Развод. Она не твоя (СИ) - Дюжева Маргарита

Осторожно, молясь чтобы в тишине что-то ненароком не звякнуло, я стащила с крючка уже знакомую куртку и набросила ее себе на плечи. Воровать не хорошо, но я не могу позволить себе такую роскошь, как простудиться и промокнуть в ночном лесу. Если я хочу забрать Аришку, то силы мне потребуются, здоровье тоже.

Пожелав себе удачи я выскользнула на крыльцо, бесшумно прикрыв за собой стеклянную. Переждала несколько бесконечно долгих секунд, чтобы убедиться, что сирена не заорет на всю округу и никто не бросится за мной с собаками.

Тихо. Темно.

Тогда, на цыпочках спустившись с крыльца, я побежала по дорожке ведущей к воротам. Судя по тому, что я сегодня успела увидеть во время прогулки – там была калитка, которая запиралась изнутри на вертушку. Оставалось только надеяться, что не было никакого дополнительного ключа.

Под ногами тихо шелестела каменная крошка, но даже этот чахлый звук казался громче барабанного боя. Поэтому я сошла на мягкую траву, добежала по ней до калитки и, молясь о том, чтобы нигде и ничего не скрипнуло, повернула ручку замка.

Раздался едва различимый щелчок.

А дальше, уже сама не своя от адреналина и ужаса, я толкнула дверь и выскочила за пределы своей тюрьмы.

Только уйти никуда не смогла.

Потому что с той стороны ворот стояла темная машина, а рядом с ней Александр.

Привалившись боком к капоту и сложив руку на груди, он смотрел на меня.

У меня все ухнуло. Напрочь.

Неужели я думала, что смогу перехитрить его? Рассчитывала обмануть серого волка?

Дура.

На деревянных ногах я подошла ближе к нему:

— Привет.

— Далеко собралась?

— Саш, — я впервые обратилась к нему так. Наверное, это звучало жалко, — прости, но мне действительно надо. Я не могу сидеть, сложа руки, и ничего не делать.

— Можешь и будешь.

Я покачала головой.

— Мне надо в город. Надо найти дочь. Надо…— с каждым словом слезы все сильнее подступали к глазам.

Потому что на каждое мое «надо», в его взгляде появлялось беспощадное «и что дальше?», «что ты можешь сделать?»

И ничего!

Я ничего не могла.

Меня все-таки прорвало. Страх, отчаяние, собственная беспомощность…все это наконец-таки выплеснулось наружу. Я не железная, не бой-баба, которая звенит яйцами громче большинства парнокопытных.

Мне страшно!

Сама не поняв как, я оказалась прижатой к крепкой мужской груди. Сжалась в руках у мужчины, которого практически не знала, и который уже сделал для меня больше чем муж за долгие годы брака, и рыдала во весь голос. Не стесняясь, не скрываясь, умирая от своей боли.

А он качал меня как маленькую, гладил по спине и приговаривал:

— Тише, Маш, тише.

— Арина…

— Мы ее вернем. Тише. Не бойся. Ты не одна.

Я не знаю, сколько мы так простояли. Может пять минут, а может целую вечность.

И я не помню, что было потом

Кажется, меня несли на руках.

Сквозь пелену слез ничего не рассмотреть, собственные ощущения стерлись и истончились.

Мне оставалось только цепляться за чужое тепло, потому что ничего в жизни кроме него не осталось. Все остальное рассыпалось в пыль, обнажив мерзкое лицо реальности, к которой я оказалась не готова.

А ОН был рядом. Успокаивал, шептал какую-то дребедень, гладил по спине и повторял:

— Я тебя не отдам.

И я все-таки поверила.

А потом было пробуждение. Тяжелое, душное, полное надрыва. У меня отчаянно болела голова, и в теле ощущение, будто его всю ночь нещадно пинали.

А в душе… В душе было пусто и даже как-то легко. Будто до этого там сидел нарыв, а сегодня ночью он прорвался и гной выплеснулся наружу.

Стало легче, хотя боль и страх никуда не делись. Просто кроме них появилось что-то еще.

Ощущение того, что я не одна.

В кровати было жарко и немного тяжело, потому что на моей талии лежала чужая расслабленная рука. Слегка приподнявшись, я обернулась, чтобы посмотреть на человека, с которым провела ночь.

