В объятиях воздуха. Гимнастка - Туманова Юлия

Веточка сидела в номере бабушки и Киры перед зеркалом. Ее губы непроизвольно растягивались то в счастливую улыбку, то в насмешливую ухмылку. Левый глаз смотрел на мир из-под тяжелой гущи накрашенных ресниц и зеленого ободка теней, который издалека казался застарелым фингалом. Правое око было пока девственно чистым и естественным. Щеки горели под толстым слоем крем-пудры. Бросая недовольные взгляды на свое отражение, Веточка начала кривляться и презрительно фыркать.

Ему абсолютно плевать, что зеленые тени придают твоему взгляду загадочность!

Он даже не обратит внимания на твой румянец!

Какая разница, что ресницы на одном глазу слиплись, а с другого просто осыпалась тушь!

Чертовщина!

Вета решительно прошла в ванную и встала под душ. До семи оставалось четыре минуты. Завернутая в полотенце, она выскочила в комнату, быстро влезла в Кирину майку, натянула джинсы и, показав зеркалу язык, выбежала в коридор. Потом вернулась и аккуратно сняла с головы купальную шапочку.

Он меня не узнает, думала она, направляясь к. лифту.

Он меня не заметит, думала она в лифте.

Я упаду в обморок, думала она на подступах к холлу.

Оглядеться Веточка не успела. Тяжелая ладонь легла ей на плечо, и голос, который до сих пор казался ей лишь отзвуком вчерашнего прекрасного сна, произнес:

— Привет, ты очень пунктуальна.

Она медленно развернулась, ожидая, что очарование этих простых слов исчезнет, как только их лица окажутся рядом. Журналист смотрел на нее серьезно, в упор. Она запомнила его молодым, очень красивым, сильным. Сейчас он был взрослым человеком, немного уставшим, с симпатичной стрижкой и официальным взглядом.

— Привет. — Она машинально взглянула на часы. Маленькая стрелка подползала к двойке.

— Извини, я все-таки опоздала на десять минут.

— Ерунда, бывает, что женщины опаздывают на несколько суток. И даже не замечают этого.

— Тебе не везет с женщинами, судя по всему.

Господи, о чем она говорит!

— Можно и так сказать, — спокойно ответил он и взял ее под руку.

— Куда мы идем? — спросила Веточка, хотя это волновало ее меньше всего на свете.

— Я заказал столик в ресторане. Ты не будешь возражать?

— Нет. Обожаю столики в ресторане.

Он хохотнул. В такси они не сказали друг другу ни слова. Веточка судорожно соображала, какова цель их встречи. Если он действительно журналист, то стал бы расспрашивать ее уже сейчас. Хотя, быть может, у него стальные нервы и профессиональная выдержка. Но ей не хотелось объяснять этим воцарившееся молчание. Было приятнее думать, что Алексей тоже смущается. Или, быть может, поражен ее красотой до такой степени, что не знает, о чем говорить. Или придумывает, как предложить ей выйти за него замуж. Или прикидывает, где они будут жить и сколько сорванцов можно будет содержать на его журналисткую зарплату…

Куда ее занесло?!

Когда они вышли из такси, Вета перехватила его взгляд. Алексей выглядел неприступным и очень грустным, словно и не он вчера хохмил, корчил из себя умирающего, нагло претендовал на чужое вино. Сейчас это был совсем другой человек, сосредоточенный и отчужденный. Она решительно не знала, о чем с ним говорить. И даже то, что они под руку шли к ресторану, не делало его ближе ни на дюйм.

В ресторане он заговорил по-французски, обращаясь к официанту, и, перехватив удивленный взгляд девушки, объяснил:

— Я недавно закончил курсы иностранных языков. Вот решил попрактиковаться…

— А по-английски говоришь?

— Да. — Он с ходу перешел на этот язык, спрашивая у Веточки, что она желает на ужин.

Она пожелала рыбу и белое вино. На десерт — мороженое. Хотелось молочного коктейля, но Вета совершенно забыла, как это звучит по-английски. Выглядеть профаном перед этим голубоглазым полиглотом не хотелось, поэтому пришлось довольствоваться айс-кримом.

За ужином они снова молчали. Алексей ел с аппетитом, словно и забыв о своей спутнице.

Словно он для того только и пришел сюда, чтобы вкушать севрюгу, запеченную в сыре, и наслаждаться белым вином.

