Игорь Редин - Синий роман
Алик пообещал своему сыну компьютер и теперь вкалывал, как проклятый сразу на трёх работах. Но денег почему-то всё равно не хватало.
Я пил пиво с яркими собаками. В свободном полёте это делать особенно приятно. Собаки были ухоженными и блестели, словно на солнце снег.
– На солнце снега не может быть, – сказала мне ты.
– Может быть, ты права, – ответил я. Спорить с ней – бесполезная трата времени.
Днём он, словно потревоженный взгляд ночной птицы, сочинял стихи, надеясь, что их никто и никогда не прочитает, а ночью жил совершенно в ином ритме, потому что, гуляя по чужим снам, писал нескончаемый роман о ярких, как снег на солнце, собаках. По крайней мере, так ему казалось.
Десять тысяч лет спустя, историки смогли прочесть вторую страницу книги Джуманджи. Когда будет написана последняя, никто не знает. Так же, как не узнает никто, когда была написана первая страница вечной книги. Несмотря на то, что библиофилам хорошо известно о существовании двух первых страниц Джуманджи, исследовать их пока никому не удавалось. Нет, прочитать их – это проще простого. Но пересказ одного ученого мужа существенно отличается от того, что рассказывает о прочитанном другой.
Сны (тем более, чужие) – величина не постоянная. И содержание написанного на бумаге всё время изменяется, потому что писалось оно в чужих снах. Не чернилами и уж, конечно, не кровью, а самым обыкновенным страхом испуганных штормом чаек – лучшим из того, что даёт природа для написания подобных вещей.
Жизнь питается смертью, а его страх питался его же прозрачными надеждами – несбыточными мечтами – мачтами парусника в ожидании ветра, который наполнит его паруса. Они были необходимы ему, как ласточке слюна для постройки своего жилища.
И когда он впервые выпал из гнезда, то неожиданно для себя полетел. Страх заставил его расправить ещё неокрепшие крылья. Потом он ещё не раз вываливался из своей рифмы, но сильные крылья ни разу его не подвели. Постепенно рифма наполнилась гармонией и обросла ритмом. Раста. Она понравилась людям, но особо ею заинтересовались яркие собаки.
– Кто это поёт? – спросила меня одна. Эту суку звали любовь.
– Михей & Джуманджи, – ответил я и отхлебнул пива.
…через полгода в Интернете появилась информация: «Умер музыкант и композитор Михей (Сергей Крутиков) – вокалист одной из первых отечественных рэп-формаций Bad Balance и лидер сольного проекта „Михей и Джуманджи“. Как сообщает „Наше радио“, Михей скончался в 17:50 в воскресенье, 27 октября, в своей московской квартире. По неофициальным данным, музыкант умер от сердечной недостаточности».
– Значит, там он нужнее. Должен же кто-то писать книгу Джуманджи, – сказала ты.
– Может быть, ты права, – ответил я. Спорить с ней – бесполезная трата времени.
Алыча.
В саду, где каждый год белым зацветала алыча, танцевала вальс стройная женщина в трауре. Она двигалась между цветущих деревьев, словно Луна по небу, легко и грациозно. Почему она была одна и по ком носила траур, я не знаю, но если внимательно присмотреться к её затейливому танцу, то с первым дуновением цветочного ветра можно услышать песенку-бессмыслицу:
«От кира
(предупреждая возможный вопрос)
в голове не темно, а криво
и поезд, несущийся под откос –
паровоз –
в хитросплетении пьяного мира,
возможно, просто в гору полз
мурлыча песню (на три четверти) под нос:
И далее –
Италия –
Нога, сапог и талия
Обтянута экватором.
Ах! Как она стройна
Среди небес зелёной хмури!
Я это видела. В натуре», – которую в полголоса напевала женщина в чёрном с алой розой в длинных волосах цвета непроглядной ночи.
Красное так же хорошо гармонирует с черным, как и белое.
Пушистые ресницы её, подобно маленьким синим цветам, весной расцветали для того, чтобы летом принести плоды – огромные янтарные слёзы, – а осенью опасть. Зиму она проводила без ресниц и слёз. Легко и спокойно.
За пару недель до этого…
мне пришлось это сделать.
Её пес – маленькая и шустрая собачонка – раньше никогда не видел лошадей. Вот что я получил от неё по мыльной почте:
«…Daze loshadi. A nash Prints nikogda ne videl loshadey – nu, konechno, ego srazu chto-to smutilo v ih vneshnem vide, no on ne poddalsya panike i, zastivshi na meste, molcha nablyudal kak ony prohodili mimo nas.
Odin poziloy muzchina priostanovil'sya i, ukazivaya na loshad', skazal emu: «Bol'shaya sobaka, da?»
