Огонь. Она не твоя.... (СИ) - Костадинова Весела

Семь лет изнурительного труда. Семь лет, когда силы казались на исходе, когда каждый новый проект мог стать последним — физически, морально, финансово. Альбина моталась по всей стране, от одной безнадёжной затеи к другой, берясь за самые рискованные, грязные, токсичные задачи, которые другие обходили стороной. Потому что за них платили. Потому что отказываться было нельзя. Потому что каждую победу они вырывали зубами — и выигрывали.

Её креативность, умение вывернуть безвыходную ситуацию в свою пользу, соединялись с его аналитическим умом и инженерной чёткостью — вместе они были почти непобедимы. Но не только талантами — их союз держался на чём-то более мрачном: холодной расчётливости, жестокости и полной беспринципности. Они не стеснялись идти по головам — потому что знали: проигравших не жалеют, а победителей не судят. Этот девиз стал их внутренним кодексом.

— Хреново выглядишь, — пробормотал Ярославцев, всматриваясь в бледное лицо подруги, в тени под её глазами, едва прикрытые макияжем. — Может, пора сделать паузу?

— Закончим этот цикл — и уеду, — отозвалась она, не поднимая головы от кипы распечаток и планшета. Пальцы быстро перелистывали страницы, будто от этого зависела её жизнь.

— Я слышу это уже семь лет… Свежо преданьице, — вздохнул он, машинально потирая губы указательным пальцем — старый жест, оставшийся с тех далёких времён, когда его лицо ещё носило шрам от заячьей губы.

Того юноши давно не существовало. Исчез и зажатый, неуверенный в себе мальчишка, и даже обаятельный, ранимый 24-летний парень. Остался только он — мужчина с прямым, тяжёлым взглядом, широкими плечами и ослепительно синими глазами, которые когда-то смущали людей, а теперь — подавляли. От дорогих костюмов он давно отказался: предпочитал джинсы итальянского кроя и мягкие, но дорогие футболки, подчёркивающие фигуру. Он больше не прятался. Ему не нужно было.

— Варя, — женщина нажала кнопку селектора. — Принеси мне кофе. И воду.

— Какая это по счёту чашка за утро? — лениво поинтересовался Дмитрий.

Альбина подняла на него глаза, в которых уже давно обосновалась хроническая усталость.

— Четвёртая…

— А потом снова будешь жаловаться на бессонницу и мигрень, — усмехнулся он, с притворной укоризной качая головой.

— Уже, — выдохнула она, с силой отшвырнув от себя бумаги. Тонкая стопка с хрустом распалась по столу. Она откинулась на спинку кожаного кресла, прикрыв глаза на секунду — позволив себе слабость.

— Аль, ты что такая дерганная? — Ярославцев навалился руками на стол, наклоняясь ближе к ней. — Что-то не так? И почему ты третий раз отказываешься от перспективной и…. что уж врать, легкой работы? Только не заливай мне сейчас про Илону, ладно? Она все равно не сможет охватить всю область, там выборы на всех уровнях. И уж точно не ври про то, что ты бы с ней не договорилась… Вы друг друга всегда с полуслова понимали.

Альбина молчала, пока Варя не вошла с подносом — кофе, бутылка воды, и зелёный чай для Димы. Она кивнула, поблагодарила и пододвинула к себе чашку.

— Нам работы мало? — отрезала она, отпивая кофе. — Не хочу распыляться. Особенно сейчас.

— Аль… — он сделал паузу, всматриваясь в неё пристальнее. — Знаешь, как тебя называют за глаза?

— Проще сказать, как не называют, — усмехнулась она, не поднимая взгляда. — Всё остальное уже слышала.

— "Королева лжи", — тихо сказал он. — Не просто потому что ты пользуешься новостями — ты их создаёшь, Аль. Ты режиссёр всего, что происходит вокруг. Но мне врать не надо. Не сейчас. Что не так с этой работой?

— Дим… заебал… честно! Не хочу я! Не хочу туда лезть! Там поле Илонки, пусть она и играет….

Договорить Альбина не успела — снова завибрировал телефон на столе. Она бросила быстрый взгляд и чертыхнулась.

— Что с тобой, Аль? ты третий раз за утро срываешься, как шифер с крыши….

— Мать звонила уже три раза, — Альбина высыпала на ладонь таблетки и проглотила, запивая водой из стакана.

— И что ей нужно? — в голосе Ярославцева послышался лед.