Вета, наоборот, ела невнимательно и нервно. И, в конце концов, достала из кармана непочатую пачку сигарет, чтобы хоть немного расслабиться. «Морэ» вместе с бокалом вина сделали свое дело: оркестр в углу зала уже не казался таким мрачным, а лицо Алексея — таким чужим. Сейчас снова напьюсь, подумала Веточка, гася очередной окурок в пепельнице.

— Ты давно куришь? — неожиданно спросил Алексей, отвлекаясь от салата.

— Я вообще не курю, — с вызовом ответила она, — просто балуюсь.

— Да, я заметил, что ты баловница. — Кавалер блаженно откинулся на спинку стула и теперь разглядывал Вету, чуть прищурив глаза. — Еще вина?

— Не откажусь, — лихо улыбнулась она.

— Или потанцуем?

— Давай попозже, на полный желудок это вредно.

Еще минута — и она расскажет ему о действии желудочно-кишечного тракта. Что случилось с ее мозгами, черт возьми? Неужели они просто-напросто расплавились под тихим огнем его голубых глаз?! Помешательство, не иначе.

— Курить тоже вредно, — парировал он, — тем более спортсменкам.

— Я же сказала, это просто баловство.

— Тебя тренер за такое баловство не выпорет?

— У нас с ним пункт в договоре о рукоприкладстве. За нарушение он обязан выплатить штраф.

— Лихо! — улыбнулся Алексей. — А если серьезно, говорят, что Руденко — строгий тренер. Трудно с ним работать?

— Это уже интервью началось? — поинтересовалась она и снова потянулась за сигаретой.

Внезапно его ладонь накрыла ее руку. Руке стало горячо. Тепло просочилось в сердце, свернулось там живым комочком, и Вета поняла, что ей никогда в жизни больше не будет холодно. Никогда.

— Я пригласил тебя в ресторан, так? — мягко спросил Забродин и, дождавшись ее кивка, продолжил. — Я стараюсь вести себя воспитанно, так? Я поддерживаю беседу, так?

Кивок за кивком.

— Ты мне интересна. Мне приятно на тебя смотреть. Я просто хочу пообщаться с тобой, так что забудь о журналистах, хорошо?

Снова кивок.

— Скажи что-нибудь.

— Что-нибудь.

— Ты можешь не прятаться за дешевым юмором. Будь сама собой.

— Спасибо, что разрешил. Значит, мой юмор кажется тебе дешевым?

— Перестань, ты поняла, что я имел в виду. Когда ты пытаешься быть остроумной, это не всегда получается. Во всем главное — естественность. Разве нет? Например, ты естественна на ковре, ты чувствуешь себя там на своем месте. И все у тебя получается.

— Не всегда, — нахмурилась Вета и снова попыталась прикурить.

Она не отдавала себе отчета в том, что специально задерживает руку на пачке, чтобы Алексей снова коснулся ее. На этот раз он не пытался остановить ее, и Вета достала сигарету, десятую за этот вечер. Если дело так и дальше пойдет, пронеслось у нее в голове, я умру от отравления никотином раньше, чем от неразделенной любви.

Еще неизвестно, что хуже.

Не успела она додумать свою мысль, как рядом раздался мелодичный французский. Познаний Веточки хватило, чтобы разобрать два слова: цветы и дама. Благообразный старичок вырос за спиной Алексея, в руках он держал огромную корзину с букетами. Забродин что-то ответил по-французски на предложение старика, и тот отошел, скрывая недовольство за натянутой улыбкой.

— Ты ведь не любишь цветов, да? — уточнил Алексей.

— Не люблю, — ответила она и сделала нетерпеливый жест рукой, подзывая старичка обратно.

Забродин вскинул брови в недоумении.

Пока Веточка выбирала букет и расплачивалась, Алексей не проронил ни слова. Но как только старик продолжил свой путь между столиками, журналист поинтересовался:

— Что все это значило?

— Разве ты не видишь? Я купила букет.

— Зачем? Ты же не любишь цветов.

— Зато я люблю старичков.

— Наивная девочка. Это молодой парень, переодетый в степенного старца для солидности.

Веточка недоверчиво покосилась на Алексея.

— Не смотри так, я говорю правду. Этого мошенника я хорошо знаю.