Не прощай мне измену (СИ) - Май Анна
Немного стретчинга — вчера был очень активный день и мышцы поднывают. Йогам даже не снились те “асаны”, в которые приходилось не то складываться, не то скрючиваться с камерой в руках, чтобы поймать нужный ракурс. Улыбаюсь. Для одной серии фото меня держали за ноги, пока я свешивалась с верхней ступеньки наружной пожарной лестницы. Боже, Тим бы умер, если б узнал…
Тим… В очередной раз осекаюсь, но как бы ни старалась не думать, в любой момент могу верно назвать точное количество дней, что мы не виделись… Его звонки в день отъезда были последними, а я не перезвонила. Теперь тишина. Конечно, имея столько общих связей, сложно совсем ничего не знать друг о друге, но только тут я почувствовала себя по-настоящему без него. Причём прямо сразу при заселении.
Я приехала на несколько дней раньше, надеясь осмотреться и погулять по Берлину. С Ладой забронировали апартаменты, списались с хозяевами, и сразу из аэропорта я приехала по назначенному адресу. Долго искала вход, который в угловом доме оказался на другой улице, потом взобралась со своим крокодилом Геной, так муж прозвал мой огромный зелёный чемодан, на третий этаж, где меня встретила неприветливая девушка и сообщила неприятную новость: все апартаменты в этом здании заняты, нужно ехать в другое место. Даже не знала, что такое возможно.
Созвонилась с хозяином, он всё подтвердил. В итоге, спустя два часа я заселилась в маленькую, чумазую каморку в захолустье. Старая мебель, еле работающая техника, а душ до меня явно принимала блондинка. Уточню. Старая — это уставшая, просто убитая многочисленными постояльцами. И вишенкой на торте стали доплаты — за поздний въезд, хотя, казалось бы, я тут ни при чём, за уборку и какой-то городской налог. Плата за уборку развлекла больше всего.
Сколько раз я по привычке снимала блокировку экрана, чтобы набрать Тима, он всегда даже дистанционно легко это всё решал. Но полсотни оповещений о пропущенных вызовах от него сразу возвращали в реальность — за спиной больше никого нет. Немного поплакав, привела себя в порядок и отправилась в город.
А потом ещё развела мокроту, уже поздно ночью, рассказывая сонной Ладе о том, какое здесь другое небо и люди, что на одной короткой улице мы с Геной ехали по пяти разным видам изумительной брусчатки — было нелегко, зато красиво. Что в этом тихом месте ни у кого не застеклены балконы и на них много парадно-цветущих растений. Что за вечер Сима попробовала три странных сорта пива и теперь молится, чтобы с утра не мутило, так как собралась штурмовать страшный и ужасный музей Memu. Тараторила взахлёб, и в конце разрыдалась, потому что этим хотелось делиться не с ней. Подруга утешала и говорила, мол, это пройдёт, а я боялась, что нет.
Думаю, Лада и не подозревала, насколько быстро её слова окажутся правдой, хоть и странным образом. Скучать по Тиму я не перестала, мне просто стало некогда это делать. После начала занятий я практически не оставалась одна. В группе нас семеро — три фотографа, два художника и два скульптора. Обязательных занятий не много, больше практики. Однако нам разрешили вольно слушать лекции и участвовать в семинарах обычных студентов, с которыми мы работаем над общими проектами. Вернее, они работают, а мы у них в рабстве.
Вчера, например, был как раз такой день. Ребята неделю сооружали детали для хитрой инсталляции, чтобы быстро собрать и сфотографировать, как она разрушается дождём. Я была их руками и учила, фотографировать с драматическим эффектом. Во всех смыслах. Висеть вниз головой на мокрой лестнице в обязательную программу не входило, но очень требовал кадр. Боречка смеётся, что я и тут нашла себе детский сад. Это не я, он сам нашёлся.
Нас поселили в гостинице, похожей на общежитие. Это специальное университетское жильё для таких же, как мы, и командировочных. Простые номера, обставленные шведской мебелью, с общей кухней на секцию. Вот для того, чтобы поколдовать у плиты в одиночестве и потом успеть в спортзал, я встаю пораньше. Сегодня моя очередь готовить завтрак.
