Барракуда - Лунина Татьяна

— Нет, — видно, никотин убивает не только лошадь, но и правду.

— Кнопушкин толковый парень, — похвалил коллегу Жигунов, — но иногда может и погорячиться. Молодой еще, бывает, нервы не выдерживают. У нас ведь работа не сахар.

«Это на старуху бывает проруха, а у твоего сопливого мента все должно быть прошито крепко», — хотела возразить Кристина. Но не сказала ничего, глотнула очередную дымовую порцию и уставилась в небо. Она постепенно приходила в себя, тоскливо размышляя, что неприятности в ее жизни распускают цветочки, а какими окажутся ягодки — лучше и не думать.

— Как вы здесь оказались, Кирилл? Вы же, вроде, в другом отделении.

— Перевели.

— С повышением?

— Да, — улыбнулся карьерист.

Она поискала глазами урну, не нашла и тщательно затоптала окурок, присыпав сверху снегом.

— Терпеть не могу мусор, — пробормотала, точно извиняясь, — жалко лишнюю урну поставить, что ли?

— Когда похороны? — тихо спросил Жигунов.

— Думали, через три дня, — пожала плечами Кристина, — а теперь не знаю. Наверно, этим будет заниматься Лена, его дочь. Я ведь теперь ему никто. Нас развели, — неизвестно зачем доложилась она. — Да вы, наверняка, и сами знаете, — и вздохнула. — Пойду я. Извините, если оторвала от важных дел. Приятно было снова вас увидеть, — и это была святая правда: не появись он в кабинете, неизвестно, чем бы закончилась эта бодяга.

— Подождите, Кристина! Я должен кое-что сказать, — Жигунов помолчал пару секунд, потом продолжил. — Было сделано вскрытие, и проведена экспертиза. Смерть наступила в результате обширного инфаркта.

— У него был микроинфаркт, — прошептала она.

— Сначала, — согласился Кирилл, — но после случился обширный, который и привел к концу. Трубка здесь абсолютно не при чем. Ордынцев умер за двадцать минут до того, как вы ее вынули.

За двадцать минут! Как раз, когда она плела красивую сказку и не сводила глаз с капельницы. А кому же тогда плела?

— Спасибо, — непослушные губы бестолково прыгали и только мешали словам, — я пойду. Знаете, у меня много дел. Надо срочно на работу. А то засчитают прогул. У нас с этим строго, — несла чепуху, пальцами вытирая мокрые щеки и нос. И пожаловалась. — Опять забыла платок, вечно я его забываю.

— Возьмите, — протянул Кирилл аккуратно сложенный клетчатый квадрат и посмотрел на часы. — Послушайте, Кристина, сейчас уже семь. Пока до работы доедете — восемь. Может, выпьем по чашке кофе? Похоже, сегодня нас на работе уже не ждут. А мне очень нужен ваш совет, — и, наткнувшись на удивленный взгляд, поспешил добавить. — Я много времени не отниму.

От изумления у нее даже слезы вдруг высохли разом. Уж не надумал ли бравый сыщик приударить за старой знакомой? Вроде, повода не давала. А за пять лет они столкнулись всего четвертый раз, и не похоже, чтобы этот Кирилл неровно при ней дышал. К тому же, почти каждая встреча несла с собой беду, какой уж тут флирт. Но кофе, пожалуй, выпить можно. Почему нет? В конце концов, Кирилл Жигунов заслужил благодарность.

— Хорошо, — вздохнула Кристина и протянула скомканный влажный платок.

Видно, «толковый парень» Кнопушкин пробудил зверя, который жадно затребовал мяса, чтобы успокоиться. Не жалкого эклера и темной бурды, а мяса. Можно даже целого слона. Или бегемота. Зажаренного, утыканного чесноком и лавровым листом, щедро сдобренного хреном, как любил отец. Напрасно она послушала Кирилла и приплелась сюда. Поехала бы лучше домой, отрезала кусман буженины и черного хлеба с тмином, ляпнула сверху горчицы, выудила из банки пупырчатый огурец, налила рюмку, выпила. И порадовалась, что легко отделалась. А потом налила вторую и погрустила. Поводы для того и другого есть. Но вместо этого, как последняя дура, она поддалась чужой воле и теперь глотает голодную слюну в очереди с мерзким пойлом да заедает сухим тестом. Как сказал бы Женя, у глупости жесткая шкурка.

