Рози Томас - Влечение
Еще совсем недавно, в этом году, Дэнни ностальгически вздыхал:
— Здорово было в детстве! Ты превращала Рождество в сказку, настоящее чудо. И папа был дома, и мы чувствовали себя в безопасности.
Йен никогда не позволял себе отлучаться на Рождество по своим коммерческим делам.
— Ты прав, — ответила она. — Мы были счастливы.
Сейчас она радовалась тому, что не дала волю грусти и ответила так, как положено отвечать детям.
Она завернула за угол и пошла вдоль новой вереницы желтых квадратиков, думая о том, что кроется за внешне благополучным фасадом каждой семьи. Эти мысли нагнали на нее тоску, и она обрадовалась, когда в домах начали задергивать шторы. Она ускорила шаг и вскоре вышла на окраину, где было гораздо темнее. Пришлось повернуть обратно.
Однако мысли упорно возвращались к мужьям и женам за теперь уже занавешенными окнами. Счастье — всего лишь бесплатное приложение к браку, а не обязательная основа. Джесс больше не жалела о том, что ее брак распался, только задавалась вопросом: как бы она перенесла потерю сына, если бы могла разделить горе с мужем? Но, положа руку на сердце, разве Дэнни принадлежал им обоим? Нет. Дэнни всегда принадлежал ей одной.
Сделав круг, она вышла на свою улицу с противоположной стороны. Лицо раскраснелось на морозе. Дома она включила повсюду свет и плотно задернула шторы, не желая устраивать вернисаж из собственных живых картин.
* * *Когда в дверь постучали, ей не нужно было гадать, кто это. Направляясь к двери, она отдала себе отчет в том, что переступает еще через одну черту.
На крыльце стоял Роб с бутылкой вина и коробкой шоколадно-мятных конфет, перевязанной алой ленточкой.
— Если хотите, можете послать меня подальше.
Джесс промолчала. Лицо парня выражало вызов и одновременно беззащитность. Поэтому она пропустила его высказывание мимо ушей.
— Я весь день проторчал в четырех стенах и думал о вас: как вы тут одна. Вот и…
Он запнулся: очевидно, ему было не так-то легко произнести то, что он собирался сказать.
— Я вам вчера не все сказал, что хотел. Понимаете… Не представляю, как это вышло, но… это действительно был несчастный случай. Если бы это зависело от меня, лучше бы я погиб вместо него. Но этого не случилось. Что еще я могу сказать вам? Что?
Он зло рассек воздух кулаком, в котором все еще держал за горлышко бутылку.
— А теперь вот приперся, как на дружеский сабантуйчик. Простите меня, ладно?
Джесс поняла, что Роб либо навеселе, либо «нанюхался», а может быть, и то и другое. Но, к своему удивлению, не почувствовала ни страха, ни злости. Ему было нелегко прийти сюда.
— Ну, я пошел. — И он протянул ей вино и конфеты.
Джесс схватила его за руку и, не обращая внимания на сопротивление, втащила в дом. Заперла дверь. Поставила гостинцы на стол. И обняла Роба, как будто это был Дэнни.
— Все в порядке… Все будет хорошо…
Роб был выше и сильнее ее сына. Джесс почувствовала себя маленькой и совершенно выбитой из колеи. В то же время в ней пробудился материнский инстинкт, пусть даже направленный не на того человека. От Роба шел свежий запах, вернее, смесь нескольких смутно знакомых запахов. Она повернула лицо в сторону.
Роб неловко пошевелился; заскрипела кожаная куртка. Он явно не знал, куда девать руки.
Джесс опустила свои.
— Вы включили свет во всем доме?
— Да. Хорошо, правда?
Он молча последовал за ней в гостиную. Она прихватила вино и конфеты. Рождество все-таки. А они по неисповедимой воле судьбы отрезаны от всех остальных.
— Будем пить вино? — спросила Джесс. — Есть еще виски. Ты не голоден? Боюсь, что сегодня даже «Золотой дворец» не работает.
— Вы поняли, что я сказал? Я не убийца. Я, правда, был под градусом, но не настолько. Да, мы удирали от полиции. Но ведь за рулем мог сидеть Дэнни — я нередко одалживал ему фургон.
Джесс рассеянно открыла морозильник и достала что-то, завернутое в фольгу и покрывшееся кристаллами льда. Лазань — деликатесная лапша от «Маркса и Спенсера», две порции. Куплена еще при Дэнни. Джесс редко покупала там продукты: дорого. И вот — пригодилось на Рождество.
— Но ведь этого не случилось. Ты жив, а мой сын погиб.
Она спохватилась и не дала сорваться с языка тяжелым обвинениям. Положила лазань в микроволновую печь и покрутила ручки.
Роб сжал руками голову.
— Я не нуждаюсь в напоминаниях. Ах, если бы я мог снять с души часть тяжести, излив перед вами душу!
— Если бы да кабы, — с каменным лицом произнесла Джесс.
Она неловко, чувствуя на себе взгляд Роба, двигалась по кухне, доставая ножи и вилки, раскладывая их на столе, машинально расставляя тарелки. Собственные руки казались ей непомерно большими; от того, что она старалась прямо держать голову, заболела шея.
— Мне пришел повторный вызов.
— То есть?
— В полицию. Они там собирают улики и свидетельские показания. Когда соберут, предъявят мне обвинение. Назначат день суда.
— Да, это мне известно.
Он сел и уронил лицо в ладони. Джесс подошла и дотронулась до его плеча. Ее снова пронзило странное ощущение: они чувствуют одно и то же.
Засвистела микроволновая печь.
— Есть хочешь?
Он против воли кивнул. За столом она попросила:
— Расскажи все, что ты помнишь. Об аварии. Ты ведь за этим и пришел?
— Как вас зовут?
— То есть?
— Как мне к вам обращаться — миссис Эрроусмит или как?
— Джесс.
— Ладно. Значит, Джесс.
Он рассказал об их бегстве от дома Кэт. Она все ниже наклоняла голову.
— Мы вскочили в фургон. Гнали как сумасшедшие по закоулкам. Потом выбрались на кольцевую и заметили погоню. Я выжал газ.
— А Дэнни?
— Он все кричал: «Гони, Роб! Гони!» Потом вдруг вспыхнули огни. Меня ослепило.
Роб уронил нож и вилку и горестно мотнул головой.
— Я увидел бетонную стену. Очень близко. Капот — всмятку. Пассажирское место пусто. Дверца распахнута. Дэнни лежит на обочине, как будто спит. Вот и все, что я помню.
— Понимаю.
Он всем корпусом повернулся к ней.
— Да? Вы можете себе представить, что чувствуешь, если по твоей вине погиб человек?
— Я не то имела в виду.
Роб рассек ребром левой руки воздух и хватил по тарелке. Та слетела со стола и разбилась вдребезги. Он вздрогнул и зажал ладонями уши. Джесс отпрянула.
— Не бойтесь. Я не способен причинить кому-то зло. Только самому себе.
«Мальчишка, — подумала Джесс. — Как Дэнни. Зациклен на самом себе». Тем не менее ее тронул его саморазоблачительный пафос.
— Извините — разбил тарелку.
Он собрал осколки и бросил в мусорное ведро.
