. Он помогает распутать волосы и качает головой, когда я, наконец, освобождаюсь.
— Наверняка ты жалеешь, что связался с «Чириуз», а? — произношу я, протянув руку к пакету с хлопьями и закинув в рот пару штук.
Тео делает то же самое, упираясь руками в спинку табурета. Он жует, а я смотрю на него, полная недоумения.
— Знай: вопреки общепринятому мнению, я на самом деле хороший человек. Так что, несмотря на попытку убийства, сделаю тебе одолжение. Мы с шеф-поваром приходим сюда по понедельникам и средам, тестируем рецепты. Заходи, когда хочешь. Может, научишься чему-то новому.
Я останавливаюсь, затаив дыхание, когда Тео, забравшись пальцем за уголок волос, обводит прядь вокруг уха. Внезапно Тео оказывается слишком близко, взгляд становится чересчур непримиримым, гордым, таким, что возвращает меня к моментам, когда он позволял рукам делать то, чего делать не следовало. Когда видела, как Тео творит что-то неразрешимое и недоступное, и не могла выбросить из головы, ложась спать.
Улыбка исчезает с лица, а оегкая дрожь охватывает с головы до ног, каждая клеточка оживает, пытаясь совладать с острым желанием, борющимся с протестом разума. Мне холодно и в то же время невыносимо жарко. Я бодрствую, но чувствую себя словно в странном сне.
Брови Тео поднимаются, он ощущает изменение энергии, взгляд падает на губы, и тут до меня доходит, что я кусаю губу.
— Никаких глупостей, — тихо напоминает он, не отводя взгляда.
Каждый вдох дается с невероятным трудом.
— А мы когда-нибудь определяли, что такое «глупости»?
Его взгляд мечется между моими глазами, отражая ту же путаницу, что и я ощущаю внутри. Одна рука все еще опирается на спинку стула, а другая, едва касаясь, откидывает волосы с плеча, кончики пальцев скользят по шее, создавая дрожь по всему телу.
— Холланд…
— Детка?
Мы одновременно оборачиваемся. Ларри выглядывает из кухни, глаза бегают между Тео и мной. Требуется секунда, чтобы осознать его присутствие. Я совершенно забыла, что за грохотом и жаром находится целая команда людей. Сверление… все это время было?
Ларри наблюдает, как Тео отступает к беспорядку, который я устроила на кухонном острове.
— Второй слой краски уже нанесен в туалетах, детка. Хочешь посмотреть?
— Да, пожалуйста.
Я вскакиваю со стула, едва сдерживаясь, и следую за ним в зону отдыха, мимоходом замечая, как Тео бросает оставшуюся фриттату в мусор.
— Все в порядке? — спрашивает Ларри, когда за нами захлопывается дверь.
Мы слегка отстраняемся, чтобы пропустить пару подрядчиков, тащивших груз паркетных досок в столовую.
— Да, просто… пробуем новый рецепт.
