Ненужная мама. Сердце на двоих (СИ) - Лесневская Вероника

В кабинет тут же залетает мамочка с младенцем, а я вынужден уйти. Убежденный в том, что мы еще не раз увидимся. Ведь я собираюсь и дальше присматривать за Викой, как бы она ко мне ни относилась. Просто буду находиться поблизости и знать, что она жива и здорова.

Кто же знал, что это самое большое заблуждение в моей жизни…

Во второй половине дня оставляю Алиску с матерью, а сам традиционно еду в частную клинику - единственное место, где я могу ненадолго забыться.

Принимаю пациентов по записи, а в перерывах делаю несколько важных звонков, после которых имя некомпетентного педиатра Марии будет навсегда стерто из медицинской сферы. Лишить ее лицензии не составит труда – мои связи в Минздраве в совокупности с ее халатным отношением к работе и, как выяснилось, негативными характеристиками от пациентов помогут достичь цели. Придется Марии искать другое место, где крутить задницей. В поликлинике, тем более детской, этой безмозглой курице делать нечего. И уж точно не рядом с Викторией. Ее спокойствие - мой главный мотив.

Да, я поступаю жестко и преследую личные цели, но мне плевать.

- Понял, Гордей Витальевич, уже завтра направим туда представителей надзорных органов, - сообщает по итогу мой хороший знакомый из Минздрава, однако облегчения я все равно не чувствую.

Червячок сомнения точит меня изнутри, будто я упускаю нечто важное. Я всего лишь хочу заботиться о Виктории, пусть даже на расстоянии, обеспечить ей благоприятный эмоциональный фон, насколько это возможно в сложившейся ситуации. Знаю, что этим не искуплю свою вину, да и уже ни на что не надеюсь. Я в глазах Богдановой скатился на самое дно, особенно после сегодняшней сцены в кабинете.

Однако переживаю я совсем не из-за подставы. Тревожное предчувствие гложет душу, а я никак не могу найти его источник. Мысли путаются в голове, смешиваясь в тугой ком негатива.

По дороге домой несколько раз вызываю контакт Богдановой, но она упорно не отвечает. Психанув, быстро вбиваю короткое сообщение: «Когда освободишься, перезвони мне». Подумав, добавляю: «Пожалуйста».

Стоит мне переступить порог квартиры, как навстречу мне выходит мама. Сухо и холодно приветствую ее, покосившись в сторону тумбы, где теперь всегда стоят свежие цветы рядом с фотографией жены. Будто домашнее кладбище…

Мать все делает правильно. По канонам. И свечки в церкви ставит, и поминает, и на могилу ездит. Она очень любила Алису и не может смириться с утратой.

Мы все любили, но…

Наверное, я законченный циник, однако очередная охапка срезанных роз, медленно умирающих в вазе, не вернет ее. Тогда какой в этом смысл? Мы будто пытаемся компенсировать то, что недодали Алисе при жизни, а ведь так не получится.

- Гор, я тут под детской кроваткой крестик нашла, когда убиралась, - мама раскрывает ладонь, на которой поблескивает серебро. – Цепочка порвалась, надо бы отдать в ювелирную мастерскую, чтобы скорее Лисуне вернуть. Это ведь ее? Нельзя без защиты внучку оставлять, да и знак плохой, - вкладывает в мою окоченевшую руку.

Заторможено опускаю взгляд и рассматриваю аккуратное, фигурное распятье. Мгновенно вспоминаю, где его видел… Ясно и четко, словно это было вчера.

Бархатная кожа, приятная наощупь, острые ключицы, высокая грудь, лихорадочно поднимающаяся в такт дыханию, соблазнительная ложбинка… и изящный серебряный крестик.

- Вика, - произношу ее имя одними губами, крепко сжимая цепочку в кулаке.

Края креста врезаются в ладонь, но больно не там, а на душе. Моя вера в бога погребена вместе с Алисой, но я понимаю, какой сакральный смысл вложила Виктория в этот жест. Она оставила малышке не просто украшение, а своего ангела-хранителя.

«Кто же тебя саму беречь будет?», - мелькает в мыслях, и я молча обхожу мать, закрываясь в детской.

Тихо сажусь рядом с кроваткой, где дремлет моя дочка. Облокачиваюсь на бортик, некоторое время изучаю ее нежное личико. Обычно Алиска меня успокаивает, но не сейчас.