— Полагаю экзорцизм. Ну или новый денежный перевод. Не знаю, Дим. Обычно она так дает мне знать, что у нее кончились деньги. Я пересылаю, и мы забываем друг о друге на пол года. Идеальная схема наших внутрисемейных отношений.

— Что не так в этот раз? — Дима облокотился на широкий стол руками, глядя на Альбину невероятными синими глазами.

— То, что деньги я ей перевела еще на прошлой неделе. Должна бы отвалить. Поэтому вариант Б: вызываем инквизиторов, — она резко встала и хлопнула папками по столу.

За окном сверкнула молния. Снова зазвонил телефон, оглашая кабинет женщины тяжелой симфонией похоронного марша.

— Шутки у тебя, Альбина Григорьевна, — поморщился Дима. — Возьми трубу и узнаешь новости.

— И испорчу и так хреновое настроение на целый день, — Альбина забросила папку на шкаф и стряхнула с рук невидимую пыль. — Может мне отослать похоронку домой? И соболезнования в несвоевременной кончине? — она поправила рыжую прядь в безупречно уложенных волосах.

Дима посмотрел на нее очень выразительно.

— Ладно. Черт с ней, — вздохнула Аля, и нажала кнопку приема. — Анна, что ты хотела? Коротко и по делу.

Телефон замолчал. Несколько секунд на том конце провода царила глухая, вязкая тишина — как будто человек на линии не ожидал, что ей ответят.

— Альбина… — голос матери прозвучал глухо, тускло, будто пробиваясь сквозь толщу воды. В нём не было ни уверенности, ни права на близость.

— Нет, святая Перпетуя, — ехидно бросила Альбина. — Что надо? Кажется, все наши вопросы были решены на прошлой неделе моим переводом тебе.

— Альбина… — шёпот, еле различимый. — Мне нужно с тобой поговорить…

— Разговоры в счёт не входят, — отрезала она. Под тяжёлым, внимательным взглядом Ярославцева лишь поморщилась, но трубку не бросила. — Быстро, Анна.

— Эльвира в коме… — прошептала мать.

Альбина вздрогнула едва заметно. Рука чуть дрогнула, когда она положила телефон на стол и включила громкую связь.

— Мне жаль, — её голос был сух, как пустыня. — Но я не врач. Мне эта информация зачем?

— Альбина… Твоя сестра… На неё напали три дня назад… Сильная травма головы…

Альбина перевела взгляд на Ярославцева — и заметила, как он побледнел. Как медленно, с силой сжались его губы. Как напряжение прорезало лицо резкой, некрасивой тенью. Она про себя трижды прокляла момент, когда ответила на звонок.

— Сколько нужно, чтобы ты от меня отстала? — её голос снова стал ледяным, безэмоциональным.

— Аль… дело ведь не в деньгах… — прошептала мать. — Она — твоя сестра…

Альбина коротко рассмеялась. Смех был безрадостным, колким, почти механическим. В груди всё кипело, но наружу вырывалась только холодная ярость.

— То, что по случайности нас родила одна и та же женщина, сестрами нас не делает, — отчеканила она. — Сколько, Анна?

— Аля….

— Хорошо, я переведу столько же, сколько и на прошлой неделе, а ты забудешь обо мне еще на пол года. И это не обсуждается, Анна. Она — твоя дочь и твоя ответственность, которая ко мне отношения не имеет.

— Альбина…..

Женщина отключилась.

— Тот момент, — хмуро посмотрев на бледного Ярославцева, заметила она, — когда я сожалею, что не сирота.

Он ничего не ответил, гладя в окно, за которым властвовала гроза. Лицо было хмурым, злым, тревожным и грустным. Замкнутым.

— Да блядь! — не выдержав выругалась Альбина, вставая. — Только не говори мне сейчас, что ты…. Пожалел…

— А ты нет? — угрюмо спросил он. — Ничего не екнуло?

— А должна? — она резко отошла к окну, каблучки от Джимми Чу застучали по паркету. Женщина злилась, и злилась основательно.

Яркая, красивая, стильная, но холодная до ледяного блеска. Ярославцев поймал себя на мысли, что от той Альбины, которую он знал когда-то — смеющейся, дерзкой, рыжей, обнимающей его в холодных подъездах и пахнущей весной — почти ничего не осталось. Почти. Где-то в глубине её глаз всё ещё жило упрямое тепло, еле уловимая мягкость, которую она хранила только для него. И аромат сирени, тонкий, упрямый, неизменный. Сколько бы ни стоили её платья и обувь, как бы ни сменялись тренды и модные дома, только этот запах она выбирала всегда.