Старше (ЛП) - Хартманн Дженнифер

— Что произошло?

Хотя за последние несколько месяцев я сблизилась с матерью Тары, раньше мы не заходили на эту опасную территорию. Тара намекала, что хочет, чтобы ее родители помирились, но я не хотела лезть не в свое дело. К тому же это приносило боль. Больно было осознавать, что у меня есть эти глупые, тайные чувства к мужчине вдвое старше меня.

С которым, как отчаянно желала моя лучшая подруга, ее мать должна восстановить отношения.

Я чувствовала себя предательницей.

Человеком, наносящим удар в спину.

Тара и ее мама приютили меня, подарили мне безопасность, любовь и семью, и вот я здесь, тоскую по единственному мужчине в мире, которого не должна желать.

Уитни провела пальцами по своим волосам, собранным в хвост, и откинулась на спинку садового кресла.

— Если я расскажу тебе, ты подумаешь, что я ужасный человек.

Не хуже, чем я.

— Я бы никогда так не подумала. — Я сглотнула. — Ты для меня как мать.

Она тепло улыбнулась, ее карие глаза блестели в свете звезд. А потом ее улыбка сползла, сменившись остатками сожаления.

— Я переспала с его братом.

У меня открылся рот.

— О.

— Да. — Она сжала губы в тонкую линию и медленно кивнула. — Я была молода и глупа. Это, конечно, не оправдание, и я была старше, чем вы с Тарой сейчас, но я определенно была идиоткой. Я была очень похожа на Тару, считая, что лучшие моменты еще впереди. Я не ценила то, что у меня уже было.

— Это… — Я вздохнула, отставляя пустой бокал. — Я сожалею.

— Не стоит. Я усвоила этот урок на горьком опыте. — Она посмотрела на меня. — По-моему, это единственный способ по-настоящему что-то понять, верно? Это должно быть больно.

— У тебя… все еще есть чувства к нему? — Я не была уверена, что хочу знать ответ, но мое любопытное сердце украло мой голос.

Она задумалась над вопросом, но покачала головой.

— Я всегда буду что-то чувствовать к нему. Он отец Тары, и он хороший мужчина. Достойный. Но, как я уже сказала, этот корабль уплыл. — Она тихо рассмеялась, сморщив нос, отчего ее веснушки ожили. — На самом деле, этот корабль затонул. Затоплен на дне океана. Нам лучше жить отдельно.

Я молча теребила потрепанные края своей сандалии, обдумывая ее слова.

— Как дела у тебя, Галлея? — поинтересовалась она.

Как бы мне ни хотелось сменить тему, эта была ничуть не лучше.

— У меня все хорошо. Физически я сильна как никогда. Бег стал для меня отличной отдушиной.

— А психологически?

Я приподняла подбородок, и наши глаза встретились. Все, что я смогла сделать, — это покачать головой.

В ее взгляде блеснули слезы, когда она опустила руку на мое предплечье.

— Я рядом. Мы все рядом с тобой. Я, Тара, даже Рид. Мы теперь твоя семья. И твой отец в тюрьме. Он больше не сможет причинить тебе вред.

Это было правдой.

После нескольких месяцев судебных слушаний, начатых Уитни Стивенс, мой отец был арестован и приговорен к пяти годам тюрьмы за бытовое насилие. Мне пришлось давать показания.

Он не смотрел мне в глаза. Ни разу.

А моя собственная мать просто отсутствовала.

Хотя приговор принес небольшое облегчение, темные воспоминания все еще владели моим сознанием. Воспоминания о том, как я рассыпалась на части в отвратительном переулке после того, как посторонний парень прошептал мне на ухо отвратительное прозвище, которое вернуло меня в тот забытый богом дом — ягненок.

Я не была в порядке.

Черная хватка отца крепла с каждым днем, и он твердил мне на ухо, что я больше никогда не буду в порядке.

В тот вечер Рид оказался рядом, потому что встречался с братом. Я не знаю, было ли это ужасным поворотом судьбы или именно тем, что мне было необходимо в тот момент. Я все еще вспоминала, как он обнимал меня, утирал мои слезы, гладил по волосам и шептал нежные слова. Невозможно было не влюбиться в него еще сильнее. Никогда прежде меня не обнимали так нежно две сильные мужские руки — ни отец, ни бойфренды. Только Рид. Его рукам не суждено было стать моей опорой, и все же они были самым надежным убежищем посреди моего разрушающегося разума.

