Последний шанс (ЛП) - Руиз Сара Грандер

Я не хочу этого делать. Я этого не сделаю.

Мой пульс ускоряется. Я боролся с навязчивыми мыслями о том, что могу случайно кого-то поранить, в течение нескольких недель, но это впервые, когда у меня появилась мысль о том, что я могу навредить кому-то намеренно.

Я отворачиваюсь от стола, но всё, что я вижу перед глазами, это предметы, которыми я могу кого-нибудь поранить. Стакан с пивом. Бутылка. Стул. Я могу отнести салфетку к камину и поджечь паб. Если предположить, что существует тысяча различных способов убийства человека, то мой мозг, должно быть, знает их все.

Но из всех этих мыслей меня больше всего пугают жестокие способы убийства. Первая жестокая мысль, которая у меня появилась, была о том, что я могу задушить свою кошку. Мне было четырнадцать, и я только начал работать в пабе. Мы использовали квартиру на втором этаже, как склад, но мне нравилось ходить туда в перерывах и читать. Старая рыжая кошка Клио, которая жила в пабе, всё время ходила туда со мной. Однажды я поднял глаза от книги, которую читал, увидел Клио и подумал, что могу убить эту кошку голыми руками.

Я так испугался, что спустился вниз ещё до окончания своего перерыва. Клио как обычно ходила за мной по пабу, но мысли всё приходили и приходили. Я попытался прогнать кошку, но это не сработало. Я пробовал отвлечься, вытирая столы, и начал смотреть на те чёрно-белые фотографии на стене и считать углы. Один, два, три, четыре. Один, два, три, четыре. И это сработало. Помогло мне забыть. К тому моменту, как я закончил их считать, Клио куда-то убежала. Магия.

После той навязчивой мысли в квартире, я больше не поднимался туда во время перерывов. Вместо этого я покидал паб и шёл гулять. Я почти не садился, потому что мне было проще отвлечься во время движения. Но мои мысли становились только хуже. Мне было четырнадцать, и я был напуган. Я думал, что сошёл с ума. Мой мозг захватила какая-то другая версия меня, версия, которая, как я боялся, и была настоящим Джеком Данном. И он хотел причинять вред другим. Как папа.

И вот эти жестокие мысли снова появились у меня в голове, говоря мне о том, что я не безопасен.

Ты уверен?

Я никогда никому не причинял вреда.

Ты уверен?

Я уверен.

Тогда почему ты думаешь о таких ужасных вещах?

Потому что у меня ОКР. Это всего лишь мысли. Они ненастоящие. Они ничего не значат.

А что если… значат? Что если на самом деле у меня нет никакого ОКР? Что если я психопат? Но настоящие психопаты не переживают о других людях, а у меня подобные переживания происходят на автомате, как дыхание. Настоящие психопаты не переживают о том, что они психопаты. Мне хочется исчезнуть и перечитать ту статью, что я сохранил в закладках на телефоне, в которой говорится об отличиях между психопатией и ОКР, хотя я и так её уже выучил и множество раз пришёл к выводу о том, что я не психопат.

"Классический случай обсессивно-компульсивного расстройства", — сказала Мартина, мой психиатр, когда диагностировала его у меня.

Конечно же, она смогла бы разглядеть во мне психопата, если бы я им был.

Но что если она что-то пропустила?

Не пропустила. Я давно уже её не видел, но она лечила меня несколько лет. Она бы не смогла пропустить нечто подобное.

Но ведь психопаты обворожительные и хорошие манипуляторы, разве нет? Что если ты намеренно говорил только правильные вещи, пытаясь убедить её в том, что у тебя ОКР?

Это не так. Я не психопат. У меня ОКР, и это всего лишь навязчивая мысль.

Но что если нет?

Что если что если что если что если?

Меня охватывает беспокойство. Я не могу здесь оставаться. Я опускаю голову и прохожу за барную стойку.

— Что-то ты долго, — говорит Олли.

Я даже не отвечаю ему. Здесь шумно, и я вымотан. Наверное, я мог бы остаться дома, но я пообещал Рэйн, что буду здесь. И если я не появлюсь, она захочет знать, почему, а я не хочу ей говорить.

В межсезонье нам в лучшем случае удавалось заполнить помещение на четверть. Сейчас же, по крайней мере, половина мест занята людьми. Я знаю большинство из них, но не всех. Группки людей сидят вокруг столов, склонив головы друг к другу, в ожидании музыки.

