Последний шанс (ЛП) - Руиз Сара Грандер

Рэйн останавливается у небольшого столика, который как будто спрятан в углу основного зала. Я сажусь напротив, а она кладёт стикеры и ручку напротив меня.

— Зачем это? — спрашиваю я.

— Я хочу оригинальный рисунок Джека Данна. Я ведь подумываю сделать татуировку.

— О, серьёзно?

Я беру ручку, кручу её в руке, стараясь не обращать внимания на ОКР, когда оно предлагает мне различные способы поранить себя с её помощью.

— И как ты планируешь это сделать? Зайдёшь в тату-салон, дашь бедному татуировщику стикер и скажешь: "Я хочу вот это"?

— Нет, — говорит она. — Я собираюсь отдать стикер тебе и сказать: "Я хочу вот это".

— Не думаю, — говорю я, хотя уже начал рисовать жука.

Мы замолкаем. Я рисую на стикере, а Рэйн что-то набирает на телефоне, периодически спрашивая мое мнение о темах для викторины. Я поднимаю глаза каждые пару минут и заставляю себя посмотреть на стены и на людей, которые нас окружают. Когда навязчивые мысли приходят ко мне, я с ними не спорю.

"Да, вы правы. Я жестокий убийца", — говорю я им.

Я продолжаю рисовать, чтобы мои пальцы были чем-то заняты, а не стучали по столу. Каждый раз, когда мне хочется мысленно произнести "хватит", я задаю Рэйн какой-нибудь вопрос. Тревога не уменьшается, но где-то через полчаса я привыкаю к ней. Я решаю, что мне нравятся изменения, которые сделала Рэйн. Вообще-то, они мне очень нравятся. Стены заполнены вещами, но это не создаёт хаоса. Они яркие, интересные и совсем не безжизненные.

Когда я заканчиваю рисовать жука, я наклеиваю стикер на стол между нами. Она берёт его и начинает пристально рассматривать.

— Идеально.

Она наклеивает его на стол рядом со своим телефоном, и мы снова замолкаем. Я рисую Себастьяна с его игрушечным батоном на верхнем стикере, после чего перехожу к следующему стикеру и так далее. Когда я бросаю взгляд на Рэйн, я вижу, что она разглядывает жука, которого я для неё нарисовал. Я продолжаю рисовать, но краем глаза поглядываю на Рэйн, которая осматривает паб, а затем снова глядит на рисунок у себя в руках.

— Твои работы по-настоящему красивые, Джек. Они заставляют людей останавливаться и разглядывать их, — говорит она.

Я начинаю смеяться.

— А кто сказал, что они останавливаются, потому что картины красивые? Может быть, их шокирует то, насколько они ужасные?

— Ты ведь так не думаешь.

Она права. Я так не думаю. Мне нравятся мои работы. Иначе я бы не стал набивать их на людей на всю жизнь. Но мне проще притвориться, что мои работы отстойные, чем думать о том, как у меня это отняли.

— Красота субъективна, — говорю я.

— Да. Но это не значит, что её не существует.

— Почему ты не стала врачом? — говорю я. — Я давно хотел спросить, но мне не хочется, чтобы ты решила, что я принижаю твою работу. Путешествовать по миру и играть музыку это действительно классно. Но мне просто интересно…

— Зачем я вообще проучилась половину срока в медицинской школе, если собиралась отчислиться и стать уличным музыкантом?

— Я как раз не хотел, чтобы ты это подумала.

— Расслабься, Джек, — говорит она. — Я знаю, что ты не имел этого в виду.

— Хорошо. Потому что это правда.

Она вздыхает.

— Наверное, я предпочла создавать красоту, а не спасать жизни. Такая вот я эгоистка.

Она улыбается, но в её улыбке проглядывает грусть.

— Ты не такая, — говорю я.

Она начинает жевать нижнюю губу.

— Я… ну, мне, правда, нравилась неотложная психиатрия. Я люблю людей и науку, но я никогда не хотела стать врачом. Если коротко, то я поняла, что хоть я и люблю медицину, но музыку я люблю больше. Может быть, это глупо…

— Это не глупо. Мне это понятно. Я зарабатывал тем, что вводил чернила людям под кожу. А теперь я продаю алкоголь. Представь себе мир без искусства и музыки, — я поднимаю на неё глаза. — Представь Ирландию без алкоголя.

Она смеётся.

