Элита (СИ) - Салах Алайна

Петру не нужно дополнительных пояснений — он достаточно умён, чтобы не плыть против течения. Улыбнувшись, он желает мне спокойной ночи и выражает надежду, что завтра в большой перерыв нам удастся выпить вместе кофе.

Из машины я выхожу с улыбкой, несмотря на то, что половину фильма просто смотрела в экран, не в силах избавиться от горького послевкусия поездки с Леоном. Разговор с Эльвирой и моё голосовое сообщение поставили жирную точку в наметившемся перемирии. Мы молча доехали до дома и разошлись по комнатам, даже не попрощавшись.

Войдя в ворота, первое, что я вижу, — ярко-синий кроссовер, припаркованный во дворе. Нахмурившись, я смотрю в телефон. На часах начало одиннадцатого. Эльвиру так задел факт нашей совместной поездки с Леоном, что она примчалась с ружьём и палаткой на защиту чести суженого?

Придушив поток воображения, рисующего картины того, чем они могли бы заниматься в столь позднее время, я ускоряю шаг. Гравий хру́стко вонзается в подошву кроссовок, сердце напряжённо стучит. Я не имею права на ревность. Не имею.

— Сбегала на свидание?

От неожиданности я останавливаюсь, как вкопанная. Из полумрака уличной террасы материализуется изящная фигура в сером пальто. Поднеся ко рту курительный гаджет, Эльвира выдувает ванильный дым и меряет меня изучающим взглядом.

— И ведь что-то они в тебе находят… Пётр в прошлом году с дочерью Конюхова встречался… Может, мужчин время от времени тянет на провинциальную экзотику?

— Я знаю только Фёдора Конюхова, — бормочу я, более всего ошарашенная фактом, что идеальная Эльвира позволяет себе курить. — И я не из провинции. Родилась там же, где и ты. Возможно, даже в том же роддоме.

— Это вряд ли. Но если уж тебе удалось охомутать Петю, не упусти шанс, — голос Эльвиры становится ледяным. — И не вздумай лезть к Леону, поняла? Это моё последнее предупреждение.

С каждой секундой её образ неприступной снежной королевы трещит по швам. Никакая она не снежная и неприступная. Обычная неуверенная в себе деваха, которая не поленилась подкараулить меня во дворе, чтобы отвести угрозу от своих нездоровых отношений.

— А Леон тебя, что, не слушает, раз уж понадобилось угрожать мне? — ласково уточняю я.

— Леон меня прекрасно слушает и слышит, — возмущённо верещит Эльвира. — У нас с ним полное взаимопонимание. А вот ты по какой-то причине продолжаешь ему навязываться…

— Ты несёшь чушь. И про то, что я кому-то навязываюсь, и про ваше взаимопонимание. Вместо того чтобы нападать на других, лучше покопайся в себе. И, может, это не моё дело, но… ты же, блин, душишь его… Всё, что тебе важно, — это как ваша пара выглядит со стороны, а на то, что внутри, — абсолютно плевать. Как итог: вы оба несчастны.

— Дочка кухарки будет учить меня отношениям? — выплёвывает она, жадно и совсем не изящно затягиваясь синтетическим дымом.

— Ну кто-то же должен, раз уж твои высокопоставленные родители облажались, — парирую я. — И моя мама не кухарка, а домработница. Кстати, чего ты вечно строишь из себя примадонну, хотя сама пока ровным счётом ничего не добилась? Возможно, тебе бы тоже пришлось тереть полы и накрывать на стол, не родись ты Морозовой.

Эльвира презрительно кривится.

— Ты настолько недалёкая, что даже не видишь разницы между нами.

— О, я прекрасно её вижу. — Приложив ладони к груди, я сочувственно гримасничаю. — Я бы в жизни не опустилась до того, чтобы просить кого-то не подходить к моему парню.

Даже в темноте заметно, как щёки Эльвиры покрываются пятнами, а тонкие ноздри трепещут.

— Да все в курсе, что ты пробила дно на той вечеринке…

— Дно пробил твой мудак-братец, который подсыпал мне наркотик, — гневно перебиваю я, переходя из стадии раздражения в стадию кровавого бешенства. — Уверена, ты прекрасно об этом знаешь, но снова притворяешься, что проблемы имеются у других, но не у вашей элитарной семейки.