Я читал эту абракадабру и думал: «Неужели в Штатах нет ни одной клавиатуры с русским шрифтом?», а потом плюнул на это дело (мысли. Они только мешают творчеству) и попросил возможности украсть у неё этот милый сюжет. Она с радостью подарила мне его, поставив меня в неловкое положение, потому что случилось это в её День рождения.
Я, конечно, её поздравил, скупо пожелав ей здоровья, удачи и добра, но подарить ничего не смог. И тогда мне в голову пришла простая и, как следствие, гениальная мысль: я подарю ей эту миниатюру. К тому же, к написанию оной она тоже приложила руку. Ей будет приятно…
Как я ни старался, у меня ничего не получилось. Мысли (они только мешают творчеству), словно пчёлы в тесном улье, роились, наползали одна на другую, не давая мне сосредоточиться. Даже кофе и сигареты не смогли помочь.
На следующий день, рано утром я поднялся на крышу своего дома, выкопал в небе могилу и похоронил там сюжет о маленьком Принце, никогда раньше не видевшем лошадей. Теперь на этом месте всегда висит лёгкое, как весна облачко. На нём даже есть эпитафия: «В саду, где белым зацветала алыча, танцевала вальс стройная женщина в трауре с алой розой в длинных волосах цвета непроглядной ночи».
Красное так же хорошо гармонирует с черным, как и белое.
Паша.
Аккорд. Не каждый наделён богатством его звучания. Большинство из нас не способно даже на одну хиленькую ноту. А отдельные индивидуумы вообще… там глухо, как в танке. А ведь в детстве казалось, что танк – это верх крутизны.
Чёрно-белые кадры моего детства, погружаясь в галлюциноген памяти, медленно, но верно обретают цвет. Первая сигарета и первый стакан портвейна, первая женщина и первая любовь.
Откуда-то оттуда берет начало образ Алика. Алик – друг, и я с радостью закрываю глаза на его недостатки. Впрочем, так же, как и он на мои. Все мы не без греха.
Оказывается, Алик страдает неизлечимым недугом. Его одолевает синяя клептомания – болезнь тяжёлая, но проявляющаяся только в период алкогольной нирваны.
– А я думаю: куда это наши вещи пропадают? – улыбнулся Паша.
– Да за кого ты меня принимаешь? – мина оскорблённой добродетели совершенно не шла Алику, но при этом мягко легла на его чело.
– А, – стал оправдываться Паша, – то есть, ты хочешь сказать, что у тебя клептомания в хорошем смысле этого слова?
Помнится мне, я обещал вам Пашу. Паша – типичный представитель выходцев из Урала – голубоглазый блондин с красной мордой. Урал (ну, и Сибирь, пожалуй, тоже) – последний оплот русской нации. Все остальные – прямые потомки потных и пыльных детей монгольских степей. Пресловутые хохлы з москалями в их числе. Почему татарские монголы не пошли на Урал? Загадка. Хотя, с другой стороны, что им там делать? Разве что Настю с Бутусовым Чайфом запивать да читать на каком-нибудь тюркском наречии сказки Бажова друг другу на ночь.
Свердловский рок-клуб Паша имел ввиду, и делал он это в самом неприглядном смысле. К сказам Бажова он относился более снисходительно, вследствие поверхностного знакомства с творческим наследием последнего, которое сводилось к одному анекдоту:
"Хозяйка медной горы: "Ну, что, Данила-мастер, не выходит у тебя каменный цветок?"
Данила-мастер, тужась над унитазом: "Не вы-хо-ди-и-ит!""
Не прочитав ни одной уральской сказки, Паша покинул гостеприимную Хозяйку Медной Горы, так и не повстречавшись с нею. После долгих скитаний по нашей тогда ещё необъятной родине (я не знаю куда. Главное – отсюда!!!), с двумя песнями в кармане и одной парой обуви, он устал в Симферополе. Но Симферополь – не Ялта.
Теперь Паша в Ялте. Творит в студии. Такие люди, как Паша способны даже самое простое нажатие пипок превратить в творчество. О них говорят: он из любого гавна может конфетку сделать. При условии, конечно, что какашка эта связана с записью музыки.
За окном, купаясь в солнце, чирикали птички и пролетали случайные клиенты.
Пришёл Олег – человек во всех смыслах хороший, но имеющий один существенный недостаток: уж очень его много.
– Паша, – протягивая руку для приветствия, – а что там за мордовороты, – спросил он, – сидят у твоей двери?
– Заказчики, – не отрываясь от экрана монитора, ответил Паша. Протянутую руку он увидел затылком и ответил взаимным рукопротягиванием. Нетрудно догадаться, что после этого было рукопожатие.
– Вот они волшебники. У тебя курить можно?
