Неверный муж моей подруги (СИ) - Хаан Ашира

— Прости, — сказала я Герману. — Няня детей звонит, я должна ответить.

Я выскочила из зала в лаундж, заполненный густым дымом от кальянов, оттуда — в ярко освещенный туалет, в котором уже почти не было слышно музыки.

— Лана, ты когда вернешься? — проговорила Зоя. — Мы договаривались до десяти вроде? Мне уже нужно домой.

Я отняла телефон от уха, посмотрела на время — ого!

Половина одиннадцатого!

Несколько часов пролетели как один миг.

— Все хорошо, Зой, я уже возвращаюсь. Сейчас вызову такси и тебя на нем же отправлю домой, — быстро проговорила я, встряхнув головой, чтобы вернуть себе ясность мыслей. — Собирайся потихоньку.

Мое пальто и сумка оставались в гардеробе, и я осторожно пробралась по краю зала, где уже снова гремел забойный рок, на который нашлось уже куда больше любителей. Шампанское всегда помогает сближению культур.

Забрала свои вещи — и вздрогнула, когда сзади подошел Герман и положил мне руки на талию так, словно мы все еще танцуем.

— Ты уже домой? — сказал он на ухо, чуть повысив голос, чтобы перекрыть гитарные запилы. — Подвезти?

— Ты же выпил?

— Тогда водителя вызову.

— Да не надо, — отмахнулась я. — Такси быстрее приедет, а мне няню надо отпустить.

— Тогда пойдем, отдам тебе книгу, — поманил он за собой к лифту на подземную стоянку, где нас ждал знакомый «лексус».

Телефон снова завибрировал, и я нажала «Ответить», пока Герман открывал машину, садился в нее и копался в бардачке.

— Я уже собралась, — сообщила Зоя. — Мне правда надо уже ехать. Ты во сколько будешь?

Я отвела трубку от уха, открыла приложение такси и нажала на вызов.

— Пять минут еще машине ехать, — отчиталась я, глядя на экран. — И еще пятнадцать до дома. Ты уже детей уложила?

— Да, спят как сурки.

— Тогда вызывай такси и езжай, я скоро буду. Они даже не заметят.

— Хорошо.

Я бросила телефон в сумку и нырнула в машину к Герману, который уже достал мой «Дом, в котором…» и листал его, с удивленным интересом вчитываясь в строчки.

Тогда. Посмотри на меня

Герман протянул мне книгу, но когда я взялась за нее — не отпустил. Подался вслед за ней ко мне. Близко — я вновь почувствовала запах розмарина, смешанный с острыми нотками алкоголя в его дыхании.

— Гер… — начала я, изо всех сил стараясь не упасть в черноту его взгляда.

— Я прочитал то, что ты писала, — сказал он. — Когда попросила забанить.

В одну секунду кровь обратилась в лед. Застывшими, негнущимися пальцами я все еще пыталась тянуть к себе книгу, продолжая бессмысленное действие.

— Но как? — хриплое карканье, а не вопрос. — Я же удалила раньше, чем…

— На экране блокировки. Пока они появлялись. А потом пропали.

Дышать стало трудно. Словно и воздух в легких тоже превратился в лед. Смотреть ему в лицо — физически невозможно, как будто это запрещено законами природы.

— Зачем?..

Герман не ответил. Он продолжал держать книгу, не отпуская ее, а я продолжала бессмысленно ее тянуть.

— Герман… — взмолилась я, уже не зная о чем.

— Лана… — его голос был мягким и еще более низким, чем обычно. В нем проскальзывали противно кислые нотки жалости, и от этого становилось еще тяжелее. — Пойми. Я не могу дать того, что тебе нужно.

— Тогда отпусти меня! Перестань меня мучить!

— Я тебя мучаю?

Я бы поверила в его неискреннее удивление, но он даже не удосужился придать своему голосу вопросительные интонации. Спросил скучающим тоном, будто ответ не интересовал его вовсе. Или он его знал.

Я разжала пальцы — одновременно с ним — и книга упала, больно царапнув твердым углом по моему бедру и скатилась куда-то под ноги. Нагибаться не хотелось.

