Запрещенные слова. Том первый (СИ) - Субботина Айя

— Ты просто выставила меня дешевкой, Юля, — продолжаю, уже слегка расслабленно. Плотину прорвало и мне немного легче, что сейчас она, а не я, обтекает и наслаждается всем этим дерьмом. — И ты не думала о моем счастье и не пыталась, конечно же, устроить мою личную жизнь. Ты просто решали уничтожить мою репутацию. Да? На это был расчет? Что Дубровский поимеет меня, а потом развяжет язык? Ну и зачем, Юль?

На самом деле прямо сейчас у меня нет ни капли обиды на Славу.

Просто нас с ним в моменте поимела одна хитрая сука, которую я так опрометчиво считала своей подругой. Хотя она перестала ею быть примерно в ту минуту, когда допустила мысль о том, что мой мужик ей нужнее, чем мне.

— Я же ради тебя старалась! — Юля вскакивает на ноги, орет и безобразно привлекает внимание. Очень уж любит всю эту театральщину.

— Ага, — уже откровенно издеваюсь над ее попытками откреститься от очевидного. — Все в этой жизни, Юля, ты делаешь исключительно ради себя. Однажды тебе очень понадобилось стать женой молодого пилота — и ты решила, что Саша тебе как раз подходит. Тот маленький факт, что он был моим Сашей, тебя совсем не смутил. Зачем смотреть на такие глупости, если тебе он нужнее?

Я не собиралась копать сейчас настолько глубоко, но слова выпрыгивают изо рта сами собой. А я впервые в жизни, впервые за десять лет нашей дружбы, не нахожу ни единого повода промолчать.

— А теперь, когда твоя жизнь катится в пропасть, ты решила, что тебе нужна лучшая работа, чтобы внезапно снова почувствовать себя важной и значимой. И так как Гречко подвинуть ты, очевидно, так быстро не можешь, ты решила действовать наобум — испортить жизнь мне, в надежде, что я буду вынуждена уйти. Я же всегда именно так и делаю — сглаживаю все углы. Лишь бы не было скандала. А если мое место освободиться, у тебя на руках даже хорошая рекомендация будет, от Гречко. Она же думает, что ты очень стараешься.

Юля кривит губы.

По лицу вижу, что в ней еще борется желание держать хорошую мину до конца.

Прикидывает, действительно ли я именно так и думаю или просто стреляю из пушки по воробьям, в надежде попасть в «десятку».

А я знаю, что, наконец, попала.

— Ты сама с ним пошла, — дергает плечом Юля, внезапно все-таки решив отбросить маски. — Я тебя не заставляла. Тебе просто так чесалось раздвинуть ноги лишь бы перед кем, что о последствиях, моя хорошая, ты даже не подумала. А ведь можно было просто не идти — и ничего бы не было.

— Ничего и так не случилось, — улыбаюсь максимально спокойно.

— Кроме того маленького факта, что кое-где могут всплыть… ну, допустим, какие-то фотографии.

Она секунду что-то изучает в телефоне, а потом показывает снимок, на котором видно, как мы со Славой идем до выхода и его ладонь лежит у меня на талии. Ничего такого, это просто обычный жест вежливости, но если вбросить это дерьмо в правильные рты — последствия могут быть не очень приятные. Люди склонны раздувать из мухи слона, особенно если эта муха — одна молодая девчонка с безупречной репутацией.

— Ты меня шантажируешь? — Я спокойно улыбаюсь, потому что, несмотря на мерзостную ситуацию, не чувствую себя загнанной в угол. Возможно, только сейчас, пока еще действует полный запрет на деструктивные эмоции после нашего с Дубровским «общения».

— Это просто страховка, — а вот Юля заметно нервничает, хотя и пытается делать вид, что у нее все под контролем. — Не хочу внезапно узнать, что ты решила пихать палки мне в колеса. Потому что боишься честной конкуренции.

— Да пожалуйста. — Мне нравится смотреть, как моя непроницаемость заставляет ее нервничать. Обычно с подругами я веду себя более открыто, позволяю себе расслабиться, потому что постоянно носить маску «крутышки» (это слово после Дубровского прилипло ко мне просто как банный лист) тяжело даже если ты и в самом деле крутышка. — Только ты тоже имей ввиду, Юль. Сунешься со своими грязными играми ко мне еще раз — и я тебя уничтожу.

Она внаглую смеется.

