Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко…
— Прекрасно, договорились. А как насчет завтра? Поужинаем вместе?
— Давай, это будет замечательно. Как работа? Кончил картину?
— Кончил. Ночью во вторник, или, точнее, утром в среду. Слегка устал, но к субботе воспряну.
— А ты уверен насчет завтрашнего ужина? Может, отдохнешь сначала?
— Да ведь я не собираюсь готовить его, только съем. Слушай, Вивьен…
— Что, Кит?
— Я только что узнал о Себастьяне. О его смерти. Сегодня утром по Си‑Эн‑Эн показали кадры поминальной службы. Мне так жаль. Ты держишься?
— Да, спасибо.
— Ты, наверное, подумала, какой я бесчувственный, не позвонил тебе. Но я просто не знал. Я живу так уединенно.
— Не нужно ничего объяснять, я поняла, что ты, наверное, сидишь у себя в мастерской безвылазно.
— Ты уверена, что с тобой все в порядке?
— Да, несомненно. Когда увидимся завтра?
— В семь — начале восьмого устроит?
— Да. Я заеду за тобой, а ты дашь мне глотнуть чего‑нибудь, прежде чем я отвезу тебя в городок.
10
— Миссис Трент, вас к телефону, — сказала Фил, спускаясь по ступенькам, ведущим из библиотеки к плавательному бассейну.
— Я больше не могу, — простонала я, приподнимаясь в шезлонге. — Я и понятия не имела, что так популярна в Лормарэне.
— Это мистер Лок, — сказала она, подходя ко мне. — Он звонит из Нью‑Йорка.
Я посмотрела на часы. Пятница, три тридцать у нас и, значит, в Штатах — половина десятого. Взяв у нее сотовый телефон, я включила первую линию.
— Здравствуй, Джек, я думала, ты уже в Париже.
— Привет, Вив. Я приеду. Сегодня, попозже. Сяду на французский «Конкорд». В час тридцать. Как там? Тепло и солнце, да?
— Именно так. Сижу у бассейна, расслабляюсь.
— Вив, мне звонили из полиции. Детектив Кеннелли. Десять минут назад. Потрясающе. Заключение эксперта готово.
Я стремительно выпрямилась, спустив ноги с шезлонга, изо всех сил прижимая к уху телефон.
— Ну и что? Какое заключение?
— Самоубийство. Себастьян покончил с собой. Умер от отравления барбитуратами, осложненного сверхдозой спиртного.
Я оцепенела. Затем закричала:
— Я не верю! Этого не может быть! Себастьян не мог совершить самоубийства! Это какая‑то ошибка.
— Боюсь, что нет. Это заключение главного медицинского эксперта. Он покончил с собой.
— Но… но… это не может быть несчастный случай? — я хваталась за соломинку.
— Нет, Вив. Это не несчастный случай. Эксперт провел множество тестов, в экспертизу входит много всякого. Все остальные варианты исключены.
— А как же рана на лбу?
— Он умер не от нее. Его прикончили барбитураты и алкоголь. Так говорит Кеннелли.
— А почему эксперт так уверен, что это не несчастный случай? — голос у меня от волнения звучал почти как крик.
— Я же только что сказал тебе. В его крови, мозге, тканях и других органах было всего слишком много. Это могло быть приятно только с определенной целью. Нельзя оспаривать заключения токсиколога. Факты есть факты, они не могут лгать.
— Но он не мог убить себя. Себастьян не мог! — протестующе повторяла я, убежденная доводами Джека и все еще не веря ему.
— Ну как можно так говорить! — воскликнул он нетерпеливо. — Вы разошлись уже давно, Вивьен. И редко виделись в последнее время. Откуда тебе знать, что было у него в мыслях?
— Он был счастлив, — выпалила я, — очень счастлив в тот день… — Я резко остановилась, поняв, что не хочу говорить большего.
— Себастьян счастлив! — Джек хмыкнул. — Ну ты скажешь. Он никогда не был счастлив. Ни разу за всю свою жизнь. Вечно угрюмый, мрачный. Раздраженный. Брюзга и зануда. Я‑то знаю. Я достаточно натерпелся от его настроений.
Меня охватил холодный гнев, мне захотелось выругать его, крикнуть, что он не прав, жесток, судит об отце неверно и несправедливо. Но я взяла себя в руки, сказала сдержанно и твердо:
— В тот день, когда мы завтракали в «Ле Рефюж», он казался счастливым. Вот что хочу сказать.
— Это в понедельник. А в субботу он покончил с собой.
— Значит, эксперт установил, что это было в субботу?
— Да. В субботу ночью. А почему он поступил так, мы никогда не узнаем. Все, что я знаю наверняка — что медицинские эксперты обычно не ошибаются.
— Я не могу в это поверить, — твердила я.
Джек сказал:
— Поверь. Случилось именно это. Самоубийство.
— Значит, твоя теория насчет грабителя рухнула, — заметила я.
— Так же, как и твоя насчет сердечного приступа или инсульта, — парировал он.
— Джек, а как полиция объяснила беспорядок в комнате? Опрокинутую лампу, кресло, разбросанные бумаги?
— Никак. Потому что они не могут сказать пока ничего определенного.
— Но ведь должна же у них быть какая‑то версия? Они же занимаются такими расследованиями.
— Фантазии — не их дело. Они оперируют фактами.
— Наверное, Себастьян бродил, шатаясь, по комнате, — рассуждала я вслух, — прежде чем вышел в сад. Интересно, зачем он вышел в сад, зачем пошел к озеру. Как ты думаешь, Джек?
— Понятия не имею. Это не факты. Мы никогда не узнаем больше того, чем знаем сейчас. Слушай, мне пора двигать. К Люциане. Рассказать ей. Потом в аэропорт. Пока, малышка.
Он исчез, как всегда, прежде чем я смогла с ним проститься. Я отключила связь, опустилась в шезлонг и закрыла глаза. Мысли мои мчались галопом.
Джек привел меня в ярость. Его отношение к отцу просто ужасно. Со дня смерти Себастьяна Джек не может говорить о нем без оскорблений и грубостей. Это неуважение к памяти покойного, но делать Джеку выговор — бессмысленно. Он остался бы глух к моим словам.
Всего несколько минут тому назад он говорил со мной о смерти Себастьяна так, будто речь шла о постороннем человеке, — без всяких чувств вообще. И с полным равнодушием к моим чувствам. Холодно и бессердечно, и это чудовищно.
В Коннектикуте, как раз накануне похорон, я размышляла, не убил ли Джек своего отца. Но сразу же отбросила эту мысль. Теперь эта мысль снова вернулась ко мне. А мог ли Джек это сделать? Мог дать отцу алкоголь, смешанный с барбитуратами? Убийственная смесь, это всем известно. Разве это не убийство?
Я села, как от толчка, пытаясь поскорее прогнать эту пугающую мысль. Не может этого быть. Джек — человек тяжелый, по временам его переполняет ненависть, но он не злодей.
Сомневаюсь я и в том, что Себастьян убил себя сам. У него для этого не было причин: жизнь его была полна. Я‑то это знаю. Он сам говорил мне об этом — что никогда не был так счастлив, что готов начать новую жизнь.
Лежа в шезлонге с закрытыми глазами, я восстановила с памяти нашу встречу с Себастьяном в «Ле Рефюж».
