Ненужная мама. Сердце на двоих (СИ) - Лесневская Вероника

Видит бог, каких усилий мне стоит держать свои эмоции в узде.

Взмахиваю ресницами, перевожу дыхание и рвано киваю в ответ вместо приветствия.

Как же сложно. Но только мне...

Одинцов не изменился. Несокрушимый айсберг, твердый и мрачный. Его не растопить. Можно лишь разбиться в щепки при столкновении с ним. А я не готова опять идти на дно.

- Гордей… - срываюсь в сиплый шепот. Повторяю его имя, перекатываю на языке и не верю, что наша встреча, которую я не раз переживала во сне, наконец-то происходит наяву. - Витальевич, - опомнившись, официально добавляю. – Не ожидала вас здесь увидеть. В обычной больнице. Надеюсь, у вас все хорошо?

Мой вопрос звучит искренне и исходит из самого сердца. Я правда хочу, чтобы он был счастлив, насколько это возможно в его нелегкой, трагической ситуации.

- Нет, - неожиданно цедит сквозь стиснутые зубы. Напрягается так, что желваки играют на скулах. Косится на малышей, прильнувших к Герману, жестко сжимает губы, превращая их в прямую линию.

В этот момент я, наконец, понимаю, что произошла катастрофа. Гордей впервые видит своих детей, о существовании которых даже не подозревал. Я неоднократно представляла их знакомство и в глубине души знала, что оно неизбежно. Боялась этого момента и в то же время… ждала его. Хотела показать, что мы сильные и все-таки справились.

Но… Не здесь! Не так! Не через неделю после возвращения в Россию!

Мне нужно время…

Боковым зрением замечаю, как Демин вопросительно вскидывает подбородок, а потом многозначительно стучит пальцем по циферблату швейцарских часов. Намекает, что я опаздываю на собеседование. Малыши дергают его за брюки, шумят и капризничают. Возле лифта собираются сотрудники, простреливают нас косыми взглядами.

- Извините, я спешу, - через боль выдавливаю из себя, на негнущихся ногах проходя мимо Гордея.

Не прощаюсь. Верю, у нас еще будет шанс спокойно поговорить. Судя по тому, что Одинцов здесь, в той же больнице, где я собираюсь работать, мы еще не раз пересечемся. История повторяется… Однако теперь точек соприкосновения больше.

- Вика, - внезапно шелестит над самым ухом, а мой локоть заключен в крепкой хватке. Испуганно поворачиваю голову, и наши с Гордеем лица оказываются напротив. Так близко, что я ощущаю его лихорадочное, злое дыхание на своих губах. - Ты все-таки… родила от меня?

Недоверчиво, жестко, хлестко. Как обвинение.

Стальной тон пробуждает неприятные ассоциации. В прищуренных серых глазах мелькает осуждение.

«Двойня? Плохо… Вика, от меня?.. Аборт!» - вихрем проносятся в мыслях его слова. Судорожно отгоняю душащую меня тревогу, но не получается.

- Если скажу, что нет, ты поверишь? – спрашиваю с вызовом. Горько усмехаюсь.

Пристально смотрю на Гордея, пытаясь заглянуть в его душу. Ничего не чувствую, кроме пронизывающего холода. Мой единственный мужчина так и остался отстраненным ледяным истуканом. Сомневается. Молчит. Медлит. Кружит взглядом по мне, обращает внимание на двойняшек, которые затихают и жмутся к Герману, как к родному отцу.

- Викки, все в порядке? – аккуратно вклинивается в беседу Демин. – Что вообще происходит? Вы знакомы? – внимательно изучает Одинцова, анализируя уровень исходящей от него опасности. Делает шаг к нам, а мои котики семенят за ним, как хвостики.

- Я отец этих детей, - нагло, пренебрежительно выплевывает Гордей и выгибает бровь, обращаясь ко мне: - Скажешь, не так?

- Так… - тихо признаюсь, пожимая плечами. Сердце останавливается, как в день родов.

Гордей мгновенно меняется в лице. Сильнее врезается пальцами в мою руку, как будто я испарюсь, если он отпустит. Медленно опускает взгляд на двойняшек, смотрит на них иначе, пытается принять и обработать информацию, однако суровый врачебный мозг дает сбой.

- Хм, тогда я рекомендовал бы вам выбрать более тихое место для разговора, - спокойно уговаривает его Герман, чем вызывает убийственную волну агрессии.

