Мой сталкер (СИ) - Лазаревская Лиза
– Глеб, – наконец произносит Андрей на пятидесятой секунде, – я бы пожал тебе руку, но увы, они у тебя связаны.
Видно, в этом подвале хорошая акустика, потому что все прекрасно слышно… К сожалению…
– Почему мы здесь? – спрашивает Глеб, впервые поднимая голову с начала киноленты.
– Всему свое время. Я обязательно расскажу. Только странно, что вы сами не понимаете. Видать, совсем чиста совесть, да?
Никто из них не отвечает, но хорошо слышно, как кто-то смеется. Кажется, помимо оператора, там есть еще кто-то, просто его или их не видно.
Поднимаясь, Андрей берет стоящую рядом с ним пластмассовую бутылку и немного отпивает. Потом медленно подходит к Глебу.
– Ну че, я вас сюда не просто посидеть позвал. Расскажете, может?
– Что?
– Как до жизни такой докатились? Как спите по ночам?
– В каком смысле?
В этот момент лицо Глеба приближают. Теперь я вижу, что у него на нижней губе и под носом засохшая кровь. Очень много крови. Возможно, они в таком положении намного дольше, чем я думала.
– Они реально не догоняют, – вставляет кто-то из невидимок за кадром.
– Ну да, у них же за мыслительный процесс тестостерон отвечает.
– Пожалуйста, отпустите нас, ребят!
– Пожалуйста, отпустите нас, – передразнивает Андрей, насмехаясь. – Может, еще такси до дома оплатить?
Мне доводилось видеть его разным – и нервным, и грубым, и очень-очень злым, но таким зверем – еще ни разу. С почином.
– Ладно, не буду вас томить, но прежде чем мы начнем некий перформанс, должен предупредить вас, что становлюсь чуть добрее, когда делают то, что я хочу.
– Что мы должны сделать?
– Что так неуверенно спрашиваешь? Это тебе не девочку пятнадцатилетнюю насиловать?
Тут один из тех, что сидит чуть позади, подает голос:
– Девочку? Так это все из-за нее? Из-за той?
Самое смешное, что для людей, сломавших несколько лет тебе и твоей семье, ты осталась просто «той». Не той, перед которой стыдно. Не той, которую жалеешь спустя время. А просто «той».
Той, которую вы изнасиловали, оплевали, избили и унизили. Той, которую вы оставили на улице с угрозами о том, если пойду в полицию, то весь город увидит порнуху со мной в главной роли. Весь город, включая моих родных.
– Нет, сукин ты сын, из-за того, что ты такой красивый и я решил пустить тебя по кругу.
– Но мы можем это сделать, да?
– Конечно, Вахтанг, почему нет? – улыбаясь, отвечает Андрей и наклоняется ко всем троим. – Кстати, свыкайтесь с этой мыслью уже сейчас, пока я расскажу вам одну историю. Помните, когда это было?
Молчат.
Кажется, из нас четверых только я одна помню эту дату.
– Ребят, отпустите меня! Я… я женюсь на ней, если надо! – кричит Глеб, мотая головой в поисках надежды.
Какой же он жалкий.
– А ты все роешь себе могилу, смешной. Все это время вы жили спокойно, спали спокойно, жрали спокойно, а тут у нее – этой милой крохи – появился парень, и как же вам не повезло, что этот парень я. И знаете, все-таки я крайне рад, что вас – выродков – не наказали тогда, когда все это произошло. Это слишком просто и ожидаемо, вам так не кажется? Эти годы ожидания стоили сюрприза в моем лице. С маленькой испуганной девочкой вы были такими всесильными, а со мной? Жалкие, трясущиеся в углу сосунки.
Андрей берет Глеба за шиворот и бросает на пол.
– К тебе как к массовику затейнику у меня особое отношение. Я особенно сильно хочу подпортить тебе личико.
– Прошу вас, не надо! – разрываясь, кричит Глеб, при этом еще пытается повернуться, чтобы донести свою мерзкую ложь до Андрея. – Она тогда сама пришла! Она сама хотела этого! Ее никто не заставлял!
Ненавижу! Как же я тебя ненавижу! Надеюсь, ты там и сдохнешь! Ты и твои мерзкие друзья!
– О да, мечтала, – насмешливо произносит Андрей.
– Нет, он врет! Он захотел это сделать! Он нас заставил! – истерически вопит кто-то из друзей Глеба.