Тревога усиливается, за ребрами давит, ладонь прожигает металлом. Крепко держа крестик, будто от него зависит будущее, я еще раз звоню Вике.

Тишина…

Роняю голову на скрещенные руки, протяжно выдыхаю и устало прикрываю глаза.

Где ты? Что с тобой?

Не замечаю, сколько проходит времени, прежде чем на телефон приходит долгожданное письмо. От нее...

«Не переживайте, Гордей Витальевич».

Выглядит безобидно и даже мило, словно мы общаемся, как раньше. На доли секунды моих губ касается слабая улыбка, но тут же слетает с лица, когда я открываю вложение. Внутри – справка о проведенном аборте. Разворачиваю ее на весь экран, увеличиваю… И сердце замирает. В верхней графе – полное имя Виктории Богдановой, а в самом низу – печать и подпись Агаты, которой я верю, как себе. Гипнотизирую справку взглядом, не дыша и не моргая, пока не начинают щипать и слезиться глаза.

Говорят, у каждого врача есть свое маленькое кладбище… На моих же руках теперь смерть собственных детей. Две жизни ради одной.

«Вика, все будет хорошо, - бью пальцем по мокрому дисплею, с трудом различая текст сквозь размытую пелену. Пишу, но сам себе не верю. – Через неделю-две жду тебя в своей клинике на полное обследование. Понимаю, что ты вряд ли захочешь наблюдаться у меня лично, поэтому порекомендую тебе высококлассного кардиолога».

Отправляю… И практически сразу вибрирует телефон, словно Вика и не читала.

«Я улетаю за границу», - горит на экране.

Вот и все… Наверное, так будет лучше.

«Прости меня», - отсылаю, ни на что не надеясь.

Игнорирует, а потом и вовсе отключает телефон.

Не прощен...

Напоминаю себе, что поступил правильно. Иначе было нельзя. Но почему-то мне больнее, чем на похоронах жены.

Глава 18

Первый день рождения Алисы

Гордей

- Лисуня, где папа? Сейчас вылетит птичка… – мать пытается обратить внимание малышки на меня, чтобы я сделал хотя бы одну удачную фотографию, но ее попытки разбиваются о шило в маленькой попе. – Единичку на бодике совсем не видно, юбочка задралась, - укоризненно причитает, а неугомонная именинница продолжает ползать среди разноцветных воздушных шариков, задорно раскидывая их по комнате.

У дочки столько энергии, что порой даже я за ней не успеваю. С каждым месяцем все сложнее. Няни едва справляются, ведь несмотря на опыт, возраст уже не тот, чтобы нарезать круги по квартире за крохотным вечным двигателем. Ходит Алиска шатко и неуверенно, держась за опору, зато на четвереньках летает, как мини-спорткар, и лезет в самые труднодоступные места.

- Где папа? – повторяет мать.

- Лесь, да отстань ты от ребенка, - не выдерживает отец, приближаясь к нам. Ему было сложно вырваться с работы и бросить пациентов, но и пропустить первый день рождения внучки он не мог. Поэтому в этот раз родители прибыли вместе. – Сколько того детства! Пусть балуется, она же не робот, - косится на меня в поисках поддержки.

- Пусть… Это же ее праздник, - соглашаюсь с теплой улыбкой.

- Па, - лепечет Алиска, указывая пальчиком в мою сторону. И тут же отворачивается, возвращаясь к своим невероятно важным делам.

Переключив смартфон в режим видео, снимаю, как она что-то лепечет на своем, садится и упрямо стягивает с головы розовую повязку с бантом. Выбрасывает украшение под тяжелый вздох бабушки, становится на четвереньки – попой в объектив. Наклоняется вниз головой, смотрит на меня через расставленные ножки и заливисто смеется.

- Ах, непоседа, ну что же это такое, - сокрушается мама. – Вся в своего отца!

Удивленно выгибаю бровь, а Алиса вдруг теряет равновесие и случайно делает кувырок вперед, сбивая ножками большую надувную единицу. Некоторое время недвижимо и безмолвно лежит на спине, раскинув руки в горе шариков. Растерянно моргает, уставившись в потолок. Готовится расплакаться.

- Тише, малыш, все хорошо, - ровным тоном уговариваю ее и подхожу, чтобы поднять.