- Херр Демин, а я бы вам рекомендовал засунуть свое мнение туда, откуда вы каждый день детей достаете, - негромко, но грубо шипит Одинцов, вгоняя меня в ступор своим хамством. Зато Демин не теряется.

- По крайней мере, я выполняю свою работу, а вы, я смотрю, там бываете развлечения ради, так что потом забываете, где наследили, - парирует со злобной насмешкой.

- Прекратите оба! – ошеломленно прошу их. Как с цепи сорвались! Обезумели!

- Свали, Демин, не доводи до греха, - предупреждающе рычит Гордей, беспардонно тыкая коллеге.

- Ты сейчас неадекватен, Одинцов, а я в ответе за Викки и детей...

- Они мои, - гаркает так, что я вздрагиваю, и взмахивает рукой в сторону двойняшек.

Рус и Виола подскакивают на месте. Зная своих малышей, я с ужасом представляю, какой скандал сейчас разразится. Суматошно вырываю локоть из капкана Гордея, приседаю к ним, протягиваю руки, но не успеваю и слова доброго сказать… По красным глазам, поджатым подбородками и скривившимся губам я понимаю, что истерики не избежать.

- Ма-а-а-а! – эхом разносится по всему холлу. Протяжно, жалобно, на разрыв. – А-а-а! – вдвоем заходятся в истошном крике, шарахаясь от кровного отца.

- Тише-тише, котики, - обнимаю их, поглаживаю по макушкам. – Дядя хороший, - машинально приговариваю, а Гордей дергается, как от удара током.

Дядя…

Виновато закусываю губу.

- Бя-ка-а-а, - в слезах вопит Рус, в то время как Виола прячется на моей груди.

Прижимаю к себе крошек, а сама исподлобья поглядываю на их отца. Он растерян, обезоружен, убит… Собственные дети его не признали. Отвергли. И хоть это неправда, но со стороны все выглядит именно так.

- Напугал? – хрипло произносит он. - Я не хотел.

Верю…

В глазах столько боли, что мне становится его жаль. Не могу видеть Гордея таким истерзанным. Пропускаю через себя его эмоции, и сердце кровью обливается.

- На них никто никогда не кричит, - стараюсь объяснить как можно тактичнее, с трудом пробиваясь сквозь нытье и всхлипы. - Они очень домашние, словно комнатные цветочки, - целую их с улыбкой, вытираю мокрые красные щечки пальцами. - Все нормально, Гордей, просто они боятся чужих людей. Будут скандалить, пока ты не уйдешь.

Поздно осознаю, что подобрала не те слова…

Чужой…

Очередная вспышка молнии на дне черных зрачков – и Одинцов отшатывается от нас, как громом пораженный.

- Вы едете наверх? – кто-то толкает его, пробираясь к лифту.

Ничего не ответив, Гордей отворачивается от нас, тяжело и нервно шагает в кабину. Небрежно бьет кулаком по кнопке, пятится вглубь, упираясь спиной в дальнюю стенку. На прощание обласкав детей тоскливым взглядом, задумчиво смотрит на меня.

Чужой родной отец.

- Прости, - лепечу одними губами, до последнего сохраняя с ним зрительную связь.

Створки задвигаются – и двойняшки, как по команде, прекращают плакать.

Глава 23

Гордей

Жалобный, истошный детский крик беспощадно лупит прямо в сердце, выламывая ребра. Самое страшное, что виноват в этом я. Есть лишь один способ прекратить мучения испуганных детей…

Самоустраниться… В идеале, навсегда.

Они меня не знают. Отторгают, как инородное тело. У них другой «папа».

Резанув взглядом по Демину, который помогает Вике успокаивать двойняшек, я фокусируюсь на их заплаканных лицах. Меня будто парализует. Я ведь знаю, как обращаться с малышами, Алиску сам вырастил. Но к ним даже подойти ближе не смею. Смахнуть слезы со щек, вытереть сопливые носы, поцеловать… Ни на что не имею права.

Чужой дядя… Донор… И несостоявшийся убийца…

Смогут ли они когда-нибудь простить меня?

Ловлю Викин блеклый взгляд, пытаюсь прочитать ответ в ее глазах.

Лифт закрывается – и мгновенно наступает тишина.

Это невыносимо… Настолько, что я сползаю по стенке вниз и сажусь на корточки, уронив голову на сцепленные в замок руки. Плевать, что обо мне подумают окружающие. Пусть сочтут пьяным или сумасшедшим. Я еще хуже…