И нет. Это был не страстный марафон, не безумная скачка, в которой не осталось ничего кроме плотских желаний, предающих тел и прочей мишуры.

Вообще нет! Не то.

Мы спали в одежде и поверх одеяла. В обнимку.

Но сейчас это было для меня ценнее миллиона смачных поцелуев.

Не знаю как, но он заставил меня поверить. Сломал ту бетонную стену, за которой я уже успела спрятаться от целого мира, убедив себя, что этот мир – сплошное зло, и ничего иного в нем нет и быть не может. Что каждый человек – это злобная тварь, готовая вонзить в тебя когти и разорвать на мелкие ошметки.

Он не дал мне окончательно провалиться в это состояние. Насильно выдернул на поверхность и сказал «дыши».

Стоило мне пошевелиться, как Александр открыл глаза. Рука на моей талии тут же напряглась, в попытке предотвратить возможный побег, но я и не думала убегать.

Вместо этого тихо сказала:

— Привет.

— Привет.

Убедившись, что со мной все в порядке, что не вскочу с кровати и не начну бегать по комнате, выдирая волосы из всех мест, он убрал руку. Потер лицо, зевнул, потом посмотрел на часы:

— Уже десять. Неслабо поспали.

На самом деле он лукавил. Сна было мало. От силы часа четыре. Остальное время он приводил меня в чувство и утешал.

— Ты прости меня за вчерашнее, — виновато произнесла я, — меня просто прорвало.

— Это хорошо, когда прорывает. Поверь, гораздо хуже, когда все держат в себе и доводят до такого состояния, когда уже ничем не помочь и ничего не исправить.

Он говорил о какой-то своей боли. О чем-то личном, потаенном, мучающем его самого.

Я не стала спрашивать, о чем речь, потому что чувствовала – не надо лезть в душу со своим любопытством. Не стоит. Даже у сильных мужчин есть свои болевые точки.

— Ты прав. Спасибо.

— Не благодари. Я сделал то, что был должен.

Я кивнула, принимая его позицию, потом спросила:

— Когда ты понял, что я собираюсь сбежать?

Саша усмехнулся:

— Уверен, что раньше тебя самой.

— Все было так очевидно? Я настолько читаема и предсказуема?

— Не хочу тебя расстраивать, но у тебя разве что неоновая вывеска на лбу не висела. Готовлюсь к побегу.

Я прикрыла лицо руками и простонала:

— Какой позор. Я была уверена, что идеально притворяюсь и вообще актриса из меня великолепная.

— Увы, — он пожал плечами.

— Обещаю потренироваться в актерском мастерстве.

Этой ночью что-то необратимо изменилось в наших отношениях. Мы лежали в одной постели и между нами не было ни стеснения, ни дискомфорта. Этой ночью мы перестали быть друг для друга чужими.

— Ты мне лучше вот что пообещай, актриса, — неожиданно серьезно произнес Александр, — обещай не делать глупостей. Не подставляться. Не устраивать самодеятельность. Обещаешь?

Прежде чем ответить, я тяжело сглотнула:

— Обещаю.

— Я все решу сам, без тебя и твоих подвигов. Ты просто жди. Хорошо?

— Это не так просто, как тебе кажется.

— Мне не кажется. Я знаю, что порой ожидание – это самое сложное. Что хочется куда-то бежать, что-то делать, рвать в клочья. Только ничего кроме очередных ошибок и разрушения это не принесет. Поэтому надо терпеть. И я сейчас не про то всепрощающее унылое терпение, когда позволяешь вытирать об себя ноги и подставляешь вторую щеку, после того как получил оплеуху. Вовсе нет. Я про то терпение, которое ведет к намеченной цели. Месть – блюдо, которое подают холодным.

— Я знаю, но…

— Я верну тебе Арину. Я обещал. Ты главное верь мне. Хорошо?

И я поняла, что действительно верю. Вот так легко, без всяких отговорок.

— Хорошо.

Глава 14

У Семена Абрамова было премерзкое настроение.

И виновата в этом была никто иная, как жена. А еще дебилы, упустившие ее из дурки. Но жена все-таки больше.

Как она вообще умудрилась слезть с койки, когда ей такой коктейль прописали, что она мать родную должна была забыть?! Как посмела?