Марго Романова - Тайга
— Куда направляетесь, если не секрет? — невинно поинтересовалась она.
— Не секрет, — отчаявшись, пролезть в узкую щель между ее телом и дверью купе, он злобно посмотрел на нее. — Иду в вагон-ресторан. Я очень голоден, прямо желудок сводит.
— Могу предложить вам неплохой ужин, — вновь расплылась она в улыбке. — Жареная курочка, вареный язык, салатик быстренько заварганю — все домашнее, свеженькое. Зачем вам травиться казенной едой?
— Ничего страшного, — с силой рванувшись вперед, Николай все же протиснулся мимо женщины. — Иногда можно.
— Как хотите, — зазвенел сзади обиженный голос. — Меня, кстати, Ниной зовут.
— Николай, — слегка обернувшись, сказал он, и спокойно направился в вагон-ресторан.
Там к нему подошла недовольная официантка.
— Меню можете не смотреть, — хмуро проговорила она. — Остался только суп-лапша и жареная курица. Раньше приходить надо было.
— Давайте суп-лапшу и чай, — вздохнул Николай. Жареную курицу, которую ему только что пыталась навязать противная соседка, ему совсем не хотелось.
— Чай могли бы и у себя попить, — пробубнила она, но все же пошла исполнять заказ.
Через три минуты перед ним брякнули глубокую тарелку, на дне которой бултыхались два кусочка морковки и половина луковицы. Лапши там не было и в помине. К тому же серо-голубая жидкость сверху немного подернулась жирком, красноречиво говорящем о том, что суп уже остыл. Вяло ковыряясь ложкой в тарелке, он то и дело поглядывал в окно.
В этот момент дверь с шумом распахнулась и на пороге возникла его недавняя знакомая. Николай с трудом подавил тяжелый вздох и натянул на лицо кривую улыбку.
— Домашнюю пищу всегда успею поесть, — по-свойски усаживаясь напротив Николая, пропыхтела она. — А вот в ресторане, когда еще поесть доведется. Я, знаете ли, наседка, меня из дома не выгонишь. Целыми днями у плиты суечусь, порядок навожу, рубашки мужнины наглаживаю. Устаю, как собака.
— Вы же только что сказали, что одинокая? — деланно удивился Николай.
— Так я это… раньше имею в виду, а сейчас то я свободная, — стала бордовой тетка и, замерев на секунду, громко запричитала. — Вот и хожу теперь по ресторанам. Готовить не для кого. Ох, долюшка наша бабья горькая! Мужики — кобели, все одинаковые. Молодость свою ему отдала, всю красоту девичью израсходовала, носки ему стирала, жрать готовила, а он взял и к другой ушел. Вот теперь переживаю, плачу по ночам. Так хочется уткнуться в чье-нибудь сильное плечо, выплакаться, выплеснуть свое горе горькое. И нету такого плеча рядом. Пропадаю никому не нужная!
— Ну не надо так убиваться, — прервал ее поток Николай. — У вас еще все впереди. Женщина вы — видная, красивая чисто русской дородной красотой.
— Вы так думаете? — резко сменила тон на игривый Нина.
— Я в этом уверен, — кивнул он и тут у нее зазвонил мобильный.
Женщина вытащила из кармана телефон, посмотрела на дисплей, глаза ее забегали, рот нервно искривился.
— Это по работе, — неестественно улыбнулась она Николаю и понеслась к выходу.
У Николая окончательно пропал аппетит. Рассчитавшись с официанткой, он побрел в свой вагон. В тамбуре стояла Нина и, плотно прижав к уху трубу, пыталась перекричать стук колес:
— Сынок наш спит давно, вот я вышла в тамбур, чтобы ему не мешать. Так что не переживай, любимый, у нас все хорошо. Скоро будем дома.
Остановившись на несколько секунд напротив лгуньи, он насмешливо посмотрел ей в глаза. Баба, ставшая красной, как рак, дернулась всем своим дородным телом, и отвернулась к окну.
— Спрашивается, кто из них кобель, а кто кобелица? — спросил он сам у себя и, покачиваясь в такт движения поезда, пошел дальше.
На душе было мерзко. Сейчас, устав от человеческой подлости и низости, ему хотелось лишь одного — бросить все и уйти в лес с его сладкими запахами и волнующими своим великолепием видами. Только там, вдалеке от всего мирского, он смог бы почувствовать себя счастливым.
Захлопнув за собой дверь купе, и закрывшись на замок, он откинулся на мягком диванчике и прикрыл глаза. Он вспоминал свою берегиню, когда вновь почувствовал тот же пронизывающий взгляд, что и на вокзале. Раскрыв глаза, он испуганно оглянулся по сторонам. Конечно, вокруг никого не было.
— Что-то нервы у меня совсем расшалились, — сказал он вслух. — Надо сегодня лечь пораньше.
Бросив случайный взгляд на окно, он замер в оцепенении. С той стороны стекла на него смотрела… берегиня. Длинные волосы развивались по ветру, тонкие длинные пальцы держались за рамы. Она грустно улыбалась, а по ее прекрасному лицу лились слезы.
— Господи! — прошептал он. — Как же это возможно?
Николай подбежал к окну и с силой рванул его вниз, но оно не поддалось. Тогда он прильнул лицом к гладкой стеклянной поверхности и прошептал:
— Я сейчас. Подожди меня немного.
Берегиня недоумевающее посмотрела на него и, словно поняв, что он ей только что сказал, закачала головой, ротик ее растянулся в безмолвном крике: не надо.
Но Николай уже этого не видел. Распахнув дверь купе, он вновь наткнулся на свою соседку. Она подняла руку, чтобы постучать в его дверь, но так и не успела этого сделать.
— Это опять я, — замерла она с поднятой рукой. — Наверное, я вас замучила своей навязчивостью, но так не хочется коротать этот вечер одной.
Хмуро посмотрев на нее, он грубо оттолкнул женщину и побежал в тамбур.
Дверь поддалась почти сразу, порыв свежего ветра ударил ему в лицо. Спустившись на одну ступеньку, он громко отчаянно закричал:
— Где же ты?
— Я здесь, — словно эхом отозвался девичий голос. Он начал озираться по сторонам, но так никого и не увидел.
— Что вы делаете! — раздался сзади знакомый голос.
Николай оглянулся. Последнее, что он увидел, было испуганное лицо Нины. Руки резко ослабли, словно кто-то высосал из них последнюю силу, он перестал чувствовать свое тело, ветер засвистел в голове. Он еще цеплялся за поручни, из последних сил стараясь удержать себя на покатой железной ступени, но уже понимал, что никуда ему не деться от этого темного живого лесного массива, он звал его устами прекрасной берегини. И он пошел на зов.
* * *Время от времени беспамятство отпускало его из своих цепких объятий. И всякий раз он видел ее, взволнованную, напуганную, склонившуюся над ним. Она что-то говорила, но он не мог разобрать слов. Он пытался улыбнуться, но сил не хватало даже на это. "Наверное, я в раю", — думал он и вновь впадал в небытие. Казалось, что прошла целая вечность, наполненная странными вытянутыми фигурами, протяжными, воющими звуками, темной вязкой бездной, засасывающей его все глубже и глубже. Иногда ему удавалось из нее вырваться, и тогда нестерпимая головная боль обрушивалась на него всей своей дикой всепоглощающей мощью. Спасало лишь одно — ее прекрасный образ, не покидавший его ни на минуту.
