Наташа Драгнич - Каждый день, каждый час
— Роды длятся так долго, — сказал Тони, который не мог больше выносить тишины.
— Да.
Зоран считал, чем меньше слов, тем лучше.
— Уже прошло несколько часов?
— Да.
— Что сказал врач? — Ана пришла на помощь Тони.
— Не знаю. Сначала врача вообще не было, потом пришла акушерка, но она не стала осматривать Клару, а потом ее забрали.
— И всё? Больше никто ничего не говорил?
— Да, больше ничего.
— А ты, конечно, не спросил? — Ана удивлялась своему отцу.
— Я заснул.
— Хотите, я схожу узнаю? — Ана обращалась к Луке, который все так же стоял у окна и продолжал размышлять о своей жизни.
Он ничего не сказал. Происходящее его не касалось. Даже если он и давал Кларе обещания, даже если взял на себя обязательства. Глядя со стороны на его жизнь, можно удивиться, как всё развивалось, и какие ошибки были допущены. Нужно, чтобы прошло время. Уходить сейчас опасно и неблагоразумно.
— Лука!
Лука посмотрел на сестру и ничего не сказал.
— Да, сходи, моя девочка.
Зоран хотел сгладить острые углы. Ана встала и медленно вышла из комнаты.
— Светает.
— Да, — сказал Лука и вернулся к своим размышлениям.
Внезапно проснувшись, Дора почувствовала, что ей давит грудь, она едва могла дышать, сердце бешено колотилось. Перед глазами по-прежнему стояли мертвые люди, она их не знала, но они преследовали ее, сужая кольцо. Она практически не могла пошевелиться. Дора вскрикнула. Она была одна. Холодная постель. Дора продолжала дрожать. Она натянула одеяло до подбородка, повернулась на другой бок и посмотрела сквозь открытую балконную дверь на море. Оно было сказочным. Дора успокоилась и снова заснула. Надеясь на лучшие сны.
— Девочка.
Плача и смеясь, Ана обняла Луку, Тони и отца и с ними подбежала к Луке. Она скакала по маленькой больничной палате, хлопала в ладоши и кружилась. Она никак не могла остановиться. У Зорана на глаза навернулись слезы, он повторял «девочка», «у нас девочка», его улыбка была полна воспоминаний, он похлопал Луку по плечу. Тони рас» смеялся, похлопал Луку по другому плечу, постарался успокоить Ану.
— Девочка, — прошептал Лука и вышел из комнаты. Медленно, но очень уверенно. Как будто с первыми лучами солнца нашел то, что искал.
ГЛАВА 22
— Что ты здесь делаешь? Ты же дежуришь после обеда?
Лука прошел мимо стойки администратора и ничего не сказал, только кивнул приятелю. «Странно», — подумал он и снова уткнулся в список постояльцев.
Лука постучал в дверь Дориного номера, она открыла почти в то же мгновение, как будто ждала его. А она и ждала. Они обнялись и поцеловались.
— Девочка.
Только теперь Лука смог улыбнуться. Он посмотрел ей в глаза, и они расплакались, уверенные, что все что угодно лучше, чем разлука.
Когда они смогли оторваться друг от друга и спокойно лежали в постели, пришло время поговорить. Всё выяснить. Откладывать больше нельзя.
— Как они?
— Не знаю.
— Что значит — не знаешь?
— Я тут же ушел.
Дора должна была подумать, что это значило. Если вообще что-то значило.
— Но это же твоя дочь. Твоя жена.
— Я знаю. Знаю. Я никогда не осознавал этого так ясно, как сейчас. Поверь. Я ни на секунду не могу забыть об этом.
— Она родилась раньше, чем должна была?
— Да.
Они задумались.
— Ты думаешь, это как-то связано с нами?
— Что ты имеешь в виду?
— Разве это не знак свыше?
— Знак чего?
— Не знаю. Я просто спросил. Дора пыталась его понять.
— Знает ли она...
— Что?
— Что есть я? — Какой скромной она казалась!
— Нет. — Лука был уверен в этом. — По крайней мере, я ей не говорил.
— Тогда от кого она могла узнать? Кому ты рассказывал про Париж?
— Никому. У меня не было времени. Не было возможности. Всё произошло слишком быстро...
— Она не задавала тебе вопросов?
— Нет.
— Она тебя не спрашивала, почему ты так долго был в Париже?
— Нет.
— Что же она за женщина!
Дора была в ярости. Она не любила, когда ее не замечали. Она не случайно стала актрисой.
— Это ее не касается. Она знает об этом.
Они молчали. Оба не знали, что делать дальше. Утро было прекрасным.
— Я голодна.
В ресторане было пусто. Со столов уже убрали. Лука заказал на кухне завтрак. Повариха его знала. Официантка тоже. В гостинице вообще все его знали: он не только был сыном директора, но еще и знаменитым художником, а люди, живущие на морском берегу, как слоны — никогда ничего не забывают. На Дору все смотрели с любопытством, ее оценивали.
Они сели на террасе с видом на море. Вокруг было спокойно. В мае еще не было шумных детей. В гостинице жили только пожилые люди, которые хотели насладиться южным теплом. Они целыми днями гуляли, путешествовали, сидели на пляже и чувствовали себя счастливыми. Особенно когда отправляли открытки домой.
Лука и Дора завтракали молча. Лука не был голоден, но решил поесть за компанию. Их взгляды постоянно встречались. Им было необходимо соприкасаться друг с другом.
Они не замечали, как вокруг понимающе переглядываются. Всё было ясно. Лица влюбленных не способны хранить тайну. Они словно открытая книга. И уже начались разговоры. Люди начали шушукаться. Рассказывать то, чего и не было.
Когда тарелки опустели, они поднялись. Лука взял Дору за руку:
— Давай исчезнем.
Внизу на утесе слышался только плеск морских волн.
Дора и Лука лежали на нагревшемся камне, болтая ногами в воде.
— У меня к тебе сотня вопросов.
— Задавай.
— Но сначала прочти мне что-нибудь из Неруды.
Лутка молчал.
— Или ты забыл?
— Быть без тебя — не значит ли не быть?— быстро ответил Лука. Он смотрел, как в небе охотились чайки. Когда ночью все спали или расходились по своим комнатам или когда я оставался в гостинице один, я доставал томик его стихов из ящика стола и начинал читать вслух, представляя, что ты сидишь передо мной и слушаешь меня, я так волновался, боялся, что сойду с ума. Без тебя нет ничего. Небытие — вот что такое жизнь без тебя. И нет никаких «но» и «если».
Дора тоже разглядывала чаек. Она была так взволнована, что боялась лишиться рассудка. Она готова была разделить с Лукой всё.
— Что именно ты делаешь в гостинице? Как давно ты там работаешь? Ты об этом никогда не говорил.
Голова Доры лежала у него на животе.
— С тех пор, как узнал, что стану отцом.
— Что с твоей живописью? У тебя остается на нее время?
— С тех пор как я вернулся из Парижа, я ни разу не брал кисть в руки. Я даже не распаковывал вещи.