— Господи, — говорю я.

— Знаю, — говорит Олли. — Твоя девочка постаралась.

— Она не моя девочка, — бормочу я.

— Как скажешь, Джеки.

— Отвали.

Я прохожу на кухню и направляюсь прямо к себе в офис, не решаясь осмотреть кухню, так как могу увидеть какой-нибудь нож.

Закрывшись внутри офиса, я прижимаю пальцы к двери, каждый по четыре раза, с одинаковой силой, и пытаюсь стереть из памяти все эти "что если?", не переставая повторять про себя "хватит, хватит". Мне нужно было сказать Рэйн, что любое действие, связанное с этими фотографиями, далось бы мне в особенности тяжело. Тогда она могла бы меня предупредить, а я бы подготовил себя и придумал, как мне это пережить. Но я не хотел ей мешать. Я не хотел, чтобы она сомневалась насчёт тех изменений, которые запланировала.

Когда я в прошлый раз запаниковал из-за того, что мы собирались убрать эти фотографии, Олли повесил их на место и сказал, что оно того не стоит.

Я осматриваю помещение офиса, но не нахожу ни одной из тех фотографий. Мне надо их найти. Я хочу повесить их на место. Нет, это неправда. На самом деле я хочу избавиться от этих мыслей.

Но они не уходят. Точнее уходят, но не полностью. И ненадолго.

Стук в дверь заставляет меня подпрыгнуть. Мне нужно взять себя в руки, потому что если Олли увидит меня в таком состоянии, он вернёт всё на место, и тогда ничего не изменится, а, значит, Рэйн зря проделала всю эту работу.

— Джек? Ты там?

Рэйн. Я бы предпочел, чтобы это был любой другой человек.

Я делаю ещё один глубокий вдох, после чего разворачиваюсь и открываю дверь.

— Тебе не понравилось, — говорит она.

Я барабаню пальцами по косяку. Рэйн уперла руки в бёдра, и у неё сейчас такое лицо, которое не должно мне нравиться, но оно определённо мне нравится.

— Ты когда-нибудь слышала о Сердитом Коте¹⁴? — спрашиваю я.

Она прищуривает глаза.

— Да. А что?

— Ты сейчас похожа на него. Это очень мило.

Она смотрит на меня в ответ, даже не улыбнувшись.

— Это твой паб. Если тебе не понравилось, я всё поменяю. Ты можешь сказать мне правду.

— Дело не в этом, — говорю я. Она приподнимает брови, и я добавляю: — Я… не знаю, что думать об этом.

Она всматривается в моё лицо. Она опять закусила нижнюю губу, и, ради всего святого, почему я опять смотрю на её губы?

— Ты выглядишь так, словно тебе нехорошо, — говорит она, наконец.

— Мне нехорошо, — говорю я.

Не знаю, говорим ли мы об одном и том же? Не знаю, понимает ли она, что всё дело в ОКР? Часть меня надеется, что понимает. А другая часть надеется, что она решила, что у меня болит голова или что-то такое. Что она подумает, если узнает, в чём состоят мои навязчивые мысли? Я говорил о них лишь вскользь. Что если они её напугают? И не подумает ли она, что я действительно способен совершить те вещи, что возникают у меня в голове?

Я отвожу взгляд, не зная, что сказать. Я чувствую себя взвинченным и в то же время подавленным, словно страх насел на мою грудь. И, конечно же, эти мысли. Они всё крутятся, и крутятся, и крутятся у меня в голове.

Через пару мгновений Рэйн говорит:

— Ты бы не хотел выйти отсюда и недолго посидеть со мной за столом? Мне бы не помешала помощь. Нужно придумать идеи для викторины на следующей неделе.

Нет. Думаю, что нет. Это последнее, чего бы мне сейчас хотелось. Но ведь я должен уметь преодолевать дискомфорт, и Рэйн должна это знать. И я благодарен ей за то, что она не делает из этого проблемы. Так гораздо проще.

— Хорошо, — говорю я. — Конечно.

— Отлично.

Когда она начинает идти, я следую за ней. Я стараюсь не смотреть в сторону ножей, пока мы идём по кухне в сторону барной стойки, где Рэйн берёт ручку и пачку стикеров из-за кассы. Мысли всё появляются у меня в голове, но я говорю себе, что это всего лишь мысли. Это неправда. Они ничего не значат.