Жарю сырники на троих. Тим их не жалует, себе одной готовить неинтересно, сейчас отрываюсь. Снова муж. Кыш-кыш из головы. Делаю погромче музыку в наушниках. Обещала своим студентам послушать, что они наваяли бандой. Морщусь. Пожалуй, мои музыкальные вкусы не настолько авангардны. Хотя мне очень нравится, что тут всё творчество немного опережает время. Будущие дизайнеры, художники, актёры, музыканты — они мыслят другими категориями. Стараюсь сохранить в себе это, чтобы побольше привезти домой. У меня здесь вообще не выключается воображение — уже полный блокнот идей.
О нашей троице. Так получилось, что в первый день перед установочной встречей с куратором мы, не зная друг друга, оказались в одной кофейне. Я услышала русскую речь и подошла к девушке, которая не могла понять, что от неё хочет бариста — парень отчаялся объяснять, что оплата только наличными. Мы уже попрощались с идеей о кофе, однако неожиданно за нас обеих заплатил посетитель. С мягким, как потом выяснилось, итальянским акцентом. Марко. Так со стаканчиками все трое и направились сначала в одну сторону, потом в одно здание и, уже улыбаясь, в один кабинет.
— Какой же он шикарный, — шептала мне Тома украдкой, когда рассаживались в ожидании куратора. И да. Он такой. Худощавый, крепкий брюнет с серыми улыбающимися глазами. Называет меня Серафиной и часто злоупотребляет одной местной традицией. У немцев есть забавное суеверие: когда чокаешься бокалами, обязательно надо смотреть друг другу в глаза, в противном случае вас ожидает семь лет плохого секса. Господи, да я вообще ни о каком не думаю, поэтому отвожу взгляд, но Марко настойчиво смотрит, типа я его подставляю. Быстрее бы уже Томочка прибрала этого шального художника к рукам, месяц вокруг него танцует. А со мной можно дружить. Тем более что я замужем — все так решили из-за обручального кольца, которое ношу до сих пор. Спорить не стала. Так безопаснее.
С самого начала я исключила любые возможности погрустить в одиночестве. Утром — спорт и библиотека, днём — галерея, учёба и практика, вечером — театр, концерты, чтения, походы в гости с настолками. За это время в Берлине посмотрела больше русских постановок, чем за последние пять лет дома. Я сюда приехала испуганной и растерянной, сейчас же понимаю, что, в общем-то, полёт нормальный. Мозг еле успевает переваривать загружаемую информацию, на мысли о личном не остаётся времени. Правда, всё равно просачиваются. В такие моменты, как сейчас, например, или в разговорах с Сашиной женой Юлей. Нет-нет, да скажет что-то про Тима.
Поболтать с Юлей — квест для нас обеих. Я должна быть свободна и находиться в зоне приличного интернета, чтобы попасть в узкий промежуток, когда у Булочки ещё дневной сон, и Юля уже закончила работать. Бухгалтер в декрете — всё равно бухгалтер. Так что созваниваемся на лету.
Сажусь на газон около студенческого кафе с приличным вайфаем и набираю Юлю, включая видео. Она отвечает мгновенно, но не улыбается, как обычно, вместо этого делает круглые глаза и сообщает, что у них дома Тим, который как раз в этот момент заходит в комнату с большим мокрым пятном на животе и горько плачущей Булочкой в вытянутых руках:
— Юль, у нас тут ава… — замечает меня, — рия.
Это не авария, это катастрофа.
Глава 39
Судя по положению камеры, Юля ответила мне с ноутбука или планшета. Ракурс не меняется, когда она, шепча “прости-прости”, спешно поднимается и идёт забирать дочь, приговаривая той что-то успокаивающее. Булочка трогательно вытирает маленькими кулачками крупные слёзы, она настолько расстроена, что не замечает меня, хотя обычно сразу тянется к экрану, и мы с ней строим друг другу смешные моськи. Но об этом я подумаю позже, когда в тысячный раз буду прокручивать наш сегодняшний разговор, чтобы не упустить ни одной мелочи.
Тихий хлопок двери и мы одни. Сердце давно оборвалось и падает, падает, падает в кристально чистую, прозрачную, искрящуюся радость. На миг отвожу глаза в смятении, но сразу возвращаю, не могу поверить, что вижу его. Мне одновременно хочется улыбаться, плакать, рассмотреть, спрятаться, рассказать чем меня удивил каждый день этого месяца, который мы провели друг без друга, и ещё помолчать. Все эти чувства наполняют меня горячим воздухом и, кажется, я парю над травой.
