Анна Берсенева - Опыт нелюбви
– Садись, – сказал он, сваливая лапник рядом с костром. – Нет, погоди.
Он пошел к вертолету, достал из кабины еще одну летную куртку. Замерз, значит. Кира помотала головой, пытаясь сдержать слезы.
Длугач вернулся к костру, положил кожанку поверх еловых веток и сказал:
– Теперь садись. – И добавил со смущенной короткой улыбкой: – А то застудишься, будет нам с тобой тогда не любовь, а только леченье одно.
И так он это сказал, что слезы у Киры из глаз мгновенно исчезли, будто ветром их выдуло.
Но не было никакого ветра. И когда Длугач сел рядом на лапник и обнял ее, придвинул к себе под бок – не из-за ветра он это сделал.
Ей захотелось снять куртку, чтобы лучше чувствовать его руку у себя на плечах. Но она не могла пошевелиться, так завораживающе действовало на нее его прикосновение.
Однажды Кире каким-то неведомым образом – Федька из Америки привез, кажется, ну да, точно он, – попалась книжка голливудского сценариста. Она оказалась увлекательной, поэтому Кира многое в ней запомнила, хотя никакой необходимости в знании сценарного мастерства у нее, конечно, не было.
«Сценарист должен дать зрителю то, чего он ожидает, но не так, как он ожидает» – вот что в ней среди прочего было написано.
И эти слова всплыли у Киры в памяти сейчас, когда она, почти не дыша, замерла под рукой у Длугача.
С ним все именно так и было: он дал ей то, чего она ожидала, – любовь, но совсем не так, как она ожидала, – без романтического флера. И именно это сочетание ожидаемого с неожиданным оказалось так прекрасно, как она и представить себе не могла.
«То-то фильмы голливудские весь мир смотрит!» – весело подумала она.
– Ты чего?
Он взглянул искоса, вопросительно. Наверное, она не только подумала весело, но и улыбнулась.
– Так. Очень все это для меня неожиданно, – не слишком понятно объяснила Кира.
– Ну да, на вертолете падать – это вряд ли кто ожидает, – кивнул он.
– Я не про вертолет. Ты – вот неожиданное.
– Я-то почему? – удивился он.
– Я и предположить не могла, что могу привлечь твое внимание, – уже внятным, более для себя привычным тоном ответила она.
– Ну и зря. – Он пожал плечами. – Ты мне сразу понравилась. Еще на Сахалине тогда.
– Любовь с первого взгляда, что ли?
Его слова так ее смутили, что от смущения она ляпнула глупость и вдобавок еще по-дурацки хихикнула.
– Да нет, не со взгляда, – сказал он. – Тогда темно было. Я тебя и не разглядел даже.
То ли он все понимал буквально, и это свидетельствовало об отсутствии чувства юмора, то ли возвращал словам их прямое значение, и это было свидетельством быстроты и ясности его ума. Скорее всего, второе.
Кира потерлась щекой о бок Длугача и сказала:
– Я, знаешь, насчет своей внешности никогда не обольщалась. Правда-правда, – поспешно добавила она, чтобы он не подумал, будто она кокетничает. – В ранимые пубертатные годы еще расстраивалась, что на пеструшку какую-то похожа, а потом привыкла. В общем-то в этом есть свои плюсы. Стареть будет не обидно. А была бы красавица и над каждой бы морщинкой рыдала.
Он расхохотался так, что смех отдался в Кирином боку, прижатом к его боку.
– Ну что ты? – расстроенно спросила она.
– Да смешная ты, вот что. Тоже неожиданность. Для меня.
– Почему?
– Потому что с виду ты серьезная. И по работе все правильно соображаешь. А тут вдруг – чисто дитя малое.
«Дура, выходит, такая, что невооруженным взглядом видно», – подумала Кира.
Ее даже в краску бросило от того, что он заметил в ней полную женскую неопытность, для ее возраста непростительную. Чтобы отвлечь от этого его внимание, она поспешно спросила:
– Когда это ты успел понять, что я по работе соображаю?
– Опыт позволяет, – усмехнулся он. Но все же объяснил: – Концепцию ты придумала хорошую. И первый номер у тебя приличный получился.
Верстку первого номера газеты она отправила ему перед самым вылетом в Минск. И когда он только успел посмотреть?
Опыт его был по сравнению с ее неопытностью очевиден. Во всех отношениях.
– А откуда ты знаешь про имение? – опять спросила она. – То, которое маёнток?
– Я же здешний, – ответил Длугач. – Тутэйший, у нас говорят. В Еловичах родился, деревня так называется.
То-то она слышала у него в речи не совсем изжитый говор, но не могла сообразить какой. Понятно было, что какой-то северо-западный, а он белорусский, оказывается. Звук «г» фрикативный, и «ч» твердый и интонации особенные.
Но обо всем этом Кира подумала сейчас лишь машинально, по филологической привычке. Она слушала его, и для нее не имело значения, что простонародные интонации звучат в его речи все сильнее.
– Мы в тот маёнток с хлопцами каждый день бегали, – сказал Длугач. – В войнушку играли. Тут патронов по лесам, снарядов, мин чертова прорва с войны лежит.
– Но это же опасно! – воскликнула Кира. – Вы же взорваться могли!
– Ну так и взорвались однажды. Сколько там у малых мозгов? Со столовую ложку. Мне шесть лет было – мину партизанскую нашли. Генка, с соседнего дома хлопец, начал тол из нее выковыривать. Мы все рядом стоим, смотрим: что получится?
– И что?
– Взорвалась. Генке руку оторвало. Пока до деревни дотащили, чуть не помер – кровью сошел.
– Господи! – выдохнула Кира. – А с тобой… ничего?
– Как видишь. Отец, правда, так отходил, что две недели потом сидеть не мог, задница аж сизая была. Но это он правильно.
Ей совсем не казалось правильным бить шестилетнего ребенка, который к тому же только что пережил такой ужас – видел истекающего кровью товарища. Но ее детство вообще прошло в другом мире.
Длугач посмотрел на нее быстрым и внимательным взглядом и, усмехнувшись, заметил:
– Что, разжалобил тебя? Теперь простишь, может?
– За что? – не поняла Кира.
– Что в «Донну Клару» тогда не пришел.
От того, что все это время, в которое он был и сосредоточенным, и страстным, и равнодушным, он помнил про ту свою вину и считал ее виною, Киру залило таким счастьем, что даже жарко стало.
– От меня в тот вечер жена ушла, – сказал Длугач. – Только поговорил с тобой, трубку положил, а тут она и объявляет.
Он замолчал. Кира видела, что ему трудно говорить об этом.
Она знала, что таким вот мужским разговорам верить не следует.
– Перед выходными все они разводятся, – говорила про это тетя Нора, Любина мама. – А к понедельнику, смотришь, опять женаты.
Ее опыту можно было доверять, тем более что никакого своего опыта у Киры на этот счет не было.
До сих пор не было. А теперь он сидел рядом, единственный ее опыт, смотрел не на нее, а на огонь, и никакое постороннее здравомыслие не имело значения по сравнению с тем, что она чувствовала в каждом его слове и во всем его существе.
