Барбара Брэдфорд - Так далеко, так близко…
Лежа в шезлонге с закрытыми глазами, я восстановила с памяти нашу встречу с Себастьяном в «Ле Рефюж».
* * *Я не опаздывала. Было только двадцать минут третьего. Тем не менее я ускорила шаги, торопясь по авеню Лексингтон, направляясь на 28‑ую улицу, где находится «Ле Рефюж». Мы договорились встретиться там в два тридцать, и мне хотелось придти раньше его.
Только я успела сесть за стол и отдышаться, как вошел Себастьян, пунктуальный, как всегда.
Несколько голов повернулись, чтобы взглянуть на него, пока он шел к нашему столику. Даже если кто‑нибудь и не знал, кто он, не обратить на него внимание было невозможно. н был высокий, заметный, и казалось, что вокруг него яркое сияние.
В свои пятьдесят шесть лет Себастьян был таким же гибким и атлетически сложенным, как и в молодости, и мне показалось, что он стал красивее — темный загар, белые нити седины в темных волосах. На нем был серый полосатый костюм, белая рубашка, бледно‑серый шелковый галстук, и он был, как всегда, безупречен весь, начиная с макушки мастерски подстриженной головы и до кончиков начищенных ботинок.
Лицо у него было серьезно, но ярко‑синие глаза улыбались, когда он подошел к столу. Наклонясь ко мне, он сжал мое плечо и поцеловал в обе щеки, прежде чем сесть.
— Виви, девочка моя дорогая, как я рад тебя видеть.
— Я тоже, — сказала я, улыбаясь ему через стол.
Потом мы оба заговорили одновременно, и тут же замолчали, рассмеявшись.
— Мы не виделись несколько месяцев, Виви, а мне нужно так много тебе рассказать, — начал он, беря меня за руку и крепко сжимая ее.
— Почти год, — заметила я.
— Неужели так долго? — Темная брось удивленно поднялась. — Это очень долго, дорогая моя. Давай тут же исправим это, чтобы в будущем не повторилось. Но слава Богу — существует телефон.
— Да, слава Богу, но ты не пользуешься им так часто, как раньше и как мог бы пользоваться, — пробормотала я и тут же добавила: — Это не упрек, нет.
— Знаю, что не упрек. И ты права. Ты скажешь, что это слабое оправдание, но я был в разных трудно доступных местах. Не говоря уже о районах бедствия, и звонить оттуда иногда невозможно. Но это ты знаешь, ты бывала со мной в таких местах.
— Ты делал удивительные вещи, Себастьян, прорываясь сквозь все эти бюрократические преграды в разных странах, ты столько всего добился. Ты просто творил чудеса.
— У меня было много хороших помощников. И мы могли оказывать помощь людям непосредственно, это было и вправду замечательно. Поставлять продукты, лекарства и медицинскую помощь тем, кто действительно в этом нуждается, — это такая радость. А еще нам удалось доставить туда квалифицированных врачей и медсестер. И заметь, — куда бы я ни приехал, везде вокруг меня начиналось большое волнение, если не бури. Я сражался со множеством людей Вивьен, я отказывался иметь дело с марионеточными правительствами и продажными дураками‑бюрократами.
— Все по‑старому, — я покачала головой, — ты все такой же. Мятежник в глубине души.
— Да? — Он бросил на меня быстрый взгляд, потом легко рассмеялся. — Я предпочитаю считать себя просто практичным и умелым, хорошим бизнесменом, Виви, даже когда занимаюсь благотворительностью. Я хочу делать дела как можно просто и быстро. Ну, это ты знаешь.
Подошел официант, и Себастьян заказал бутылку «Вдовы Клико» — его обычный напиток, и продолжал:
— Хватит обо мне. Что было с тобой с тех пор как ты вернулась? Последний раз мы разговаривали в июле, когда ты еще была на старой мельнице.
— Ничего особенного. В основном, работала. Я только что закончила очерк о сдвиге вправо в американской политике для лондонского «Санди Таймз» и почти закончила книгу о сестрах Бронте. В начале августа ездила в Йоркшир, побывала в Хэворте, где они жили, а потом отправилась сюда, как всегда летом. Чтобы сбежать от…
— Туристов в Провансе и вновь прикоснуться к своим собственным корням, — закончил он за меня, и в уголках его глаз побежали морщинки от сдерживаемого смеха.
— Ты хорошо меня знаешь, — прошептала я, думая о том, как точно он меня процитировал. Но я действительно часто повторяла эти слова.
— Не совсем так, дорогая. Просто твой стиль почти не меняется.
— Твой тоже.
— Наверное.
Принесли шампанское, показали Себастьяну бутылку, открыли и налили.
Мы чокнулись, и Себастьян сказал:
— Где ты собираешься проводить Рождество?
— В Провансе, я думаю.
— Ох, как жалко.
— Почему?
— Хотелось бы повидаться с тобой на праздники. Я буду на ферме.
— Это новость. Ты ведь обычно колесишь по свету, делаешь добро, а не отмечаешь праздники! — воскликнула я, очень удивленная.
— Мне захотелось старомодного Рождества, — сказал он с улыбкой. — Вроде того, что бывало много лет назад, когда ты, Джек и Люциана были детьми. — Он слегка пожал плечами и добавил: — Не спрашивай, почему.
— Ностальгия, наверное, — предположила я, задумчиво глядя на него. — У всех она бывает по временам.
— Верно. Давай закажем что‑нибудь а? А то забудем. Как это часто бывало у нас в прошлом.
Я засмеялась, вспомнив времена, когда мы так Зувлекались разговором, что забывали о еде. Просмотрев меню, мы оба решили заказать жареную на гриле камбалу, и когда официант отошел Себастьян начал со множеством подробностей рассказывать об Индии. Мы были с ним в Индии много лет тому назад, чтобы посетить мать Терезу, но все наше пребывание ограничилось недолгой остановкой в Калькутте.
Слушая его, как всегда, с большим интересом, я вдруг осознала, что он какой‑то другой. И тут же поняла. У него был легко на душе. В последние годы, после нашего развода, он всегда казался мне угрюмым и мрачным, где бы мы ни встречались. Я часто ловила себя на мысли, что его снедает тревога — о положении в мире, о его благотворительной деятельности, о «Фонде Лока», о «Лок Индастриз», о его трудных детях. Тяжесть на сердце. Но сегодня он был полной противоположностью самому себе.
И я выпалила, не подумав и не успев себя остановить:
— Ты счастлив! Вот в чем дело, Себастьян. Ты счастливее, чем я когда‑либо видела тебя за многие годы.
Откинувшись на спинку стула, он с одобрением посмотрел на меня.
— Ты всегда была очень проницательна, Вивьен. Да, я счастлив. Очень счастлив. Таким я никогда себя не чувствовал…
Он замолчал и отвел глаза.
— А что случилось?
Несколько мгновений он молчал, а потом медленно повернул голову и пристально посмотрел на меня.
Вот тут‑то он и рассказал мне.
— Надеюсь, я могу объяснить тебе все, — начал он, тщательно подбирая слова, — не причиняя тебе боли. Я только что сказал, что ты проницательна: но ты еще и умна, и чутка, и умеешь сочувствовать. Да… конечно, я могу сказать тебе все, и тебе не будет больно.