— Кристина, вы о чем-то задумались? — влетело вдруг в ухо.

— Нет, с чего вы взяли?

— Третий раз к вам обращаюсь, а вы все молчите, — улыбнулся Жигунов. — Я предлагаю перейти в соседний зал, там ресторан с хорошей кухней. Нет сил смотреть, как вы давитесь этим пирожным. Если честно, очень хочется мяса, — дружеские интонации отлично вязались с открытой улыбкой, им подпевал зверский аппетит — против такой троицы устоять было трудно.

— Пойдемте, — легко согласилась Кристина и мысленно послала подальше осточертевший десерт, — если совсем честно, я умираю от голода.

— Здоровый аппетит — признак чистой совести, — весело заметил сыщик, поднимаясь из-за колченогого столика.

— Кажется, когда-то вы уже это говорили. Нет?

— Не помню, — беспечно отмахнулся умник, — я и так беспамятный, а на голодный желудок совсем мозги набекрень.

«Я бы этого не сказала, — подумала Кристина, вышагивая рядом с «беспамятным» к вожделенному мясу.

Вот уж права была бабушка, когда говорила: живот крепче — так и на сердце легче. После мяса по-русски в дымящемся горшочке Кристина повеселела, даже конопатый Кнопушкин не казался больше монстром. В конце концов, каждый делает свое дело: кто лапшу на уши вешает, кто народ запугивает. Она молча слушала веселый треп, пропуская каждое второе слово мимо ушей. «А этот Кирилл Жигунов вполне терпимый, — задумчиво покусывала Кристина веточку петрушки. — Неглупый, веселый, тактичный и, что очень немаловажно, успешный. Правда, чтобы продвигаться в милиции, ума особого не надо, но любое движение вверх — всегда заслуга. А умный — он и Африке не дурак».

— Я вас, кажется, утомил? Вы снова загрустили.

— Нет, — улыбнулась «психолог» и дожевала вялую зелень, — все нормально. С вами очень легко, — неожиданно для себя призналась она и посмотрела на часы, — но уже поздно, а мне завтра рано вставать.

— Может, выпьем на дорожку кофе?

— Кофе я угощу вас дома, — изумилась собственным словам ненормальная. И улыбнулась. — Если вы не против, конечно.

— Спасибо, — его хватило только на это слово.

В машине водитель молчал, а пассажирка беспечно мурлыкала под нос. Кристину точно черт оседлал: ни совести, ни страха, ни стыда. Но ей был нужен сейчас этот сыщик! Как воздух, как вода, как вино, которое только что пили. В молчании подъехали к дому, поднялись в надсадно скрипящем лифте, вошли в пустую темную квартиру. Она подняла руку включить свет.

— Не надо, — шепнул гость и привлек хозяйку к себе. — Ты, правда, этого хочешь?

— Да!

А воспаленный мозг высветил: «не потому, чтоб я тебя любил, а потому, что мне темно с другими» [3].

После новогодней передышки по редакции поползли слухи о смене главного. Поговаривали, что будет кто-то из молодежки. Окалина к сплетням не прислушивалась, общение свела до минимума, курила в одиночку. И работала. Как ломовая лошадь, как вол, как упрямый ишак. Вникала в каждую мелочь, затыкала собой все дыры, с радостью соглашалась на то, от чего другие отказывались с досадой. И ждала. Кристина была уверена: ее время впереди, и оно обязательно наступит. Что на уме у этой гордячки не знал никто, а вот безотказностью бесстыдно пользовались многие. Сначала, естественно, кто главнее, потом — равные. Порывалась сесть на голову даже шелупонь, но младший редактор цыкнула, и те заткнулись. После похорон месяца три о ней не уставали чесать языками. Особенно старалась Марина Львовна. Мстительная Марина никак не могла забыть тот сухой тон, который позволила себе однажды сопливая жена знаменитого мужа. Но что сказано было Ордынцевой, аукнулось Окалиной. И злопамятная старушка вовсю поливала выскочку грязью, компенсируя свою былую терпимость. Как-то утром, на подходе к редакторской Кристина услышала возмущенный голос. Дверь открыта, и не захочешь — услышишь.