Бывшие. Жена для чемпиона (СИ) - Ковалева Анна
Я потерял целый месяц своей жизни. Целый гребаный месяц.
Тренировочные сборы начинались семнадцатого числа, но мне и без подсказок врачей было понятно, что эта Олимпиада пройдет без меня.
— Сеня, сынок, тебе больно? Позвать сестру?
— Терпимо, — отозвался я, чувствуя как на меня накатывает отчаяние вперемешку с тоской и горечью. — Просто я понял, что профукал поездку на Олимпийские игры.
— Господи, сынок, — мама укоризненно покачала головой. — Ты мог потерять жизнь, понимаешь? Олимпийские игры будут еще. А жизнь у тебя одна. И если бы тебя не откачали, тебе было уже все равно на игры.
Тут с мамой поспорить было сложно. Будь я мертв, Олимпиада меня бы уже не волновала.
Но я выжил, а потому трудно было смириться с тем, что я своими руками лишил себя мечты, к которой так долго шел.
Даже пар выпустить было нечем. Я полностью обездвижен. Оставалось только с силой сжимать челюсти и мысленно костерить себя.
Как будто это могло мне помочь.
— Где отец? — спросил, стараясь хоть как-то отвлечься от мрачных мыслей.
— Разбирается с делами. — мама поморщилась. — Вечером должен приехать. Он разговаривал с представителями клуба и сборной о твоем состоянии, с журналистами тоже вопросы решал. Они все держат руку на пульсе. Кстати, тут к тебе уже приходила настоящая делегация. Посмотри.
Я чуть повернул голову и слабо улыбнулся, увидев цветы, шары и открытки с пожеланиями выздоровления.
— Ясно, — вздохнув чересчур глубоко, скривился от боли. Пришлось закрыть глаза и замереть, ожидая, когда приступ стихнет. Но боль только усиливалась, становясь невыносимой. — Черт, больно-то как.
— Сейчас, Сень. Сейчас сделают укол, потерпи.
Вызванная матерью медсестра прибежала быстро и вколола какой-то анальгетик. Уже минут через пять приступ пошел на убыль, и я весь обмяк на больничной койке.
Правда, была и обратная сторона у действия этого лекарства. Сознание снова начало уплывать, а глаза закрываться.
Но уже в полусонном состоянии меня внезапно прошило еще одно воспоминание.
В сознании отчетливо всплыл образ Маши, сидящей на пассажирском сиденье, а затем и в карете скорой помощи.
Она была такой хрупкой, беззащитной и невероятно несчастной.
Нет, это однозначно бред. Такого точно быть не могло.
Но тем не менее я не мог не спросить. Я должен убедиться, что Маша была лишь галлюцинацией, созданной моим травмированным мозгом.
— Мам, скажи, в машине я был один? — произнес, с трудом удерживая себя в сознании.
— Да, один, — озадаченно ответила она. — Твоя девушка не пострадала.
Я, конечно, не о Джессике волновался, но маме ведь не объяснишь этого. Впрочем, плевать, самое главное я ведь узнал.
Маша действительно в Питере, и с ней всё хорошо. Остальное — мелочи.
— Джесс тоже здесь? — спросил просто так, для видимости.
— Она приезжала, спрашивала как ты. Но в палату не стала заходить. Сказала, что безумно боится больниц. Попросила связаться с ней, как только сможешь.
В голосе мамы слышалось явное неодобрение, а мне было даже смешно немного. От таких, как Джесс, преданности не дождешься.
Впрочем, наши отношения и не подразумевали ничего подобного. Если ты ничего серьезного не обещаешь партнерше, то не вправе и требовать чего-то серьезного взамен.
В этом я был честен и сам с собой, и с ней, а потому на Джессику не обижался. Напротив, был очень рад, что она тут не ошивается. Ее мне видеть в своей палате совсем не хотелось.
Пусть лучше сюсюкает с кем-то другим.
На этом связные мысли у меня закончились.
Я уплыл в тяжелый медикаментозный сон, в котором со мной снова была Маша….
Глава 21
— Доктор, когда я смогу вернуться на лед? — это был первый вопрос, который я задал своему лечащему врачу.
В ответ мужчина посмотрел на меня как на дурака и лишь головой покачал.