— Ты делаешь одно, а говоришь другое. Подаешь противоречивые сигналы. Ни туда, ни сюда. Только я выдыхаю, ты снова меня провоцируешь. Вроде бы влюблен в другую, но рядом со мной ведешь себя так, будто… — я проговорила это на одном дыхании, шумно втянула носом воздух и продолжила: — …в меня. Я откликаюсь, а ты снова говоришь, что мы не можем, нам нельзя!

— Ты хочешь этого?

Его голос спокоен, но черные глаза впиваются в меня обсидиановыми кинжалами.

— Я замужем! Мне не надо… Но…

Никак не получалось поймать дыхание, будто я карабкалась на пирамиду майя, а не сидела в машине рядом с Германом. Никак не получалось сформулировать, почему — нельзя. Почему — хочется, почему — он…

Он наклонился ко мне, положил ладонь на мою щеку и провел носом по скуле — не касаясь, но очень-очень близко.

— Твоя кожа пахнет мускатом, — сказал Герман, и каждое слово его дыхание вывело своим ритмом.

Кожа — к коже. Близко. Чтобы дыхание замерзало в безвременье нашего почти случившегося прикосновения.

А потом он отстранился.

Я вскинула глаза, запустила пальцы в его короткие жесткие волосы и сама качнулась вперед, почти успев дотронуться до его губ.

Почти.

Он перехватил мое запястье и удержал его, откидывая голову назад. Большой палец придавил пульсирующую артерию и нежно погладил ее.

— Герман!

— Целовать чужих женщин — неприемлемо, — он кивнул на кольцо, украшающее мой безымянный палец, чуть-чуть сильнее сжал руку — и отпустил.

Биение моего сердца звучало тяжелым роковым саундтреком к происходящему.

Я стиснула свой палец и прокрутила на нем кольцо.

— А если не чужая?

— Ты ведь не разведешься.

Он откинулся на своем кресле, уперевшись ладонями в руль и глядя куда-то вперед через лобовое стекло. Там была только полутьма бетонной парковки, ничего больше.

— Думаю — нет, — ответила я. — А ты?

— И я нет. Поэтому ничего быть не может.

Я готова была его умолять.

Голова кружилась все сильнее, воздуха опять не хватало, да что у него, машина, герметичная, что ли?!

Только один поцелуй — и я его отпущу. Мне хватит. Я попрощаюсь.

Лукавство этого одного раза было очевидно мне даже сейчас.

Я отвернулась в противоположную сторону — и поймала свой взгляд в отражении стекла. Бледная, с лихорадочными пятнами на щеках, кусающая губы. Жалкая, жалкая Лана.

— Посмотри на меня, — сказал Герман.

Его ладонь легла мне на плечо, но я дернула им, пытаясь ее стряхнуть. Вместо того, чтобы оставить меня в покое, он развернул меня лицом к себе.

Я подняла взгляд — и провалилась в черноту его глаз. Радужку не отличить от зрачка. Тьма, пришедшая из глубин космоса, затягивающая в себя неумолимо и необратимо.

Еще мгновение — и будет поздно.

Что я сделаю?

Что угодно.

— А если бы чужой женщиной была Нелли? Все было бы иначе? — спросила я, чувствуя, как каждое слово увязает в ватной тишине между нами.

— Лана, не существует никакого «если бы», — спокойно ответил Герман. Не просто спокойно — равнодушно. Словно только я тут умираю, сражаясь за каждый лишний вдох. — Все тогда было бы иначе. Изменилось бы слишком много вводных, чтобы можно было ответить однозначно.

— Например? Каких вводных?

— Она не замужем.

— Еще.

— Я не с ней сижу сейчас в машине.

— Почему? Не с ней?

— Потому что она совсем другой человек. С тобой мне интересно общаться и проводить время, она же вызывает только острые эмоции и…

— Похоть? — подсказала я.

Провоцируя, да. Сознательно.

Но Герман не взял подачу.

— Я бы назвал это влечением. Но да.

— А я не вызываю влечения?

— Лана, ты заходишь на территорию, куда нам обоим не надо.

— Это ты сказал про то, что моя кожа пахнет мускатом.

— Всего лишь слова.

Я смотрела на него молча, и только тяжелое дыхание выдавало то, что внутри меня, как в бетономешалке, сейчас перемешивались мои чувства с моими потрохами — в отвратительный и страшный мясной коктейль, залитый сверху черной нефтью отчаяния.

— Герман…

— Поехали покатаемся, — он нажал кнопку, заводя машину. — Нам обоим надо проветрить голову.