Элизабет Хауэр - Полгода — и вся жизнь
— Я много занимаюсь, — упрямо ответила Камилла.
— Ну, это зависит от того, кем ты хочешь стать, — произнесла жена инженера, — если парикмахером или портнихой, то нет необходимости работать головой. Ты и так сможешь приносить деньги в дом.
— Почему вы думаете, что я буду парикмахером или портнихой? — спросила Камилла. Она побледнела. — Рената же не хочет ими быть.
— Не забывай, между вами все же есть небольшая разница, — холодно отозвалась мать Ренаты.
— Ирена, — укоризненно сказал инженер. Выходя из машины, он незаметно сунул Камилле одну марку. Она с удовольствием выбросила бы монету на садовую дорожку, но взяла себя в руки и, придя домой, опустила ее в копилку.
* * *«У Пако тоже все в порядке. Сейчас, конечно, трудно прокормить собаку, особенно такую большую, как Пако, но мы достаем для него еду несмотря ни на что. В последнее время многие собаки стали пропадать. Я не знаю, что с ними происходит. В этом году много фруктов, но почти все нужно сдать на нужды фронта. Твоя мама присылает тебе какие-нибудь фрукты?»
Насколько она знала, баронесса постоянно отсылала что-то на фронт. Чтобы отослать такую посылку, нужны особые марки, которые выдавались военнослужащим в очень ограниченном количестве. Может быть, Винцент когда-нибудь пришлет ей марку и тогда она тоже сможет собрать ему посылку. Но этот вопрос она оставила до следующего письма, а пока решила собрать для посылки что-нибудь необычное.
«Недавно в школе собирали книги для солдат. Свои я туда не понесла, а купила, как советовала одна газета, книгу „Шутки из сундучка Шайбля“. Это карманное красочно иллюстрированное издание с подборкой самых лучших шуток. Книжка стоит довольно дешево, всего 50 пфеннигов. Если ты вдруг получишь ее в подарок, то знай, что это наверняка моя книга. В это лето мы с мамой опять остаемся в городе. Но я не расстраиваюсь, потому что по железной дороге от города можно уезжать только на сто шестьдесят километров. Кафе-мороженое наверху, у церкви, пока работает. Мороженое делают из обезжиренного молока, но зато его можно купить без карточек».
Она писала крупными буквами, с большими промежутками между строк и начала уже третью страницу. Для первого письма достаточно. Сейчас она уже не находила то, о чем писала, за исключением начала, ни красивым, ни важным. Поэтому ей очень хотелось закончить письмо какой-нибудь выразительной фразой. Она вспомнила о радиоприемнике, молчавшем все это время, и включила его. Известная киноактриса пела мечтательно и обнадеживающе: «Весне не будет конца…» Камилла выпрямилась. Она оглядела себя с ног до головы — от вишневого платья до чулок и туфель, дотронулась до шпильки в волосах. Как было бы замечательно: она в этом красивом платье, Винцент и вечная весна. Прекрасно. «Я молча держу его руку». Она сделала бы это с таким удовольствием. Как часто она мечтала взять его за руку. «Мы так хорошо понимаем друг друга». Они всегда прекрасно понимали друг друга. Даже в то время, когда Винцент был еще здесь, а Камилла была ребенком. Они не часто видели друг друга. Но их всегда связывали необычные, особенные отношения. Тогда она лишь неосознанно ощущала это, теперь же знала точно.
Опять «весна без конца». Второй рефрен вернул ее к действительности. Голос певицы сразу же утратил таинственность и убедительность. Ноги Камиллы соскользнули на неровный пол кухни. Вся песня была сплошной ложью. Ничего такого на самом деле не могло быть. Весна без конца. Во всяком случае, только не тогда, когда идет война. У каждой весны есть свой конец. Каким он будет у следующей весны, трудно предположить. Может быть, грустным. Кто знает, сколько еще весен будет в ее жизни. Таких мыслей у нее никогда не было. Она неподвижно смотрела на сгиб листа из тетради, на найденные с трудом слова, которые вобрали в себя все такие незначительные, но важные мелочи, весь каждодневный ужас жизни, все предчувствия и безотчетные угрозы, рассказ о случившихся и будущих событиях, о всех тех банальных и непонятных вещах, из которых состоит жизнь пятнадцатилетней девочки. Охотнее всего она бы вообще убрала все эти слова с листа, кроме двух, самых важных для нее: «Дорогой Винцент».
Она встала и выключила радио. «О Боже, — подумала она. — Если бы не было этой войны».
Камилла спешила закончить письмо и поэтому не стала искать слова для его выразительного завершения.
«Возможно, что во время каникул мы поедем убирать урожай. Тогда я сообщу тебе свой новый адрес. Буду рада, если ты мне ответишь. Камилла.
P.S. В письме ты найдешь брелок от моего браслета. Пусть он принесет тебе счастье в боях на Курской дуге».
Ей пришлось трижды сложить письмо, прежде чем оно поместилось в единственный конверт, который она нашла. На нем она написала звание, имя, а в правом верхнем углу — «полевая почта». Номер полевой почты она собиралась узнать завтра. Сейчас ей следовало срочно переодеться, чтобы мать, вернувшись, не застала ее в таком виде. Но Камилла продолжала сидеть за кухонным столом. Она немного отодвинула от себя письмо, не в силах оторвать от него глаз. Потом достала из своего портфеля книгу. Это был учебник истории. Она открыла его. Ей попался 1916 год, рассказ о захвате крепости Новогеоргиевск, о невероятной наступательной мощи немецких войск. Крепость была взята 19 августа, в это время в России еще не было снега. Понятия «Россия» и «снег» полностью совпадали в ее представлении. Ей было смешно оттого, что на фото, запечатлевшем наступательную силу немецких войск, не было снега. Зато на фотографии под заглавием «Прямое попадание в русский окоп» можно было видеть разрушенный окоп, сырую развороченную землю, вздыбившиеся доски, разбитые бревна и среди них человека в униформе. Он лежал на охапке соломы около нависшей над ним стены окопа. Голова была запрокинута назад и касалась затылком бревна. Руки раскинуты в стороны, кулаки разжаты, на груди лежал пояс с патронами, ног не было видно. Но лицо можно было рассмотреть. Рот слегка открыт, глаза закрыты, со лба по щеке текла струйка крови, которая исчезала за ухом. Камилла внимательно рассматривала фотографию. Если бы под ней не было написано, что это русский окоп, она приняла бы этого солдата за немца. Но прямого попадания в немецкий окоп книга не запечатлела. Она хотела кончиком пальца потрогать то место, где по лицу солдата стекала кровь, но палец закрыл почти все лицо. Через несколько секунд она убрала книгу.
На улице послышались торопливые шаги. Дверь открылась, и из-за затемнения снова быстро закрылась. Перед Камиллой стояла мать. Она что-то держала в руке и смотрела на свою дочь. Камилла хотела закрыть руками юбку платья, хотя знала, что это бессмысленно. Мать смотрела на дочь большими сияющими глазами. В них, собственно говоря, должны были бы быть злость и недоумение, но Камилле показалось, что мать не обратила никакого внимания на ее внешний вид.