— Не ты ли только что рассказывала мне о том, как важна красота? Прислушайся к своим собственным словам, ciaróg.

Она вздыхает.

— Думаю, ты прав.

Я делаю последний штрих, закончив рисунок, над которым я работал.

— К слову о важных вещах. Хочешь увидеть кое-что невероятно бесполезное?

— Конечно.

Я приподнимаю пачку стикеров и начинаю быстро перелистывать их. Лицо Рэйн озаряется, когда изображение Себастьяна оживает. Он поднимает игрушечный батон и плюхается на пол.

— Бесполезно, глупо, но важно, — говорит она. — Это мой любимый вид красоты.

А затем приходят музыканты, и Олли подзывает Рэйн.

— Ты посидишь здесь ещё пару минут? — спрашивает она, когда встаёт из-за стола.

Я киваю.

— Отлично, — говорит она. — Я сейчас вернусь.

Я смотрю за тем, как она пересекает паб и приветствует музыкантов. Я не слышу, что она им говорит, но обе женщины начинают смеяться. Я осматриваюсь. Почти за каждым столом кто-то сидит. Паб выглядит именно так, каким я всегда хотел его видеть — местом, наполненным смехом и радостью.

Но я не могу этим насладиться, потому что навязчивые мысли не оставляют меня в покое, и я слишком устал с ними бороться. Мои пальцы не находят себе места, и я продолжаю занимать себя рисунками на стикерах, но даже это не способно заглушить шум моих мыслей.

Я чувствую, как что-то прижимается к моим ногам, и, опустив глаза, замечаю Себастьяна. Я кладу ручку на стол и приседаю на корточки, чтобы его погладить.

— Привет, Себыч.

Себастьян трётся мордой о мою руку. Мне нравится жить у Нины и Олли, но я скучаю по нему. Обычно он не отходит от меня ни на работе, ни дома.

— Как поживаешь, дружище? — спрашиваю я и начинаю чесать его между ушами.

Что мне больше всего нравится в Себастьяне — так это то, что он всегда знает, когда я расстроен. И он может утешить меня, не выказывая беспокойства, не пытаясь помочь и не осуждая меня. Он не спрашивает меня, что я такого сделал, чтобы вызвать это состояние, как мама или Олли. Он просто даёт мне понять, что понимает, с чем я имею дело. Он просто… находится рядом. И это именно то, чего я хочу. Очень сложно бороться с ОКР в одиночку. Но поскольку меня волнует, что чувствуют другие по поводу моего ОКР, мне приходится держать всё это в себе, даже когда мне по-настоящему хочется поговорить об этом с близкими.

— Эй, Кёриг! Привет, пушистик.

Я поднимаю глаза на Рэйн, которая стоит у стола. Она всматривается в моё лицо.

— Ты не против провести прогулочное совещание?

Я бросаю взгляд на противоположный конец паба, где настраиваются музыканты.

— Ты пропустишь начало концерта.

Она пожимает плечами.

— Послушаю в следующий раз. Я провела тут целый день, так что мне не помешает свежий воздух. Это ненадолго. Мы можем прогуляться вокруг квартала или что-то типа того.

— Ну, ладно.

Я в последний раз чешу Себастьяна, после чего засовываю ручку и стикеры в карман, радуясь тому, что у меня появился повод уйти отсюда.

— Идём.

Как только музыканты начинают играть, мы выходим на улицу.

— Ты уверена, что не хочешь остаться? — спрашиваю я.

— Уверена.

Мы с Рэйн начинаем идти вдоль квартала. Она заснула руки в карманы своего пальто, и, Слава Богу, потому что мы идём так близко друг к другу, что наши плечи постоянно стукаются друг о друга, и если бы её руки были свободны, я бы вероятно, не думая, взял бы их в свои.

Когда мы заворачиваем за угол, Рэйн останавливается посреди тротуара. Я замедляю шаг, останавливаюсь и следую за её взглядом, который устремлён на собор Святого Колмана. Он сияет, возвышаясь над городом — огромный столп света, который разрезает монотонное тёмное небо.

— Разве это не прекрасно? — говорит она.

Я смотрю на неё.

— Красиво.

И когда Рэйн поворачивается ко мне и поднимает на меня глаза, я точно знаю, что никогда не видел, чтобы кто-то выглядел настолько прекрасно в свете уличных фонарей. Какая нелепая мысль. Уж я-то знаю. Я эксперт по части нелепых мыслей.