— Не подходи к Леону, поняла? — чеканит Эльвира, перестав утруждать себя аргументами. — Не заставляй меня подключать отца.

Я со вздохом закатываю глаза.

— Господи, какая ты жалкая. А под венец вы Леона погоните пинками?

И вот здесь на лице Эльвиры проступает торжествующая улыбка. Она даже делает шаг вперёд, чтобы я наверняка расслышала сказанное.

— Свадьба состоится через три месяца — дата уже утверждена. Медовый месяц мы проведём на Капри и с детьми тянуть не планируем. Это так, к сведению. Как думаешь, Леон будет хорошим папой?

— Я думаю, что тебе нужно привести голову в порядок перед тем, как начать размножаться, — бормочу я, внезапно ощутив сильнейшее удушье. То ли потому, что представила, каким несчастным станет Леон в браке, то ли потому, что знаю, какой несчастной стану я, когда он окончательно и бесповоротно женится. — Спасибо за увлекательную беседу, я пойду спать.

Не глядя на Эльвиру, я устремляюсь к входной двери, мечтая очутиться в своей комнате и моментально отключиться. Свадьба через три месяца и скорые дети — это слишком сокрушительная информация, чтобы так запросто её переварить.

— Ты меня услышала, — несётся мне в спину. — Не заставляй меня портить тебе жизнь.

Вместо ответа я выставляю перед собой средние пальцы. Да пошла ты, боярыня Отморозова.

43

Этой ночью я в полной мере ощущаю себя особой королевских кровей, ибо сплю как принцесса на горошине. Паршиво. Не спасает ни египетский хлопок, которым укомплектована каждая спальня в доме, включая мою, ни ортопедическая подушка с эффектом памяти, подаренная Каролиной.

Как итог, в семь утра я сижу на кухне с кружкой двойного эспрессо, ловя отражение своих припухших век в натёртой до блеска сахарнице. Настроение болтается на уровне моих полуспущенных носков. У Леона свадьба через три месяца, и с детьми они тянуть не планируют.

— Пока ты разглядываешь потолок, Игорь ждёт во дворе, — осуждающий голос мамы клинком вонзается мне в затылок. — Кофе допивай и иди. Он тебе не слуга, а ты не царевна.

Эта раздражённая реплика становится последней каплей в переполненной чаше сегодняшнего утра. Пальцы до побеления сжимаются в кулаки, на глазах выступают слёзы. Разве моя вина, что Игорь приехал на двадцать пять минут раньше условленного?

Но маме бесполезно что-либо объяснять: по её убеждению, заставлять других ждать — некрасиво и всё тут. Моё мнение не имеет никакого значения.

— Я ещё не поела, — глухо говорю я, о чём сразу жалею. Мама вспыхивает моментально.

— Так чего расселась, как барыня?!

Дверь холодильника хлопает, слышится шуршание упаковки, громкий и торопливый стук ножа. Спустя секунд десять передо мной падают два ломтя хлеба, накрытые сыром и ветчиной.

— Ешь бутерброды! Только быстро.

Смахнув выкатившуюся слезу, я скрежетом отодвигаю стул.

— Не хочу.

— Чего это ты не хочешь?

— Потому что я человек, а не собака, жрущая по команде! — резко обернувшись, я впиваюсь в маму глазами. — Сколько можно ко мне цепляться? Я не виновата в том, что папа умер, а ты несчастна!

Не дожидаясь, пока мама проорёт, что её дочь выросла неблагодарной хамкой, я, сломя голову, вылетаю из кухни. Тело колотит так, что стучат зубы, слёзы, застрявшие в горле, душат, мешая дышать.

Не видя перед собой ровным счётом ничего, я по памяти нахожу прихожую, наощупь обуваюсь, толкаю дверь — и с размаху влетаю в Леона, прямиком в его твёрдую, терпко пахнущую грудь.

Ещё вчера это столкновение отозвалось во мне мурашками и бешеным трепыханием сердца, но сейчас его руки, подхватившие мои плечи, как ярко-синие глаза, пронзительно уставившиеся на меня, не вызывают ничего, кроме желания огрызнуться.

— Осторожно, — голос Леона звучит мягко и заботливо, что бесит ещё больше. — Куда так рано торопишься? На учёбу ведь ещё рано.

Одним движением сбросив его кисти, я задираю подбородок и шиплю:

— Не тебе рассуждать о спешке. Надеюсь, ты уже заказал свадебный костюм.