Дик Портер - Преданное сердце
— Но ведь офицеры больше зарабатывают.
— Мы после армии будем зарабатывать столько, что им и не снилось.
Надежда закурила.
— А что вы собираетесь делать после армии?
Ответ на этот вопрос у нас с капитаном Мак-Минзом был отрепетирован.
— Скорее всего, пойду работать к отцу. Он у меня предприниматель.
— Предприниматель?
— Ну да, владелец всякой всячины — сталелитейного завода, судоходной компании, газет, телестанций, ну там кое-чего еще.
— И все это принадлежит вашему отцу?
— Он — главный акционер.
— Но если он такой влиятельный человек — как же он допустил, чтобы вы попали в армию?
— А он этого хотел. Он считает, что армейская дисциплина пойдет мне на пользу. И еще он говорит, что после армии я научусь ценить деньги.
— Но вы же сказали, что денег у вас полно.
— На жизнь здесь мне хватает.
Впервые за все время скучающее выражение исчезло с Надеждиного лица. Черное платье — наверное, единственное, которое у нее было, — на фоне золотистой обивки сиденья — это сочетание странным образом воспроизводило цвета Вандербилтского университета. Миновав Вайскирхен и Унтерурзель, мы въехали во Франкфурт.
— Но если у вас столько денег, — спросила Надежда, — то почему вы работаете официантом?
— Обещайте, что никому не скажете?
— Да-да, обещаю.
— Это наказание.
— За что?
— За то, что я не издевался над людьми, не лгал им и вообще не мог смириться с теми безобразиями, которые творятся в следственном отделе.
— А вы что — были следователем?
— Очень недолго. Я стал противен самому себе и попросил, чтобы меня перевели на другую работу, но мне отказали и вместо этого сделали официантом.
— И вам не обидно?
— Сперва было обидно, потом привык.
— А ваш отец — неужели он ничего не может сделать?
— Отец считает, что мне это полезно. Говорит, что будущие богачи должны знать, как живется бедным.
Мы проехали по Эшерсхаймер Ландштрассе к Старому городу. Не имея понятия, что могло бы заинтересовать Надежду, я решил, что для затравки лучше всего подойдет что-нибудь из области культуры, и показал ей Рёмер[39] и все восемь зданий, составляющих старую ратушу. «Неплохо», — скупо отозвалась она об увиденном. В церкви Св. Павла Надежда спросила, можно ли там курить, в доме-музее Гёте взяла несколько аккордов на клавесине, а потом захотела посмотреть, как устроено кресло, сконструированное самим Гёте, которое, если его разложить, превращается в стремянку. Оба раза мы получили сильный нагоняй от служителя, заявившего, что, если Надежда дотронется до чего-нибудь еще, он нас выпроводит. "Вот и отлично, — сказала Надежда. — Пошли отсюда".
Тогда я подумал, что, может быть, звери покажутся ей более занимательными, чем культурные ценности, и мы поехали в зоопарк. Обезьяны с жирафами слегка позабавили Надежду, но большей частью она продолжала глядеть в пространство. Возле клетки с белыми медведями я ей сказал: "У меня такое чувство, что вам скучно. Чего бы вам действительно хотелось?"
Надежда глубоко затянулась и, запрокинув голову, выпустила дым. "Знаете, чего бы мне действительно хотелось? — спросила она. — Мне бы хотелось зайти в какой-нибудь универмаг, а после посидеть и покурить".
И мы отправились в Карштадт.[40] В самом деле, войдя в магазин, Надежда сразу оживилась. Она вцеплялась во все, что попадалось под руку: в юбки и костюмы, в кофточки и туфли, и продавщицы в ужасе следили за ней, как будто она вот-вот схватит вещи в охапку и убежит. Разведка продолжалась полчаса, после чего Надежда спросила, нельзя ли ей кое-что примерить. Конечно, ответил я, у нас полно времени — и она, поймав меня на слове, тут же нахватала кучу вещей и скрылась в кабинке. Время от времени она появлялась оттуда, чтобы продемонстрировать очередной наряд, и я, разумеется, всякий раз говорил, что это нечто потрясающее. Туалеты большей частью были аляповато-кричащие — то ли это соответствовало ее вкусу, то ли она считала, что на Западе одеваются именно так. Примерив с добрый десяток платьев, Надежда стыдливо потупила взгляд и сказала:
— Хэмилтон, мне надо с вами поговорить. Понимаете, у меня есть только одно-единственное платье, и мне просто необходимо купить себе что-нибудь еще. Не могли бы вы дать мне немного взаймы? Я верну вам деньги, как только получу работу. Не бойтесь, я не обману.
— Ну что вы, конечно, конечно, — покупайте все, что вам нужно, — ответил я. Мой бумажник был туго набит купюрами, которыми снабдил меня капитан Мак-Минз.
Ее лицо прямо-таки светилось, когда она отбирала себе вещи. Было уже поздно, и продавщица начала проявлять беспокойство. В конце концов Надежда выбрала красное платье с красными туфлями, желтое платье с белыми туфлями, шарф, сумочку и кое-что из нижнего белья. Все это стоило пятьсот двенадцать марок и пятьдесят пфеннигов. Мы стали укладывать коробки в машину. Надежда, которая еще вчера горько плакала, сейчас была похожа на ребенка, получившего рождественский гостинец.
— Теперь посмотрим, что скажут наши немцы, когда меня увидят, — произнесла она, и хотя я был уверен, что немцы даже не заметят ее обновок, то, что Надежда думает иначе, меня обрадовало.
— А. теперь я хочу посидеть и покурить, — сказала Надежда.
В кафе, расположившемся на самом верху старинной каланчи, Надежда заказала себе чашечку кофе с двумя кусками Schwarzwalde Kirschtorte.[41]
— Расскажите мне еще про Америку, — попросила она. — Где вы живете? Что у вас за семья?
— Может, хотите посмотреть фотографии?
Надежда даже отложила сигарету, когда я вытащил из бумажника пачку довольно-таки потрепанных фотографий — как будто я таскал их с собой не год и не два. Фотографии эти я получил только утром от капитана Мак-Минза.
— Вот это наш дом. Вообще-то мы думаем приобрести что-нибудь поменьше — такие хоромы нам совсем не нужны.
На снимках был изображен «Билтмор» — особняк семейства Вандербилтов в Эшвилле — курортном городке в штате Северная Каролина.
— Вот это — ваш дом?
— Боюсь, что да. Хотя, надо сказать, он не каждому придется по вкусу. А вам как — нравится?
— Сколько же у вас комнат?
— Право, не знаю. Не считал.
— И сколько человек в нем живет?
— Значит, так: родители, две сестры и еще брат. Ну и, конечно, слуги.
— Слуга?
— Да, чтобы содержать такой дом, нужно много народу. Впрочем, постоянно с нами живут всего десять-пятнадцать слуг, а остальные — приходящие.
— А какие-нибудь семейные фотографии у вас есть?
— Да, вот мама с папой, вот сестра, вот брат. Это мы все вместе в Нью-Йорке, на отдыхе. — Я не имел ни малейшего представления, что это были за люди и где капитан Мак-Минз их откопал, но по внешности они вполне годились для рекламных плакатов. — Вон там, сзади, — Манхэттен. А это мы в Сан-Франциско. А вот здесь — дома.