Панические атаки — не шутка. Мне казалось, что я умираю, задыхаюсь, тону.

На мгновение мне захотелось этого.

Было бы так легко позволить себе опуститься под поверхность и уплыть, вырваться из преисподней и найти более спокойное пристанище.

Но потом моя голова прижалась к его груди, и биение его сердца стало мелодичной колыбельной, возвращающей меня на берег.

Моя новая любимая песня.

Люди чертовски живучи. Мы видим цвета ускользающим зрением, цепляемся за надежду в безвыходных ситуациях и любим каждым поврежденным осколком наших разбитых сердец. Рид сказал мне, что я не останусь сломленной. Все, что мне нужно было сделать, — это приложить усилия, чтобы склеить свои разбитые части.

И именно так я и собираюсь поступить.

Выпрямив ноги, я встала с кресла и вытянула руки над головой, собираясь с духом. Я взглянула на Уитни, которая сидела рядом со мной, подтянув колени к груди.

— Я собираюсь пробежаться.

Она прикусила губу.

— Ты уверена?

— Да. Мне нужно проветрить голову.

— Возьми с собой перцовый баллончик. На всякий случай.

Я мягко улыбнулась, тронутая ее заботой. Моя собственная мать никогда не беспокоилась о моей безопасности, никогда не интересовалась моим местонахождением. Никогда не проведывала меня по ночам. Я смирилась с этим. Некоторые матери не были способны заботиться или оберегать ребенка, или делать что-то, выходящее за рамки их собственного самосохранения. Кому-то любовь давалась легко, а для кого-то она была далекой иллюзией, совершенно недосягаемой. Но, стоя здесь, я почувствовала проблеск того, что долгое время считала недостижимым — материнской любви. Это было яркое напоминание о разительном контрасте между любовью, которой я так жаждала, и реальностью моего собственного взросления. Я увидела образ матери, о которой всегда мечтала, — той, что прижмет меня к себе, успокоит мои страхи и яростно защитит от бед.

— Спасибо. — Мои глаза подернулись пеленой слез. — За все.

Она улыбнулась.

— Всегда.

— Я скоро вернусь.

С бьющимся в горле сердцем и пульсом, барабанящим в ушах, я спустилась с террасы, молясь, чтобы у меня хватило сил защитить их от беды.

Одной любви не всегда достаточно, чтобы уберечь нас.

Иногда она становится нашей погибелью.

Было почти одиннадцать вечера, когда я обнаружила, что стою перед дверью квартиры Рида. Дождавшись, пока кто-то выйдет из главного входа, с благодарной улыбкой я проскользнула внутрь и направилась к квартире номер семнадцать. Я уже была здесь однажды с Тарой, вечером в середине июня. Я ждала в дверях, а Тара забежала внутрь, чтобы забрать забытую сумочку после выходных, проведенных с ним, пока Уитни была за городом по работе.

Теперь я смотрела на деревянное полотно двери и табличку с номером, а внутри у меня все сжималось.

Я постучала три раза.

И стала ждать.

С той стороны двери послышались тяжелые шаги, и я вздохнула, набираясь храбрости. Но этот вздох превратился в невнятный писк, когда Рид открыл дверь, без рубашки, в одних серых спортивных штанах и с ошеломленным выражением лица.

Инстинктивно мой взгляд опустился вниз, отмечая рельефный пресс, твердую грудь и мышцы, блестевшие от пота.

Моргнув, я снова подняла взгляд.

Мгновение мы смотрели друг на друга.

— Привет. — Замешательство на его лице никуда не делось, и я прочистила горло, сцепив руки перед собой. — Могу я войти?

— Что ты здесь делаешь?

Рид прижался к дверному косяку, его волосы были в прекрасном взъерошенном беспорядке, который передавал чувства, охватившие меня, пока я топталась в коридоре.

— Я хотела поговорить с тобой кое о чем, — сказала я ему.

— А Уит знает, что ты здесь?

Я покачала головой.