Люди всегда склонны думать, что с ними блефуют только потому что обычное предупреждение озвучено тихо и спокойно. Типичная ошибка.

Я встаю из-за стола. Оплачиваю счет и, не прощаясь, иду к машине.

Сажусь в салон.

Позволяю себе немного спустить пар, прокручивая ладони на руле.

Непроизвольно вспоминаю, как легко, едва касаясь, рулил Слава и резко сбрасываю руки на колени.

Его пиджак я нашла на заднем сиденье на следующий день. Долго не могла заставить себя просто до него дотронуться. Потом собралась с силами, быстро, не глядя, затолкала в пакет и спрятала в самую дальнюю и труднодоступную нишу у себя в гардеробной. Возвращать его каким-либо способом было бы равносильно добровольному признанию, что «что-то было». В конце концов, на новой должности и участвуя в таком проекте, его финансовое благосостояние должно значительно увеличиться. Что-что, а новый пиджак Дубровский точно сможет себе позволить.

Я выруливаю с парковки, включаю классическую музыку — не большая любительница Моцарта и Шуберта, но она помогает сосредоточиться.

Юля затихнет до поры, до времени.

Возможно — даже, скорее всего — на мое место метить перестанет. Она сделала этот выстрел наобум и только потому, что я однажды неосторожно сама наболтала лишнего. Но на место Гречко она уже явно нацелилась, и будет переть как танк.

Значит, нужно сделать так, чтобы в ее гладком плане появились новые переменные.

На первом же «красном» набираю Сашу.

Он отвечает почти мгновенно. Я редко ему звоню и раньше в основном чтобы согласовать какие-то наши традиционные выходные. Но он всегда берет трубку молниеносно. Мне это, конечно, до сих пор немного льстит, но сегодня особенно.

— Привет, Пчелка. Что-то случилось? — сразу настораживается.

— Почему сразу «случилось»? — стараюсь говорить как можно беззаботнее.

— Потому что ты никогда не звонишь просто так.

— Ты все еще хочешь развестись или блестящая Юлина карьера сделала ее слишком ценной потерей? — На этот раз даже не пытаюсь скрыть иронию. К черту!

— Она и до тебя добралась, Пчелка? — слышу ответный Сашкин ироничный смешок.

— Типа того. Ну так что насчет развода? Зубастый адвокат нужен?

— Пчелка, слушай… Я не против иметь тебя в союзниках, но твой тон меня немного пугает.

— Что не так с моим тоном, Саш?

— Он слишком боевой, — честно признается Григорьев.

— Иногда обстоятельства вынуждают превращаться в суку.

— Что случилось, Пчелка? Давай только без понтов.

— Это не телефонный разговор. Как-нибудь потом, хорошо? Так что насчет адвоката? Только, Саш, не готов воевать по-взрослому — лучше сразу скажи.

— Я просто хочу развод, Пчелка. В любом приемлемом формате.

Выруливаю «Медузу» с перекрестка и медленно спускаю пар.

Это же Сашка. Он всегда разруливает по-хорошему. Когда мы еще были вместе, моя мама, хоть он очень ей нравился, любила говорить, что мы оба слишком мягкотелые и на нас будут ездить все кому не лень. Если бы не последняя Юлина выходка, я бы, наверное, еще долго делала вид, что все хорошо.

— Саш, прости. — Выдыхаю, чувствую легкий укор совести за то, что позволила злости ненадолго взять контроль над разумом. — Просто если вдруг тебе понадобится помощь с разводом — я на твоей стороне, ладно?

— Я знаю, Пчелка. Но спасибо, что сказала об этом сама.

Я слышу на заднем фоне характерный шум аэропорта.

— Ты куда-то снова улетаешь?

— В Мюнхен.

К его словам добавляются глухие объявления, далекие шаги, редкие переговоры экипажа. Саша говорит ровно, но я представляю, как он идет по терминалу быстрым, привычным шагом, одной рукой катит чемодан, а в другой держит телефон.

— Мюнхен? Вроде уже не в первый раз, да?

— Не в первый, — слышу легкую улыбку в голосе. — В этот раз туда и обратно, стандартный рейс. Буду дома послезавтра.

Меня вдруг накрывает странное чувство. Еще десять лет назад он мечтал об этом — летать на международных рейсах, вставлять в разговоры названия городов как что-то обыденное, выучить второе имя в каждом аэропорту. А сейчас все это звучит для него настолько привычно, словно он просто едет в соседний супермаркет за продуктами.