Не прощай мне измену (СИ) - Май Анна

— Здравствуй, Тимур.

Ни единой лишней эмоции, холодная доброжелательность. Мы это уже проходили. Ни капли личной заинтересованности в поведении. Сначала. А потом она превращается в танк, прущий к цели, невзирая на средства и сопутствующие потери. Какое-то время целью был я. Небезуспешно, о чем бесконечно жалею. Но с того вечера в “Сапоре” личных встреч у нас не было, да и той не должно было быть, конечно. Все деловые контакты я тоже обрезал, перевёл на Лёху, как и основной бонус по проекту. Он не жалуется.

— Здравствуйте, Алёна Вячеславовна. Вы, вероятно, ошиблись номером, набирая Алексея. Всего наилучшего… — жму отбой. Все известные её номера давно отправлены в блок, этот уйдет туда же.

Крепко сжимаю руль. Если по-честному, Алёна тут ни при чём, я сам всё проср@л, хотя Леха это назвал более ёмким словом. И я с ним согласен. Поэтому, когда вновь раздаётся звонок, собираю остатки вежливости и отвечаю почти без сарказма:

— Снова здравствуйте, Алёна Вячеславовна.

— Тимур, не бросай трубку. Это важно.

— Все важные и неважные вопросы решает Алексей, — тянусь к кнопке со значком красной трубки.

— Это не по проекту — начинает нервничать.

— А не по проекту у нас вопросов нет.

— Тимур! — срывается Алёна, — Она всё равно выбрала не тебя!

Это о Симе. Очень зря.

Алёна ревнивая и конфликтная женщина, особенно если у неё что-то не получается. А я не получаюсь. Теперь. И то, что было, считаю ошибкой, даже если до физической измены не дошло. Она разбирается в людях, предугадывает поступки, и меня просчитала, в своё время. Дождалась, когда я, кретин, начну делать ошибку за ошибкой. Сейчас делает их сама.

— А кого? — вкрадчиво интересуюсь я, наливаясь холодной яростью.

— Деньги, — выпаливает Алёна и продолжает частить, — Она выбрала деньги. Я знаю, что вы больше не вместе, Тимур, и давно. Давай встретимся, поговорим…

— Значит так, — перебиваю, пока окончательно не вывела этим бредом, — свои фантазии по поводу моей жены оставь, пожалуйста, при себе. — Делаю особое ударение на слове “пожалуйста” , стараясь тоном показать всю глубину последствий, которые обязательно будут, если она хоть слово ещё скажет о Симе. — Это последний вежливый разговор. Вместе мы с женой или нет — только наше дело. Не твоё. Это понятно?

— А ты спроси, где она сей…

— Всё! Нахрен! — бросаю трубку.

Неверяще усмехаюсь — надо же такое придумать… Еду дальше, а сомнения подтачивают… На что-то ж рассчитывала Алёна, когда сочиняла эту нелепую ерунду? Ведь я легко могу всё выяснить. Чутьё подсказывает, что какая-то правда в словах Алёны должна быть, но мозг отказывается верить в это индийское кино. Деньги или любовь? Лоб морщится — бред же собачий.

Но жене всё-таки звоню. Сбрасывает. Думал, что период, когда она не отвечала на мои звонки, прошёл… Набираю снова — то же самое. Наверное, рано беспокоиться, но неприятное предчувствие уже ворочается за рёбрами. Звоню отцу Симы, тесть сухо отвечает, что ничем помочь не может, и, думаю, не хочет. Правильно, папа Саныч, защищай свою дочь. На твоём месте я бы со мной вообще говорить не стал.

Остаётся Лада. У нас был тяжёлый разговор на крыше после концерта. Это странно, но несмотря на то, что тогда высказала Лада, а постаралась она от души, с оттяжечкой, надежда во мне окрепла. Вряд ли кому-то другому позволил бы вообще заикнуться, но благодарен подруге жены за поддержку. Это она забирала Симу после той фотосессии… Фото умирающей души Сим-Сим выжигали нутро, но я продолжал смотреть, пока не остался лишь пепел. Боль от собственных ошибок увеличивается кратно, когда понимаешь, что за них заплатил единственный близкий тебе человек.

— Лад, где Сима? — начинаю без предисловий.

— И тебе привет, — отвечает спокойно. Она, наверное, единственная знает, сколько мы значим друг для друга, поэтому всегда очень деликатна, — Сима сегодня улетает в Берлин, Тим.

— Какой, нафиг, Берлин? Она вчера вечером дома была… — в лобовое начинают бить капли дождя, застилая видимость, но у меня и без этого на глаза опускается пелена.