— Молодой человек, вы волнуетесь не о том, о чем следует. У вас была клиническая смерть в течение пяти минут. То, что вас смогли откачать, и вы после трех недель комы сохранили когнитивные функции и память — уже чудо. Про то, что вас собирали почти по кусочкам, я молчу. Вам нужно сейчас думать не о хоккее, а том, чтобы вообще встать на ноги.
— То есть, — я похолодел, — вы хотите сказать, что я могу остаться прикованным к инвалидному креслу?
— Скажу, что вам очень повезло. У вас не пострадали ни позвоночник, ни спинной мозг. Чувствительность конечностей сохранена. Так что ходить вы, скорее всего, сможете, но на восстановление уйдет не меньше полугода. А скорее всего, месяцев девять — десять.
Я закрыл глаза и содрогнулся. Попытался переварить услышанное. Год, мать вашу. Как же так?
Лежать беспомощным телом в кровати целый год… Господи! Пожалуй, это гораздо хуже смерти.
Слова врача прозвучали для меня тяжким приговором. Захотелось даже снова вернуться в кому. Чтобы не слышать таких жестоких прогнозов.
— А вот унывать не стоит, — строго сказал врач, заметив мое подавленное состояние. — В реабилитации очень важно желание самого пациента вернуться к нормальной жизни. Те, кто не опускают руки, в большей части случаев добиваются очень хороших результатов. К тому же вы спортсмен, месье Харламов. Хоккей построен на постоянной борьбе. Неужели так просто сдадитесь?
— Нет, не сдамся, — помотал я головой. Хотелось бы сжать руки в кулаки, но возможности не было.
От этого буквально выть хотелось, но я понимал, что доктор говорит правильные вещи. Если я хочу вернуться на лед, я должен сам приложить к этому все усилия.
Должен стиснуть зубы и сделать все возможное и невозможное, чтобы вернуться в строй.
— Вот, совсем другое дело. — теперь уже одобрительно заметил врач. — Так держать. А теперь давайте вас посмотрим…
***
Единственным плюсом моего состояния оказалось то, что позвоночник, а особенно шейный отдел, а также головной и спинной мозг не сильно пострадали.
Поэтому сохранилась чувствительность, и я не превратился в овощ.
В остальном же состояние мое было плачевным: тяжелая черепно-мозговая травма с трещинами в височной и лобной области, перелом бедренной кости, разрыв крестообразных связок, перелом коленного сустава, перелом обеих лодыжек, перелом лучевых костей на обеих руках, перелом ключицы, грудины и трех пар ребер, пробитое легкое, ушибы внутренних органов, разрыв селезенки.
В общем, проще, наверное, было сразу сдохнуть. Но раз уж меня вытащили с того света в карете скорой, а потом и в реанимации, значит, мое время еще не пришло.
Значит, надо не ныть, а стараться жить дальше.
Впрочем, сказать было проще, чем сделать. Потому что жизнь после выхода из комы превратилась для меня в настоящий ад.
Ощущать себя беспомощным, как младенец, было отвратительно. Я не мог ни повернуться, ни шевельнуться, ни самостоятельно поесть, ни сходить в туалет.
Маме приходилось кормить меня с ложечки как ребенка. А мне приходилось смириться с этим.
Как только я немного окреп, начались процедуры Длительные, мучительно-болезненные, но необходимые, по словам врачей.
Я бесился, нервничал, скрипел зубами и терпел боль. А спустя несколько недель заплакал как мальчишка, потому что впервые смог самостоятельно сесть, взять в руку ложку и поесть.
Стакан, правда, пришлось держать двумя ладонями, потому что силы еще не вернулись, но это ведь только начало.
За эти недели у меня было много посетителей. От фанатов и журналистов, палату, конечно, охраняли, отец позаботился об этом, но зато приходили коллеги по клубу, а после олимпиады приехала и сборная в полном составе.
Парни и без моего присутствия взяли вожделенное золото игр, выдержав жесточайшую схватку в финале, но победу эту посвятили мне.
Даже символическую медаль привезли в подарок.
А мне было и радостно, и горько одновременно. Потому что я только теперь понял, что значит фраза: незаменимых людей нет.
Команда прекрасно будет жить и без меня, как и клуб. А вот смогу ли я жить без хоккея? Это большой вопрос.