– Нет, это неправда! – оправдывается Глеб.
– А вы же так сопротивлялись, бедные, не хотели, останавливали. А ведь сделали бы это – и не было бы нас всех здесь.
По дороге проезжают машины, заглушая все вокруг. Наверное, гонщики: они часто устраивают гонки или выступления по ночам. Приходится надевать наушники, чтобы не пропустить ни одного слова.
Теперь я полностью погружаюсь, словно нахожусь с ними в качестве невидимого наблюдателя.
Оператор меняет ракурс, перестает снимать Андрея и идет в сторону Глеба, все еще лежащего на животе.
– Че, думаешь притворился мертвым, так мы о тебе забыли? – смеется парень, водя при этом кроссовкой по его лицу.
– Сейчас такой вопрос, у кого из вас – троих придурков – сохранилось то видео?
– Ни у кого, мы все удалили, клянусь! – впервые подает голос третий – кажется, Паша?
Да, его зовут Паша, но я не хочу называть их по именам.
Они – это всего лишь первый, второй и третий, в зависимости от того, в каком порядке что-то говорят на видео (или в каком порядке насиловали меня, только этого я уже никогда не вспомню).
– Отвечайте честно, я же проверю.
Они решают молчать.
– Вахтанг, их телефоны на столе.
– Сейчас проверю.
Какое-то время ничего не происходит. Они что-то говорят про пароли, ищут. А парень-оператор просто снимает уродливое лицо Глеба, на которое мне противно смотреть.
– Андрюх, – узнаю голос Вахтанга, камера направляется на него, – я ничего не вижу здесь. Вряд ли это видео хранилось три года.
– Может, и не хранилось, но надо все проверить. Попробуй посмотреть в каких-то переписках. «Телеграмм», «ВКонтакте», что там еще есть? – нервно спрашивает Андрей, заглядывая в чей-то телефон.
– Ладно, сейчас.
Проходит еще несколько минут. Я так понимаю, большая часть этой записи – ожидание, когда кто-то найдет то самое видео. Не могу понять, зачем они вообще все снимают на камеру? Неужели это было так необходимо? Происходящее напоминает мне бандитские девяностые, которые показываются в фильмах.
– Слушай, – начинает Вахтанг, – кое-что тут есть. Похоже, оно.
– Нашел все-таки?
– Да, в избранном «ВКонтакте». В материалах.
– Вот видишь, сохранилось все-таки. Интернет ничего не забывает.
Андрей включает его: мне ничего не видно, зато громкость позволяет слышать все, что там происходит.
«Пожалуйста!.. Прошу вас!..»
«Нормально, нормально! Держите ее крепче!»
«Строптивая какая, да?»
«Не надо!.. Пожалуйста!..»
«Да ладно тебе! Будет хорошо».
«Умоляю, не надо! Умоляю! Мама! Папа, пожалуйста, папа!»
«Папочка здесь!»
«Черт, не кусайся».
«Че ты царапаешься? Нормально все, красавица, успокойся!»
«Помогите!»
«Снимаешь там? Видно хоть лицо?»
«Да все зашибись видно».
«Смотрите, какое белье надела, готовилась походу?»
Пожалуйста, выключи! Прошу, избавь меня от проживания этого кошмара наяву второй раз!
Мне противно от того, что он смотрит, но сама я больше не в силах наблюдать за этим. Я не в силах проживать снова и снова.
* * *
Полчаса я лежала.
Думала, вроде сплю, но на самом деле просто смотрела в потолок. Снова прихожу в себя и понимаю, что должна досмотреть. Должна знать, что Андрей сделал с ними.
Нажимаю на воспроизведение.
Опять они. Уже не такие счастливые и повелительные.
Не властные, как несколько лет назад.
Совру, если скажу, что мне их жаль.
Несмотря на то, что в произошедшем тогда нет моей вины, стыдно все равно мне – я никогда не хотела, чтобы Андрей увидел это. Я отказалась от заявления не только потому что не хотела, чтобы кто-то узнал эту позорную правду, но и потому что надеялась: видео больше никогда не будет обнародовано.
И сейчас, когда у меня появился любящий человек, он видит, как на мне разрывали одежду, как лапали.
Андрей, прежде спокойный, снимает перчатки с рук и кидает на пол. Только сейчас я их замечаю. Темно-зеленые, тактические, вроде?