— Была. А сегодня не будет, — пауза, во время которой Лада явно набирается смелости, чтобы чем-то меня “обрадовать”, потому кое-как паркуюсь у обочины, пока не впилился куда-нибудь, — Тим, послушай, я никогда не лезла к вам, ты знаешь, но не сейчас. Не останавливай её. Симе нужно…

— Я тебя услышал, — прерываю её, потому что и так знаю, что хочет сказать. Симе, мать вашу, сейчас лучше без меня. — Что в Берлине?

— Грант Берлинского университета искусств. На три месяца, минимум… или на пять.

— …! Когда самолёт?

— Тим…

— Ладно, я понял.

Жму отбой.

Отсекаю хренову тучу вопросов о выборе, о деньгах, о гранте — всё потом. Пишу сообщение Сим-Сим, чтобы взяла трубку, а сам открываю расписание полётов. Прямых рейсов в Берлин сегодня два. Один через час. Срываюсь с места, проезжая на красный. Если поднажать, успею. Автоматически потираю большим пальцем обручалку. Сима тоже носит. Подала на развод, а носит. Держусь за это знание, как за спасательный круг. Что ты натворил, маленький? Я же тебя не потерял?

В последнюю нашу встречу она так и осталась стоять в прихожей, потерянная от моих слов о разводе. Думал, поймёт насколько нужна, думал, что всё ещё нужен ей. Весь вечер со мной была та же Сима. Раненая, настороженная, но моя, как раньше. На следующий вечер, паркуясь внизу, предложил опять вместе посмотреть кино, на расстоянии. С планшета отправил ссылку на фильм и увидел в окне, как опускается экран проектора. Неужели ошибся, что моя?

В аэропорт приезжаю за десять минут до завершения посадки на первый рейс. Как в прошлый раз, долбанная аэрофобия радушно встречает липкой испариной, тремором и болью в груди. Но сегодня во мне под завязку адреналина, на нём и функционирую.

Сима уже в самолёте, всё ещё рядом, трубку по-прежнему не берёт. Билетов на этот рейс, конечно же, не осталось. Сдали один на следующий, будет мой. Не отпускает чувство надвигающейся катастрофы. Кажется, связи, что несмотря ни на что сохранялись до сих пор, на расстоянии оборвутся. День-два и последствия будут необратимы. Я надеялся, что есть время, что постепенно смогу без следа стереть последствия того, что сделал, как того Тима на стене. Плана, как жить, если вдруг не получится, не было.

Сжимаю мутнеющую голову. На миг чудится, что вижу проходящую мимо Симу со своим несуразным зелёным чемоданом. Чувствую лёгкий аромат её духов и дёргаюсь в ту сторону, зову, но она не слышит, тащит эту громадину, а я не могу помочь — ноги не двигаются. Тру глаза, сбрасывая морок. Усилием воли заставляю себя подняться и иду к автомату с водой. Мысль, что через семь часов мы будем вместе в одном городе, держит на грани сознания.

Дёргаю тесный ворот рубашки, глотая бесполезную воду. Считаю замедляющиеся удары сердца, которое, кажется, саботирует работу. Эй! Хочешь к Симе? Тогда приказываю биться, нам еще долететь надо! Но боль в груди крепнет, распускаясь бордовым. Оседаю на пол рядом с автоматом. Чёрт. Чёрт. Чёрт. Всё же не справился. Сквозь шум в ушах слышу крики — зовут охрану, врачей, господа бога… Пусть. Уже неважно.

И когда мир идёт крупными трещинами, распадаясь на части, я снова вижу Сим-Сим. Только светлую, домашнюю, открытую, с растрёпанными со сна кудряшками. Она жмётся, обнимая тёплыми руками, и тонкими пальчиками перебирает волосы на затылке. Притягиваю к себе, шумно вдыхая воздух, наполненный её запахом, и намертво прижимаю. А она тихо смеётся мне в шею… счастливая. Моя любимая женщина, которую я сегодня окончательно потерял.

Глава 38

Бодренько подрываюсь под настырное бип-бип-бип телефонного будильника, несмотря на шесть утра. Я всегда тяготела к совам — свободный график подразумевает не только съёмки в какое угодно время, но и появление в офисе, когда выспишься. Ну условно выспишься. Вернее, со стороны кажется, что ты выспался, если приходишь на работу в двенадцать. Но часто в этот день ты ложишься спать лишь с рассветом. И это не утомляет, если есть место, где даже за три часа сна батарейка заряжается полностью. Так было у нас дома. А здесь… Ещё не определилась.