Наташа Драгнич - Каждый день, каждый час
Голова Доры лежала у него на животе.
— С тех пор, как узнал, что стану отцом.
— Что с твоей живописью? У тебя остается на нее время?
— С тех пор как я вернулся из Парижа, я ни разу не брал кисть в руки. Я даже не распаковывал вещи.
Рука Луки лежала у Доры на животе. Он чувствовал тепло ее тела, и всё выглядело по-другому. Возможным. Обнадеживающим. Как будто он вскоре снова сможет беззаботно играть с друзьями. Строить замки из песка, которого нет.
— Это преступление! Ты же художник! — Она чуть не плакала, настолько несправедливым ей это казалось. — Отречься от себя, а что потом?! Что же тогда останется?
— Я понимаю. Но это не важно. У меня семья, я должен ее кормить.
— Это... Это... — Бывает, что нелегко подобрать слова. Дора встала и побежала по утесу. Лука с тревогой следил ней. Она внимательно рассматривала камни под ногами, словно искала мертвых крабов.
— Ты не можешь так поступать, ты должен рисовать, Непременно должен. Пожалуйста!
Дора стояла прямо перед ним.
— Не плачь, пожалуйста, не плачь.
— Я не плачу.
— Но у тебя глаза красные и блестят от слез.
— Ты же знаешь, я никогда не плачу! Дора была в ярости, она кричала все громче, Лука поднялся, обнял ее и нежно прошептал, уткнувшись в копну ее волос:
— Я снова начну рисовать.
— Обещаешь?
— Обещаю.
— Что обещано, то обещано.
— Точно. — Рассмеявшись, он приподнял ее лицо и заглянул ей в глаза. — Сейчас ты рядом со мной.
— Тебе нужно домой. Ты должен пойти в больницу, посмотреть на свою дочь. — Глаза Доры снова покраснели и наполнились слезами, голос слегка дрожал.
Лука еще крепче сжал ее в объятиях.
— Ты должен увидеть свою дочь.
— Я понимаю.
— Твоя дочь.
— Дора.
— Трудно поверить, что твоя дочь... что это не наш ребенок.
Пробило полдень. Так торжественно. Словно возвещая о чем-то важном.
ГЛАВА 23
Лука пришел домой. Через час он снова должен быть в гостинице, начнется его смена. Но Дора же будет там. К черту работу! Жизнь даже лучше, чем завтрак на траве. Сама мысль о том, чтобы снова начать рисовать, наполняли его голову картинами.
Зоран спал на софе в гостиной. Лука вдруг понял, что не спал больше тридцати часов. Возможно, именно поэтому он чувствовал себя, как пьяный. Или потому, что здесь Дора. Или потому, что у него появилась дочь. Или потому, что его жизнь шла кувырком, того и гляди все опрокинется в море. Неудержимо. Лука встал под душ. Вода была словно бальзам для его кожи. Он закрыл глаза, голова закружилась от мыслей и чувств. Через двадцать минут вода начала остывать, Лука закрыл кран и вытерся. Волосы он оставил влажными и решил не расчесывать. Он оделся и тихо вышел из дома. Потому что Зоран все еще спал. «Он уже не так молод», — подумал Лука, эта мысль причиняла ему боль.
До больницы было далеко. Пешком около пятидесяти минут. Лука шел быстро. У него было не так много времени. В два часа он должен прийти в гостиницу. Он старался не думать о Кларе, о том, что собирается ей сказать. О том, что она ему ответит. Чего ждет от него. Лука был так потрясен, что остановился на главной площади и хотел бежать прочь, но все же заставил себя идти дальше. В больше стояла приятная прохлада. Неожиданно он решительно направился в палату, где накануне узнал, что стал отцом. Он вошел в комнату без стука, словно был у себя дома.
Клара спала, и Лука был ей за это очень благодарен. Рядом с ее кроватью стояла другая, прозрачный лоток, в концом что-то шевелилось. Лука увидел бесцельно движущиеся невообразимо крошечные ручки и ножки. Лука осторожно подошел, не желая будить Клару.
Лука смотрел на свою дочь. Хотя смотреть было особенно не на что. Он рассматривал ее лицо. Круглое, нежное, безо всякого выражения. Только губки шевелились да веки подрагивали. Из-за этого существа вся его жизнь пошла кувырком. Девочка отобрала у него живопись, отняла Дору. Но все же он не мог ненавидеть ее. И любить тоже. Он смотрел на нее и думал, что она могла быть их с Дорой дочкой. Лука представил себе, как мог бы с радостью ожидать ее появления на свет. Они были бы с Дорой женаты, она бы родила ему ребенка и сейчас спала бы на этой самой кровати...
— Правда, она красавица?
Лука испугался и сделал шаг назад, словно делал что-то запрещенное.
— Я так счастлива. — Клара говорила очень тихо.
Лука никак не мог заставить себя посмотреть на нее.
На душе у него было скверно. Чувство вины давало о себе знать.
— Ты как? — спросила Клара, будто это он провел несколько часов в родильной палате.
Ему было плохо от этого.
— Ты сама-то как себя чувствуешь? Было трудно? щ Лука не узнавал собственного голоса.
— Все уже позади. У нас же теперь все хорошо?
Лука посмотрел на нее. В ее глазах застыло множеств вопросов, которые она боится задать. Клара протянула ему руку. Он замешкался всего на секунду, но Клара заметила его замешательство, и улыбка исчезла с ее лица. Взгляд ее был мрачным. Она погладила малышку по голове.
— Тебе хотелось сына, да?
И когда ему стало ясно, что она ничего не понимает и ни о чем не догадывается, он понял, что скрывать больше не имеет смысла. Он рассказал ей обо всем, исповедался, просил прощения, обещал, даже плакал, описывал свои мысли, чувства, сознался, что хочет снова рисовать, ведь и живописи вся его жизнь, что не может работать администратором в гостинице. Он художник, его пальцы должны быть перепачканы краской, иначе он не имеет права называться живописцем. Он говорил, не останавливаясь, со всей страстью, и вскоре чувство вины забылось. Впервые за все время их знакомства он открыто рассказал ей обо всем — и почувствовал облегчение...
Лука молча и растерянно смотрел на Клару, а затем быстро взглянул на младенца в кроватке. Его губы не шевелились. Ни звука не вырвалось из его рта. Лука вздохнул с чувством глубокого презрения к себе:
— Мне нужно идти.
И он ушел. Сбежал. Как трус, а не как принц.
ГЛАВА 24
— Великан. В одной руке у него трубка, в другой — огромное мороженое.
— У тебя воображение, как у пятилетнего ребенка! — Лука рассмеялся, его затопила огромная волна нежности.
— Глупости! У воображения нет возраста!
Она поднялась на ноги, ее голос дрожал, лодка раскачивалась, и ей приходилось следить, чтобы не потерять равновесие и не свалиться в море. Хотя в этом не было бы ничего страшного — стоял конец июня. На часах только половина восьмого. Они еще даже не завтракали.
Лука поднялся и посмотрел на Дору. Она решительно уперла руки в бока, словно готовилась к нападению. Лука подтолкнул ее, и они оба с громким криком свалились в воду. Они помешали только рыбам и чайкам, так как были единственными людьми между островами Брач и Хвар. Смеясь и визжа, они глотали соленую воду, словно это было лучшее вино. Они шумели, плескались, ныряли, обнимались, сливаясь в поцелуях.
