Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко…
— Конечно, я горевала, это естественно. Какая‑то дверь вдруг захлопнулась, и целый кусок жизни, совершенно особый, безвозвратно остался за ней. — Я села в кресло, радуясь, что могу поговорить с ней немного. — Мы не часто виделись в последнее время, он всегда был в разъездах, но мы много разговаривали по телефону. Его смерть меня потрясла. Я никак не могла предположить такого.
— Да уж конечно. Он же был совсем не стар, ему и шестидесяти не было, и мне всегда казалось, что он в хорошей форме.
— Так оно и было, но, наверное, мне станет легче, когда я узнаю, как именно он умер. К сожалению, результатов вскрытия все еще нет.
— А я думала, ты уже знаешь, — сказала она удивленно, а потом быстро продолжала: — В наших газетах пока ничего нет. А на днях в них было полно всяких россказней. Французская пресса считает, что его смерть выглядит очень подозрительно.
— Нью‑Йоркская тоже. Что поделаешь. Но в его смерти на самом деле есть что‑то таинственное. Я с радостью уехала оттуда, так все это грустно. Конечно, пришлось дождаться поминальной службы — для меня очень важно было присутствовать на ней.
— И как все прошло?
— Вполне прилично. Это было вчера, и церковь была переполнена. Было много важных персон, — правительственные чиновники, люди из ООН, руководители благотворительных организаций. Народ приехал со всего света. Известные и не очень. Я порадовалась, что так много людей пришли отдать свой последний долг. Но как только все кончилось, я улизнула и прямо в аэропорт. Так хотелось поскорее вернуться к своей обычной жизни.
— А мне хочется поскорее увидеть тебя. Ты можешь приехать к обеду в субботу вечером? Будем только мы, всей семьей. Не хочешь ли прихватить Кита?
— Спасибо, с удовольствием приеду, а с ним поговорю попозже. Я знаю, что он вовсю творит, кончает последнее полотно для своей выставки в следующем месяце. Я ему еще не звонила. Просто не было возможности.
— Если он недоступен, приходи одна, но я уверена, что он придет. Совершенно уверена, — многозначительно сказала Мари‑Лор, неисправимый романтик. — А теперь я побегу, Вивьен. Я утонула в документах в связи с выставкой древностей, она откроется через неделю.
— А мне нужно распаковать вещи. До субботы, дорогая. Ах да, во сколько?
— Около семи. Чао.
— Пока, Мари‑Лор.
Мы одновременно повесили трубки, и я пошла искать Фил.
Выйдя из своей спальни, расположенной в одном из новых флигелей, я прошла через холл, связывающий пристройку с основной частью дома. Она построена из крупных камней, цвет их колеблется от мягких песочных и золотистых тонов до бледно‑розовых и темно‑серых. Камни не оштукатурены, как было принято в XVI веке.
Основное здание мельницы, построенной, кажется в 1567 году, состоит из четырех огромных помещений, которые мы превратили в жилые комнаты. Когда Себастьян купил эту мельницу, помещения были практически в полной сохранности, и мы только отремонтировали стены и потолки. Когда‑то здесь давили оливки на гигантских круглых камнях, поражающих воображение своим размером. Своды, из которых иные достигают высоты тридцати футов, разделяют эти огромные помещения, отчего они кажутся еще более величественными.
Несколько помещений поменьше, образующих внешний периметр изначальной постройки, были почти разрушены, когда мы стали владельцами мельницы. Все нужно было перестроить; так мы и сделали, превратив их в чуланы, кладовые и прачечную.
Повсюду мы настелили плиточные полы, пробили множество окон, дверей и добавили новых балок, чтобы укрепить потолки.
Себастьян настоял, чтобы для реконструкции использовалось старое дерево и камни, которые можно было брать либо из самой мельницы, либо покупать у местных строителей: плиты мы выбирали только такие, которые отмечены патиной времени. В результате новшества не отличить от старины, и отреставрированное здание вызывает изумленный восторг, главным образом потому, что кажется — оно было таким всегда.
Спустившись из холла на три ступеньки, попадешь в кухню — изначальное сердце мельницы, к которой относятся еще три помещения, превращенные нами в столовую, гостиную и библиотеку. Кухня снабжена всеми современными удобствами, она очень уютна и по‑деревенски очаровательна с ее потолочными балками, стенами открытой каменной кладки и полом из терракотовых плиток. Прованский облик кухни дополняют всевозможные корзины, медные горшки и сковородки, сухие травы, колбасы и сыры, свисающие с балок.
В центре — громадный очаг, на его обширной плите — огромная корзина с поленьями, блестящие латунные инструменты и подсвечники из кованого железа почти пятифутовой высоты с толстыми восковыми свечами. Перед очагом — старый крестьянский стол, окруженный стульями. Я села за этот стол.
Фил, стоявшая у плиты, посмотрела на меня и сказала:
— Когда на чайник смотришь, он ни за что не закипит. Хочу приготовить вам чай. Я собиралась принести его вам наверх.
— Спасибо, Фил, я буду пить чай здесь. А потом, если вам не трудно, помогите мне, пожалуйста, распаковать вещи.
— Совсем не трудно, — она опять с беспокойством посмотрела на чайник.
— Кстати, Мишель уже уехал? Я с ним еще не расплатилась.
— Нет, он здесь, миссис Трент. Он пил кофе. Котом они с Алленом вышли. Покурить, наверное.
Я кивнула и сказала:
— Фил, дом в идеальном порядке. Вы прекрасно за ним смотрите. Спасибо.
Она ничего не ответила, но по выражению ее лица я поняла, что она польщена. Сняв чайник, она поднесла его к раковине, вылила немного воды и опять поставила на газовую плиту.
— Когда на чайник смотришь… — напомнила я, протягивая руку к зазвонившему телефону. — Алло.
— Просто не верится, что ты приехала и все еще не позвонила мне, — сказал Кристофер Тримейн.
— Привет, Кит, я еще никому сама не звонила. Но ты первый в моем списке. Ты просто опередил меня на несколько минут.
— Приятно слышать. Как ты? Хорошо добралась?
— В порядке. Добралась легко и быстро.
— Значит, готова пообедать со мной сегодня? Я надеюсь.
— Я очень хочу тебя видеть, правда. Но мне нужно распаковать вещи, все разложить, разобрать бумаги, ну все кака положено. Ты же знаешь, как это бывает по приезде. Меня ведь не было здесь почти три месяца.
— Как будто я этого не помню. Ну ладно, дорогая, на сегодня я тебя отпускаю.
— Мари‑Лор приглашает нас к обеду в субботу.
— Прекрасно, договорились. А как насчет завтра? Поужинаем вместе?
— Давай, это будет замечательно. Как работа? Кончил картину?
— Кончил. Ночью во вторник, или, точнее, утром в среду. Слегка устал, но к субботе воспряну.
