Линн Шнернбергер - Ботоксные дневники
— C'est magnifique![26] — произносит он с восторгом.
С первым этажом покончено, и мы медленно поднимаемся наверх, чтобы отдать должное спальне Джен, неофициально именуемой усыпальницей Джастина Тимберлейка, и моему кабинету, обставленному мебелью из «ИКЕА»; немного ускорив шаг, довольно быстро проходим мимо моей спальни — я лишь вскользь упоминаю назначение этого помещения. И наконец почему-то останавливаемся перед ванной комнатой для гостей.
Жак заглядывает внутрь и с удивлением смотрит на стоящего там монстра на изогнутых ножках.
— Старая ванна, вполне подходящая для старого дома, — весело говорю я. — Решила ее не менять, потому что она кажется мне настоящим антиквариатом.
— А в ней можно мыться?
— Конечно.
Жак идет по деревянному полу к ванне, приседает на корточки и открывает кран. Он крутит старый вентиль, пока вода не достигает нужной температуры.
— А где затычка? — спрашивает он.
Затычка? Для чего она ему? Когда мы благополучно миновали мою спальню, я решила, что теперь нахожусь в безопасной зоне. Как я могла забыть, что обсуждение самых скользких тем Жак привык начинать с масла для ванны?
Не успев решить, что делать дальше, я замечаю затычку на крышке корзины для грязного белья и начинаю крутить ее в руке. Но Жак забирает ее у меня и закрывает сливное отверстие.
— Жак, мы не должны этого делать, — говорю я и через секунду понимаю, что произношу эти слова мысленно, потому что его руки ложатся мне на плечи, а губы легко касаются моей щеки. Я не пытаюсь высвободиться, и Жак целует мне шею, потом щекочет ухо, бормоча какую-то нежную чепуху по-французски. Я не понимаю смысла слов, но ясно ощущаю звучащую в них страсть. Жак целует меня в закрытые глаза и все крепче прижимает к себе. Наконец наши губы встречаются, и мы растворяемся в вечности, для которой не существует ни прошлого, ни настоящего.
Я больше не могу ни о чем думать. Жак расстегивает на мне блузку, я не сопротивляюсь. Он проводит пальцем по моей груди, и я едва не задыхаюсь. Вероятно, два или три фунта из тех шести, что я набрала за последние годы, осели на моем бюсте, потому что, когда он, расстегнув на мне лифчик, отступает на шаг, я вижу вспыхнувшее в его глазах удивление.
— Ты даже красивее, чем раньше, — говорит он.
— Старше.
— И красивее, — повторяет Жак.
Я едва удерживаюсь, чтобы не сказать, что груди у меня уже не такие упругие, как раньше, а веснушки над ними дерматолог назвала «возрастными пятнами».
Вместо этого я позволяю Жаку расстегнуть молнию на моей черной шелковой юбке и снимаю ее одним плавным движением, вместе с утягивающим поясом.
— Это несправедливо, — протестую я, потому что он все еще одет, а я стою перед ним в одних черных кружевных трусиках.
Но он не спешит. Жак вообще никогда не торопится. Он целует мои груди — сначала легонько, потом более настойчиво, и его бедра прижимаются к моим. Я начинаю раздевать его, а он подводит меня к ванне. Я пробую ногой ледяную воду, издаю негромкий крик и смеюсь.
Жак тоже смеется, потом жестом сэра Уолтера Рели[27] расстилает на полу полотенце. Он изменил свой план и решил начать не с воды, а с суши.
— Пол все равно очень жесткий, — возражаю я, в душе ругая себя за то, что не купила плюшевый коврик производства «Филдкрест», удовлетворившись продукцией «Таргет».
Жак придвигается ко мне и берет мое лицо в ладони.
— Так куда же мы пойдем, mon amour? — спрашивает он.
Я смотрю на его почти обнаженное гладкое мускулистое тело и с удивлением слышу собственный шепот:
— Знаешь, у меня очень, очень мягкая кровать.
Спустя несколько часов, еще не совсем проснувшись, я обнаруживаю, что мы с Жаком заснули так, как засыпали каждую ночь все те годы, — прижавшись друг к другу в тесном уютном переплетении рук и ног. Я чувствую тепло его тела и тяжесть его бедра на моей ноге. Он тоже просыпается и начинает поглаживать мои плечи, потом кладет руку мне на грудь. Я открываю глаза и вижу Жака, который смотрит на меня с нежной улыбкой.
— Ничего не изменилось, mon amour, — тихо произносит он. — Я по-прежнему люблю тебя.
Я придвигаюсь к нему и прижимаюсь лицом к его груди:
— Жак, ты замечательный. Такой же замечательный, как раньше.
Часы показывают всего четыре утра, но я вспоминаю, что ему уже пора вставать: у него билет на семичасовой рейс «Эр Франс». Я и готова к тому, что он совсем скоро уйдет, — и не готова.
Жак нехотя поднимается и начинает одеваться. Я тоже встаю и нетвердой походкой иду к гардеробу. Проигнорировав свой повседневный ворсистый халат, нашариваю шелковый, купленный в «Виктория сикрет», который тысячу лет провисел в шкафу без дела.
Жак останавливается на полпути и возвращается ко мне.
— Ты моя, — шепчет он, обнимая меня и прижимая к стене. Он опять осыпает страстными поцелуями мое лицо, готовый вновь заняться любовью, но «Эр Франс» никого не будет ждать.
— Тебе… пора… Ты опоздаешь на самолет… — бормочу я между поцелуями.
— Мне все равно, — отвечает он. — Я не хочу тебя отпускать.
Но вот он обнимает меня за талию, и мы медленно спускаемся по лестнице. Перед входной дверью мы застываем в последнем долгом поцелуе, после чего он берет мои руки в свои.
— Мне кажется, что мы никогда не расставались, mon petit chouchou, — нежно говорит он. — Итак, решено. Через три недели я вернусь, и мы больше никогда не расстанемся. На этот раз мы не повторим прошлых ошибок.
Мне очень хочется верить Жаку, и я целую его, не произнося ни слова. «Больше никогда не расстанемся» — это звучит чертовски заманчиво.
5
Почти сразу после того, как Жак уходит, я проваливаюсь в волшебный, фантастический сон. Несколько блаженных часов его ничто не нарушает, но потом в мою спальню вбегает Джен, волоча за собой фиолетовый рюкзак, черную дорожную сумку, красный матрасик и розовую подушку с вышитым на ней словом «Принцесса». Дочь экипирована так, словно совершала переход через Гималаи, хотя на самом деле всего лишь ночевала у Лили.
— Как прошел вечер, мам? — спрашивает она.
Я быстро сажусь, чтобы Джен не догадалась, что я только что крепко спала и она меня разбудила. Внимательно посмотрев на свою большую дочку, я улыбаюсь про себя. На шее у нее болтаются наушники от плейера «Американ герл», в руках — стопка журналов «Космогерл!». В свои одиннадцать лет Джен прекрасно знает, что скоро станет девушкой. Хотя играть в куклы ей пока еще нравится ничуть не меньше, чем читать о мальчиках.
— Вечер прошел замечательно, — отвечаю я, подавляя зевок. — Но, похоже, я еще не совсем пришла в себя.
